—• Сенькин черед!

Свалили одного и уволокли прочь с позиции. Добежав до высоких кустов, упали, и вскоре Райчо различил в траве их красные, возбужденные лица. Они ползли обратно на батарею.

После очередного залпа турецкая батарея перешла к стрельбе на поражение беглым огнем. Снаряды с воем проносились над головами и разрывались в болоте.

— Ну вот, теперь можно спокойно покурить,— сказал штабс-капитан, демонстративно протягивая гостю портсигар и стряхивая с рукава землю.— Все в порядке. И нам ненакладно — снаряды экономим, и городу спокойно, и турецкий командир награду получит за подавление русской батареи. Вы поняли, в чем дело?

— Что-то не очень,— признался Николов.

— Дело в том, что неприятельский наблюдатель хорошо видит недолеты. Когда угодят по нас, то в момент разрывов мы тоже даем залп. И он свои разрывы и наши вспышки принимает за нашу стрельбу. Раз батарея стреляет,— значит, она не подавлена. И неприятель увеличивает прицел. Как только ударит перелетами, мы умолкаем и разыгрываем панику. У него хорошая оптика— цейсовская. Он решает, что пристрелялся, и переходит к стрельбе на поражение. Все это мой унтер придумал. ' Вон он — на третьем, белобрысый и довольно плюгавенький.

— Так его и надо наградить,

— Непременно сегодня же представлю. Да только сочинять придется. Ведь мудрые советы и ценные указания может давать только начальство, а не нижние чины, а то взыскание получу за то, что фейерверкер учит командира батареи. Вот так-то, капитан.— Снаряды проносились над головой: вздрагивала почва от их взрывов в глубине болота. Штабс-капитан нарочито небрежно заметил: — Сейчас турок добрых пару дюжин снарядов в болото высадит и успокоится. Лягушек жалко, всех разогнал. Раньше они к нам на позицию падали, а теперь только грязь летит. Но ничего не попишешь — война.

— Отлично работали ваши батарейцы,— сказал Райчо.— Как на учениях.

Штабс-капитан расхохотался:

— Как на учениях! Ха-ха! Да вы знаете, как солдаты объяснили сие, конечно, не мне, а штаб-ротмистру Крестовскому — корреспонденту «Правительственного вестника»: на учениях вся гроза, то есть начальство,— позади, а впереди — только мишени, стреляй и оглядывайся. А на войне гроза — неприятель впереди, и его можно бить, а начальство далеко позади, аж не видно.

Взглянув на часы, Николов попрощался с командиром батареи, с подпоручиком, крикнул номерам:

— Молодцы, братцы! —И отправился в город, отказавшись от провожатого. Первый же встречный казак объяснил, как найти штаб. В городе было разрушено несколько зданий, кисло пахло пожарищами,

В просторной горнице на лавке у стены, поставив сабли меж колен и положив ладони на эфесы, чинно сидели командиры казачьих полков. Дежурный адъютант взял у Николова письмо Драгомирова и, предупредив, что их превосходительства заняты, ушел в кабинет. Вскоре вернулся и углубился в бумаги на столике. Сквознячок приоткрыл дверь, и до Райчо долетел диалог, слышанный им давным-давно.

— Так ты дашь мне денег?

— Миша, помилуй, надо же жить по карману.

— Но у тебя же есть.

— А где твои?

— Поистратился. А свои ты солить будешь?

— Миша, надо же в дом, а не из дому...

Адъютант вскочил и прикрыл дверь. Полковники переглянулись и снисходительно рассмеялись. Вошел плечистый офицер в черкеске и сказал адъютанту:

— Сотник Верещагин желает явиться его превосходительству.

Адъютант тоже предложил подождать. Николов с любопытством разглядывал художника, который, видимо, успел переодеться.

Из кабинета вышел генерал-майор Скобелев и воскликнул:

— О! Александр Васильевич, отлично. Сейчас же получишь задание. Работенки хватит...— Скобелев увидел лежавшую на подоконнике плетку, схватил ее и крикнул: — Ты, Александр, своего братца видел?

— Нет еще, Михаил Дмитриевич.

— Увидишь*—скажи, что я его выпорю. Рисовал на барках, по которым била батарея. Ежели его не урезонить, он завтра, чего доброго, в тыл туркам отправится со своим альбомом. Где он сейчас?

