— Там был еще майский шест. В пестром тряпичном убранстве.
— Что-что?
— Майский шест, сэр.
— Ну вот мы и вернулись в средневековье. — Мильтон подпер рукою лоб. — Гигантский шлейф грехов стер с небес солнце и звезды.
— Это для танцев, мистер Мильтон, не более того.
— Этот Кемпис переступил границы стыда. Поклоняться столбам?
— Нет, сэр. Они не поклоняются. Я уже сказал: они танцуют вокруг шеста.
— Это все едино. Все едино. Дай-ка мне свежей воды, а то при мысли об этом сраме у меня закружилась голова. — Он опустился на стульчик и продолжил разговор не раньше, чем отхлебнул из чашки. — В прежние времена, Гусперо, майский шест, этот духовный вавилонский столп, возведенный до высот мерзости, был предметом фанатичного поклонения. Некогда в английских городах и деревнях он, как жуткий идол, бывал центром неистовых беснований. Сейчас все повторяется. — Неожиданно он усмехнулся. — Интересно, что об этом скажет Храним Коттон? Не попросишь ли ты его навестить меня на досуге?
Храним Коттон, как оказалось, изнывал от нетерпения, ожидая новостей о размалеванных блудницах Мэри-Маунт, поэтому вызвался тут же пойти с Гусперо. Мильтон встретил его холодно.
— Храним Коттон? Будьте добры сесть. — Немного помолчав, он вопросил: — Ужели Господь поразил нас свыше безумием?
— Боже, сэр, о чем вы?
— Бесстыдство расцветает пышным цветом у нас под самым носом.
Храним Коттон утер себе лицо и медленно окинул взглядом комнату.
— Где это, мистер Мильтон?
— Они служат мессы. Выряжаются в свои запятнанные грехом ризы. Извлекают языческие одеяния из груды церковного хлама. Они поклоняются тусклым образам, Храним. Они поставили в Мэри-Маунт майский шест!
— О мерзость запустения, мистер Мильтон.
— В точности мои слова. Они освятили его. Кадили перед ним. — Гусперо взглянул на него изумленно, потому что ни о чем таком не рассказывал. — Они разукрасили его нечистым, вшивым тряпьем, которое, надо думать, спало с натруженных плеч Времени.
— О извращенность, сэр!
— Это поселение, мой добрый Храним, — свернувшаяся слизь трехдневной лихорадки.
Храним, — Коттон послал Гусперо дикий взгляд, тот в ответ даже не моргнул.
— Заставьте их есть камни и грязь, сэр. Пусть обрежут свои буйные кудри!
— У вас доброе, любящее сердце, мистер Коттон, оно внушает мне благочестивые порывы. — Как догадался Гусперо, собеседник быстро ему наскучил. — Не оставите ли меня одного, чтобы я поразмышлял об их омерзительных нечестивых повадках?
Храним Коттон поднялся и сложил руки ладонями вместе.
— Я сравнил бы вас сейчас, мистер Мильтон, с деревом, посаженным на берегу туманного потока или многоводной реки. Еще немного, и на вас вырастут плоды нам на потребу.
— Доброго вам дня.
Как только Коттон удалился, Гусперо занял освобожденный им стул. Он поглядел на Мильтона, который успел отвернуться, и покачал головой.
— Видно, это называется заботой о слабых. — Мильтон молчал, но улыбался. — Теперь весь город будет трястись от страха, выбираясь утром из-под одеяла.
— Они будут вставать в обычное время. — Не сгоняя с лица улыбки, он обернулся к Гусперо. — И весь день станут бдеть.
В следующие несколько месяцев Гусперо посещал Мэри-Маунт много раз. Поручение быть «глазами» Мильтона и сообщать обо всем увиденном было только предлогом — он ездил ради собственного удовольствия. В особенности его интересовало то, что индейцы и англичане сосуществуют на условиях полного равенства. Он обнаружил также, что некоторые из англичан женаты на скво и народили много детей, но это он решил скрыть от своего господина как предмет чересчур деликатный. «Ну, какие новости от сборища идиотов? — спрашивал обычно мистер Мильтон. — А сам змей — он как?»
Гусперо вознамерился сообщать только те сведения, которые могли развлечь или позабавить Мильтона, надеясь таким образом, через месяцы или годы, примирить его с Мэри-Маунт.
— Мистер Кемпис готовит театральное представление, — доложил он однажды вечером, вернувшись оттуда.
— Невероятный дурень. С этих скрипучих подмостков никогда не сходило ничего, кроме грязи и сквернословия. — Он помолчал. — Итак, что за нелепую причуду он задумал воплотить?
— Это будет комедия, сэр.
— Чего и ожидать от подобного фигляра. — Он вновь умолк. — Как она называется?
— Как будто «Маг» или «Лондонский маг».
