По требованию населения котовцы всенародно судили почаевского коменданта.
— Ура, большевики! — раздавались восторженные крики. Почаевцы первый раз видели перед собой бойцов Красной Армии, ее командиров.
Паны распускали гнусную клевету про Красную Армию. В Почаев же пришли дисциплинированные красные кавалеристы: они вежливо обращались с жителями, улыбались девушкам, почтительно раскланивались со стариками.
В Почаеве котовцы освободили пленных красноармейцев.
В тюрьме находилось также несколько местных жителей, заподозренных в сочувствии коммунистам. Котовский собрал местных коммунистов.
— Вы должны действовать так, чтобы все знали, что Красная Армия несет освобождение трудовому народу, — говорил им комбриг. — Нам сочувствует все трудовое население, и вы должны остаться здесь на революционном посту.
Котовский оставил в Почаеве литературу на русском, польском, украинском и еврейском языках.
В Почаеве на военном складе котовцы нашли много оружия, гранат. Белополяки оставили в этом городе и большой запас фуража. Часть его котовцы взяли с собой; остальное же раздали беднейшему населению.
Котовцы осмотрели лавру, пообедали в монастырской гостинице, накормили лошадей.
Всего несколько часов погостили котовцы в Почаеве. Заиграл трубач. Приказано было двинуться в обратный путь.
— Мы еще придем сюда! — говорил Котовский новым знакомым.
Он наклонялся со своего рыжего Орлика, то и дело отвечая на поклоны, и высоко поднятой рукой прощался с почаевцами.
Утром 13 июля кавбригада, не потеряв ни одного человека, подошла к местечку Катербург.
С Катербурга начались бои за подступы к Кременцу. Местность здесь пересекали отроги гор. Противник использовал их как хорошее естественное прикрытие.
Горинка была занята польскими частями. Имея много орудий и пулеметов, поляки превратили эту небольшую деревню в неприступную крепость. Несколько раз кавбригада пыталась атаковать Горинку, но всякий раз, не выдержав огня, отступала. Противник переходил в контратаки.
Утром 16 июля котовцы снова пошли на Горинку; второй кавполк комбриг оставил на фланге, первый же повел сам. Вступив в пшеницу, конники наткнулись на проволочные заграждения. Легионеры открыли артиллерийский огонь. Пришлось спешиться. Бойцы длинными цепями перебегали вперед, к опушке леса, окопанной глубоким рвом, и залегали у ската.
Несколько раз котовцы бросались в атаку. Но стоило только приподняться, как белополяки открывали сильный пулеметный огонь. Двинуться вперед — верная гибель…
«Умирая — убивай», — учил Котовский бойцов. И в минуту, когда у многих бойцов ослабела воля к победе, когда растерялись самые храбрые, он принял решение: собственным примером воодушевить бойцов.
Дав шпоры коню, комбриг выехал на дорогу. Котовцы увидели своего командира. Над головой его сверкал обнаженный клинок. В нескольких шагах за комбригом следовали на конях штаб-трубач и коновод Васька. Все трое ехали легкой рысью.
Белополяки сразу заметили Котовского. По дороге застрочил пулемет. Через несколько секунд огонь прекратился.
Котовский, не останавливаясь, объезжал цепь. Начальник штаба кричал ему вдогонку:
— Товарищ комбриг! Укройтесь за деревом!
— Подымайся в атаку! Вперед! — бросал бойцам Котовский. Огонь усилился. Совсем рядом, на дороге, разорвался снаряд.
Недолет. Не опуская руки, не наклоняя головы, мчался Котовский. Снова разорвался снаряд, — перелет. А за ним — третий… И вдруг бойцы увидели, что Орлик мчится без всадника.
— Убит! — пронеслось по цепи. Иногда прошли секунды первого отделения, раздалось «ура». Один за другим вскакивали бойцы. Без команды, без командира бросились котовцы в штыковую атаку.
Несколько человек подбежало к месту, где разорвался снаряд. Они увидели Котовского. Упираясь ладонями в землю, он силился приподняться.
— Комбриг жив! Жив! — кричали друг другу котовцы. Теперь никакой огонь не мог удержать их.
Котовский поднялся, глубоко вдохнул в себя воздух и крикнул:
— Батарею сюда!
Он искал глазами Орлика. Раненый конь крутился на месте.
Вдруг Котовский побледнел, привел рукой по лицу и снова свалился на землю. Четверо коноводов подняли его и понесли на тачанку.