— Слышал, что в гостях у моряков, у своего однокашника лейтенанта Скрыдлова. Их катера здесь в речку зашли.

Скобелев отбросил плетку и обратился к Николову:

— Очень хорошо, что вы пришли, капитан. Господа полковые, прошу к паше.

В кабинете, не дав Николову представиться командиру дивизии, Скобелев начал бесцеремонно вертеть Райчо, хлопать по плечам и говорить торопливо, глотая слова и картавя:

— Вот вам обыкновенный нормальный человек. Можете пощупать. Не мощнее ваших казаков. А он мальчишкой ночью в этом самом месте переплыл Дунай и, как видите, жив-здоров, во плоти, как есть.

Генерал-лейтенант сокрушенно развел руками:

— То мальчишка, нагишом, а нам надо в полной боевой выкладке. И не все плавать умеют...

— Что? — воскликнул Скобелев.—Да как вам не стыдно, господа? Ведь казаки по названиям рек именуются: донские, кубанские, терские, уральские.

Командир кубанского полка полковник Кухаренко, заикаясь, произнес:

— В-ваше п-превосходительство... Н-невозможно. Все п-перетопнем.

— Нет! Ты только подумай, капитан! — закричал Скобелев и подтащил Николова к карте.— От чего они отказываются? — Он расставил руки, словно собираясь обнять весь Дунай.— Где бы ни осуществлялась переправа, она будет трудной. Турок здорово укрепился. А нам в этот момент в стороне всей дивизией переплыть Дунай и ударить во фланг или с тыла. Кавалерия у турок хилая, а тут казачья дивизия! Как мы поможем Драгомирову! Капитан, ты же в свое время рекогносцировал правый берег, есть там места для высадки конницы?

— Есть, ваше превосходительство,— ответил Райчо.

— Ну, а свою артиллерию на понтонах переправим.

Генерал-лейтенант перебил:

— Депп ни одной лодки не даст: у него и так не хватает.

— Сами сделаем.

Командир Владикавказского полка полковник Левис, хмуро глядя в пол, произнес:

— Попробовать, конечно, можно, но много людей потонет.

А полковник Орлов вставил:

— Сколько-то потонет, а остальные так вымотаются, чго шагу не сделают, а надо будет сразу на кручу взбираться и — в бой.

— Хуже,— добавил полковник Панкратов.— Река быстро течет, крутит, разбросает нас на несколько перст, и всех турки перещелкают на выбор.

— Ах так! — воскликнул Скобелев.— А ну за мной! — Он выскочил из кабинета, звякнув саблей о косяк, тотчас вернулся, схватил фуражку и снова выскочил.

Райчо растерялся, не зная, бежать ли ему за генерал-майором или остаться при генерал-лейтенанте. Л тот покачал головой:

— Что он удумал? — Надел фуражку и пошел во двор. Остальные последовали за ним.

А со двора доносилось:

— Эй, казаки, а ну кто со мной в Дунае поплавать? Седлай! Покажем, что можем осилить эту речку. За мной!

Осадив коня у берега, Скобелев на минуту замешкался, сбросил с себя черкеску, остался в шароварах и одной рубахе. Теперь на берегу стоял не казачий генерал, а изнеженный, узкогрудый интеллигентик с тонкой белой шеей и острыми плечами. Не оглядываясь, проваливаясь в ил, он ввел коня под уздцы в воду и поплыл. Несколько казаков пустились за ним.

У одного казака заупрямилась лошадь, и он никак не мог загнать ее в воду.

Генерал-лейтенант метался по берегу и кричал:

— Миша, воротись! Потонешь, Миша!

Полковник Панкратов велел казакам с ружьями

ессть в лодку и прикрывать плывущих. Ведь турки могут перехватить пловцов.

Вот один из плывущих повернул к берегу, течением (to снесло саженей на сто, выбрался на берег, обеими ладонями провел по лицу, выжимая усы и бороду, потом, задыхаясь, признался:

— Ох и шибко крутит, спасу нет,

А генерал-лейтенант не унимался:

— Миша, воротись! Мишенька!.. Мишка, черт тебя подери!

Две лодки с казаками, брызгая веслами, направились на середину реки. Турки со своего берега с недоумением следили за происходящим, но, завидев лодки с казаками, открыли по ним ружейный огонь. Начали взлетать фонтанчики и вокруг плывущих.