— А, ну да, знаю. То есть слышал. — Он откашлялся. — Автор — безмозглый простак по имени Тидци Джейкоб. Умер на горшке. С пером в руках, не сомневаюсь. — Он встал со стула и подошел к окну. — Когда ты ее увидишь?
— Я не собирался…
— Будь добр, послушай меня. Мы должны держать под наблюдением все номера нашего паяца. Я с удовольствием заткнул бы его богохульственную пасть, чтобы прекратить поток грязи, но наша задача — выведывать его секреты и изучать дурачества.
Как Гусперо заподозрил ранее, Мильтон почему-то очень интересовался замыслами и устремлениями Ралфа Кемписа. Слепец не считал его достойным противником, — такового вообще не нашлось бы в этой стране — но, по крайней мере, Кемпис давал ему пищу для размышлений, сплетен, а иногда даже развлекал. Нередко Гусу приходило в голову, что с Ралфом Кемписом хозяин общался бы охотнее, чем с ортодоксальной братией, окружавшей его каждый день.
И вот, наученный Мильтоном, Гусперо отправился через реку смотреть «Лондонского мага». Мэри-Маунт сделался процветающим поселком, с множеством пестрых деревянных домиков по обе стороны главной улицы. Майскому шесту нашлось постоянное место — открытая площадка на краю поселка; там и сям, в каменных или деревянных нишах, были расставлены статуи. Мужское население, как англичане, так и индейцы, носило странные комбинированные одеяния: полосатые короткие штаны, широкие рубахи и шапки с перьями; женщины, соблюдая декорум, стягивали себе бедра и грудь цветными лентами, в остальном же придерживались того же стиля.
Представление должно было состояться после полудня в праздник Сретенья, и Гусперо прибыл, когда на открытом воздухе, возле таверны, уже началась месса. Его внимание привлекли ризы священнослужителей, желтые с серебром, затем он поразился вознесению святых даров; далее индейцы и англичане, пав на колени, склонили головы, три раза зазвонил колокол, и дым курений устремился к небесам. Наконец Гусперо покинул молящихся и шагнул в дверь таверны, над которой покачивалась на ветру вывеска с семью звездами. Он расположился в прохладном зале и стал ждать, слушая респонсорий и общаясь с дружелюбно настроенной кошкой. Спустя несколько минут после окончания мессы в таверну вошел Ралф Кемпис со своими спутниками.
— Что хорошенького, Перо? — Все были уже с Гусперо накоротке, и, заказав пива и водки, Ралф Кемпис к нему подсел. — Какие новости у богомольцев?
— Пляшут на улицах, по своему обыкновению.
— А мистер Мильтон? Шлет мне привет?
— Да-да. Он пожелал здравствовать слизняку и червю из червей.
— Отлично. Что еще?
— Он говорит, что вы сочитесь наглостью и вином.
— Удар в самую точку.
— Вы как яблоко Асфальтиса, которое на первый взгляд кажется хоть куда, но во рту оборачивается золой.
— Выходит, я так хорош на первый взгляд? Польщен. — Тут им принесли по большой миске с мясом и вареной рыбой вперемешку с каштанами и артишоками и оба на время замолкли, сосредоточившись на еде.
Завершив трапезу, Гусперо вытер рот салфеткой и рыгнул.
— Знаете, Ралф, как-нибудь я уговорю мистера Мильтона прийти сюда. Вы с ним кое в чем сойдетесь. Всех нас занесло так далеко от дома.
— Его дом — не мой дом.
— Да, но здесь в пустыне, конечно…
— «Пустыня» — так говорят они. Мы этого слова не употребляем.
— Но здесь, как нигде, требуется жить в мире и согласии.
— Скажите это своему господину.
«Лондонского мага» должны были показать позже, после процессии в честь Пресвятой Девы. Священнослужители, Ламберт Бартелсон и Генри Стаггинз, вызвали Кемписа из таверны, а затем выстроили поселенцев и индейцев неровной вереницей, зазмеившейся по главной улице Мэри - Маунт. Двое юношей-индейцев несли статую Пресвятой Девы, священники следовали за ними с кадилами и ладаном. Процессия, распевая «Веа- ta Maria», вышла за границы городка и направилась к небольшому святилищу на берегу реки. Это место виргинские индейцы выбрали сами: от пекотов, которые продали Ралфу Кемпису эту землю, они узнали, что здесь был священный источник, вода которого исцеляла жар и болотную лихорадку. Поблизости от этого места, называвшегося Коввеке Токеке (Усни и Пробудись), жрец и колдун новоприбывших виргинских индейцев решил построить себе жилище. Сейчас он помог двум священникам поместить статую в нишу среди скал. Затем он отошел назад и принялся читать нараспев свои индейские молитвы. Во время церемонии англичане стояли с непокрытыми головами и в конце дружно добавили: «Аминь».