В нескольких шагах от места, где упал Котовский, стонал его коновод Васька.
В бою под Горинкой котовцы дрались особенно ожесточенно. Они мстили за своего любимого командира.
С фланга выскочил 2 полк. Далеко за Горинку преследовали котовцы противника. Враги бросали пулеметы и орудия, сдавались в плен, падали на колени и кричали: — Пане, не стреляйте!
…В местечке Катербург, где стоял штаб бригады, Ольга Петровна, как всегда, ждала исхода боя, готовясь немедленно оказать помощь раненым. Вот уже прибыли первые раненые, вынесенные санитарами из-под огня.
Как ни тяжело был ранен боец, а всегда во время перевязки рассказывал «мамаше» подробности боя, сообщал о том, что комбриг жив и невредим и о том, как его самого ранило.
На этот раз раненые молчали. Ольга Петровна сразу поняла: что-то случилось. И только один боец сказал как бы про себя: — А как там наш комбриг бедный, сильно его контузило… Ольга Петровна впрыснула раненому морфий, чтобы успокоить боль. Несколько секунд она была в оцепенении, а потом быстро собрала медикаменты и на фаэтоне выехала вперед, по дороге к деревне Горинка.
С вечера тучи обложили небо. Как только стемнело, разразилась гроза. Казалось, что бой еще продолжается. Изредка молнии вспышками освещали дорогу.
Ольга Петровна остановила первую подводу, которая ехала со стороны Горинки к Катербургу. Она зажгла пучок соломы и на телеге увидела Ваську-коновода, своего старого приятеля. Еще вчера она заставила его остричь волосы и выстирала ему гимнастерку… Коновод узнал «мамашу».
— Куда ранен? Сейчас перевяжу тебя.
— Не надо. Поспешите… Товарищ Котовский, должно, ранен, его перевязать надо. А я все равно помру: в живот… Передайте командиру привет!
Ездовой светил, а Котовская перевязывала стонавшего Ваську.
Здесь же, на дороге, она встретила штаб-трубача. Он сидел на своем Бельчике, держа на поводу Орлика. Орлик шел медленно, низко опустив шею, израненную осколками.
Штаб-трубач ничего не мог ответить на расспросы Ольги Петровны.
Скора показалась и тачанка, на которой лежал Котовский. В его голове не умолкал шум… Ему трудно было дышать. Горела грудь.
Григорий Иванович не узнал жену. В бреду он то вскакивал на повозке, размахивая кулаками, то хрипел и хватался за грудь.
Всю ночь он метался, звал жену, сидевшую рядом. Приходя в себя, он говорил Ольге Петровне:
— Я знал, что ты будешь со мной.
Утром Котовского в сопровождении жены отправили в тыл для лечения. Он очень тяжело переносил контузию.
Командование настаивало на том, чтобы как можно скорее доставить его в Одессу, к морю.
Котовскому было выдано удостоверение в том, «что он в славном бою под деревней Горинкой (в районе г. Кременца) тяжело контужен и направляется в тыл для лечения. Все гражданские и военные учреждения благоволят оказывать всемерное содействие для скорейшего восстановления здоровья выведенного из строя славного командира и возвращения его в дивизию».
Комбрига доставили в Проскуров, где железнодорожники снарядили специальный паровоз с прицепным вагоном.
Поезд уносил героического комбрига и его подругу в глубокий тыл, в Одессу, к морскому простору, который так любил Котовский.
Первый раз Ольга Петровна, врач бригады, покидала фронт. Это она организовала лазарет бригады и перевязочные пункты. В полуразрушенных бараках, в оставленных вагонах устраивала она операционную, палаты, кухню; добывала для бойцов подушки и матрацы. Ей, как никому, доверяли раненые и больные котовцы. Своей ласковой речью она словно успокаивала боль. Ольга Петровна приготовляла лекарства, прописывала процедуры, ставила компрессы, кормила тяжело больных и раненых, превращаясь то в сиделку, то в кухарку, а то и в лектора объясняла бойцам, как устроена земля, почему зимой падает снег; рассказывала о планетах, о писателях и о революционерах. Когда надо было, она сама делала опаснейшие операции, но как только представлялась возможность, разыскивала среди местных жителей бывших земских врачей-специалистов и вела их в свой лазарет. Раненые бойцы всегда настаивали, чтобы при операциях присутствовала Котовская. Каждый котовец чувствовал на себе заботу Ольги Петровны.