Зиновий Ефимович, почему-то запомнил и нередко вспоминал слова, произнесенные Егором Гайдаром: «Самый серьезный риск сегодня — приход в экономику кухарки с пистолетом». В день, когда мы были с Гайдаром в театре «Школа современной пьесы» на спектакле «Ужин у товарища Сталина», я сказал Егору Тимуровичу, что буду смотреть этот спектакль уже не первый раз.

— Он вам так понравился?

— Может быть, не в этом дело, но в театре было очень много моих студентов. Они с любопытством ждали начала спектакля.

— Неужели молодежь еще интересует тема Сталина?

Тут я вспомнил, что когда-то услышал от Зиновия Ефимовича слова: «Я не очень-то верю, что дети — наше будущее; мне иногда кажется, что дети — это наше прошлое». В тот день я вспомнил любимую поговорку Гердта, наверное, еще себежскую: «Если жизнь не становится лучше, наверное, она идет к худшему». И еще одна фраза артиста: «Я верю, что мы будем жить лучше. Но я до этого вряд ли доживу…»

Григорий Горин, очень любивший Гердта, побывавший на всех его последних «чаепитиях» в телепередаче «Чай-клуб» (Зиновий Ефимович вел ее с 1994 года до самой смерти), подарил ему такие стихи:

Гердт, при всей своей доброте, всегда чувствовал фальшь, двуличность людей. Он мог высказать вслух: «Не хочу общаться с этим человеком!» Да так, чтобы «этот человек» услышал.

Рассказывают, что перед митингом в Доме кино Гердта подстерегла у входа какая-то женщина, сказавшая ему: «Вы туда не ходите! Там жиды!» Тогда Гердт сказал: «Я тоже жид». Женщина, смешавшись, пробормотала: «Вас-то я не имела в виду». — «Нет, вы именно меня имели в виду, и я рад этому». Это самое лучшее, на мой взгляд, окончание главы «Извечный вопрос».

Зиновий Ефимович Гердт, отвечая однажды на вопрос о его отношении к профессии преподавателя, заметил: «Учитель — это не профессия, тем более не специальность — это свойство души. При этом обязательно необходим талант, природный талант. Без этого учителем не станешь, впрочем, и доктором, и столяром-краснодеревщиком — тоже. Научить можно каждого, но вот эта, я бы сказал, художественность должна быть в человеке заложена».

В одном из интервью он сказал: «Живет в Ялте рабочий-изобретатель Николай Михайлович Богословский — многие с ним знакомы по телевизионной программе “Это вы можете”. Мастер на все руки, он демонстрировал придуманные им машины и устройства различного назначения. Вот какие люди, кстати, позарез нужны сегодняшней школе! Если бы я был директором, ей-богу, переманил бы этого человека из строительного управления, где он работает, в школу».

Были ли у Гердта учителя? Как известно, он нигде, кроме школы и ФЗУ, не учился, не то чтобы в театральном вузе. При этом считал, что получил вполне достаточное образование, хотя школу вспоминал без особых сантиментов: «Далеко не все учителя способствовали художественному развитию детей, были и такие, что воспитывали отвращение к литературе. Как они это делали? Наводя хрестоматийный глянец на великих писателей, на их творчество, по каким-то сколоченным полочкам, заставляя учить наизусть стихотворения, которые учить не хотелось… Я убежден, что детей нельзя заставить выучить стихотворение, но сверхзадача учителя — так его подать, чтобы ребенок сам захотел его выучить».

О лучшем своем учителе в себежской школе Гердт вспоминал так: «Это был удивительный по педагогическим убеждениям человек. Ему казалось, что все сидящие перед ним дети — гении. У всех учеников он предполагал необыкновенные таланты. Когда-то это свойство нашего учителя казалось мне чудачеством. Он абсолютный бессребреник. Знаете частушку: “Полюбила педагога, денег нет — тетрадей много”?»

В своих выступлениях и в школе, и перед студентами Зиновий Ефимович не раз отмечал, что настоящий педагог — это тот, кто находит, выискивает у учеников таланты. Может быть, именно в этом, замечал Гердт, и состоит истинный талант учителя. Вспоминая своего учителя Павла Афанасьевича, он написал, что много лет спустя прочел такие строки — совсем про другого учителя, жившего в другое время и в другой стране: «Этот сумасшедший учитель считал меня умнее, чем я был на самом деле, так что мне и приходилось быть умнее. Он не заставлял меня чувствовать себя болваном, если мне не давался предмет, он видел во мне человеческую личность, а не судил по отметкам. Когда кто-нибудь опаздывал, он исходил из того, что опоздание вызвано уважительными причинами, о которых незачем спрашивать». «Прочитал и подумал: а ведь это про него, про нашего Павла Афанасьевича, написано. Я узнаю его с упорной оптимистической гипотезой, которую, наверное, можно считать признаком большого учительского таланта».

На одной из встреч Гердту задали вопрос, может ли он назвать своих учителей в искусстве. Не задумываясь, Гердт ответил: «Прежде всего, это русская и советская поэзия. — И подумав, добавил: — И Твардовский».

Как часто и даже настойчиво Гердт, по-настоящему любя русскую литературу, пропагандировал ее! Он считал ее единственным реальным способом воспитания интеллигентности в человеке: «Сегодня люди наизусть знают Пруста, Манна, Борхеса, но забыли “Дворянское гнездо” и “Вешние воды” Тургенева. Как это возможно? Быть русским, русскочитающим и предать забвению такое рассыпанное перед тобой богатство?»

По мнению Гердта, еще одно важнейшее для педагога качество — это воображение. «Добрый человек (а педагог не может быть иным) обладает воображением, понимает, каково другому, умеет чувствовать то, что чувствует другой. Человек, обладающий воображением, вспомнив себя в детстве и отрочестве, очень многое может понять и простить. Запомнился эпиграф к хорошей книге: “Посвящается всем детям — детям по возрасту и детям по душе”. Дети, как правило, награждены богатейшим воображением — это видно по их рисункам и играм».

И еще Гердт неоднократно говорил, что истинный педагог не меньше юриста должен чтить принцип презумпции невиновности: «Ни один настоящий педагог не оскорблял детей недоверием». Работая в кукольном театре Образцова, Зиновий Ефимович был не только актером, но и истинным учителем. По наблюдениям Гердта, в работе с детьми педагоги недостаточное значение придают «волшебной силе слова». Ему принадлежит мысль: «В триединстве древних врачевателей, кроме лекарств, самое важное место принадлежало все-таки слову… Лучшим педагогам, которых я знаю, и не требуется мер воздействия на ребенка более сильных, чем слово». Как-то раз в беседе со мной Зиновий Ефимович прочел стихотворение Вадима Шефнера «Слова».