…с условием, что Вы не повезете меня в гости к Айвазовскому. — Чехов познакомился с Айвазовским в июле 1888 г., живя на даче у Суворина в Феодосии. Впечатления о знакомстве см. в письме 460 (т. 2 Писем).

То же самое можно сказать о произведениях Баранцевича. — Эта развернутая оценка творчества Баранцевича была, очевидно, ответом на вопрос Суворина. Мнение Чехова интересовало Суворина в самом практическом смысле — Суворин был назначен официальным рецензентом романа Баранцевича «Две жены», за который тому был присужден «похвальный отзыв» — см. заметку «Десятое присуждение пушкинских премий» («Новое время», 1894, № 6697, 20 октября). В своей рецензии Суворин в большой мере пересказал чеховский отзыв, разумеется, без указания источника (см. Разбор А. С. Суворина. К. Баранцевич. Две жены (Семейный очаг). Роман. Из отчета о десятом присуждении Пушкинских премий в 1894 году. Напечатано по распоряжению имп. Академии Наук. Август 1895 года. СПб., 1895). После пересказа содержания романа Суворин характеризовал круг читателей Баранцевича: «Публика разбивается на слои и группы по образованию и развитию, по симпатиям, далеко не всегда точно обоснованным, к той или другой группе писателей. Естественно, что у всякой группы есть свои любимые писатели. Несомненно, есть группа читателей, которая очень ценит г. Баранцевича и, быть может, выслушав оценку его со стороны этой группы, мы получили бы надлежащее мнение об его таланте и об его месте в литературе» (стр. 12–13); точно так же Суворин распространил чеховское суждение о «неколоритности» жизни, которую рисует Баранцевич: «В „Двух женах“ среда ничтожная, мещанская, в ней нет ничего значительного, ничего оригинального; она как бы с боку-припека какая; она как бы только повторяет то, что происходит в среде более высшей и значительной, и повторяет как бы ученически; тут ни у кого ни блестящего ума, ни блестящего образования, ни интересных взглядов <…> Действительно ли таковы эти люди, эта среда, или автор только такими их изображает? Я думаю, что автор находит себе именно таких людей, какие действительно существуют» (стр. 13). Сравнение Баранцевича с Тургеневым и Толстым, невыгодное для него, также было использовано Сувориным в двух местах: «Роман может показаться и даже должен показаться мало интересным для читателей, избалованных произведениями лучших наших романистов, где являются, так сказать, новые откровения русской жизни, русской души; но роман сослужит свою полезную роль среди публики менее взыскательной, но многочисленной» (стр. 16); «Г-н Баранцевич не пророк, не проповедник, даже не учитель в высоком пророческом значении этого слова, но он все-таки учитель почтенный для своих читателей. Несомненно, есть публика и для этой среды, для этих героев и героинь, для этой необыкновенно простой морали и простой постановки вопроса. В „Анне Карениной“ вопрос о семейной жизни все-таки сложно поставлен, среди сложных условий жизни и довольно сложных характеров; простой читатель натрудит себе голову, решая его и отыскивая, где же правда? <…> Мораль его <Баранцевича> проста и на уровне общего понимания, как и характеров его» (стр. 14).

Он фальшив («хорошие книжки»)… — Выражение «хорошие книжки» Баранцевич употребил в романе «Две жены», характеризуя дочь «одного состоятельного купца», Анну Савельевну Гилюкову: «Она только что с успехом окончила гимназию, развита, любезна, мила, любит читать, любит поговорить о возвышенных предметах, недурно играет на рояле и цитре и премило поет»; герой находит, что «это прелесть что такое, совсем полевой цветочек <…> „Полевой цветочек“ имеет, однако, свои убеждения, вычитанные, конечно, из хороших книжек…» (СПб., 1894, стр. 189–190). Суворин писал по этому поводу в разборе романа Баранцевича: «У нас всё дело общественного воспитания, если устранить школу, лежит почти всецело на литературе. Недаром у нас существует термин „хорошие книжки“. Об этих книжках говорится в повестях и романах, и есть авторы, которые, выводя своих героев, непременно сообщают, что они воспитались на „хороших книжках“. Что это за „хорошие книжки“, какое они носят название, кто их авторы, о чем они говорят — остается непроницаемой тайной» (там же, стр. 11).

1442. В. А. ГОЛЬЦЕВУ

4 сентября 1894 г.

Печатается по автографу (ГБЛ). Впервые опубликовано: Письма, т. IV, стр. 322–323.

Год устанавливается по помете Чехова — «94.IX» — на ответном письме Гольцева: «Оттиск своей статьи…» (ГБЛ, ф. Гольцева. X. 38).

Если у тебя есть оттиск твоей лекции обо мне… — О лекции Гольцева см. в примечаниях к письму 1414^*.

…оттиск двух последних, цензурою не пропущенных глав «Сахалина…» — Речь идет о главах XXI и XXII, появившихся только в отдельном издании «Острова Сахалина» в 1895 г. Гольцев отвечал на это: «Гранки тебе отправят, если успеют, даже сегодня. Я очень рад, что ты хочешь воевать из-за Сахалина: мои коллеги трусят и всё откладывают жалобу в Главное Управление».

Был я в Таганроге, где лечил дядю. Теперь я в Феодосии, где лечу Суворина… — Чехов выехал в Таганрог 24 августа — см. запись в дневнике П. Е. Чехова (ЦГАЛИ). Известие об этом попало в таганрогскую прессу. Газета «Таганрогский вестник» сообщала в разделе «Местная хроника»; «А. П. Чехов. В настоящее время в Таганроге гостит известный беллетрист Антон Павлович Чехов, уроженец г. Таганрога. Антон Павлович вызван сюда в качестве врача к серьезно заболевшему родственнику М. Г. Чехову, старосте Михайловской церкви. Отсюда талантливый беллетрист отправляется в Крым, по вызову заболевшего г. Суворина, проживающего в настоящее время в Феодосии в своем имении» (1894, № 103, 31 августа). А. Б. Тараховский сообщает в своих воспоминаниях о визите Чехова в редакцию «Таганрогского вестника» на следующий день после опубликования этой заметки, т. е. 1 сентября: «А вы уже напечатали о моем приезде? Для чего? Да еще сообщили, будто я еду в Феодосию к Суворину в качестве врача. Непременно в юмористических журналах вышутят. Какой я врач? <…> Я люблю лечить. У меня среди крестьян много больных <…> Но то крестьяне, а Суворин и без меня найдет врача» (Шиллер из Таганрога. Из воспоминаний об А. П. Чехове. (Разговоры и письма). — «Приазовский край», 1904, № 182, 11 июля). Из Таганрога Чехов выехал в Феодосию 2 сентября — см. примечания к письму 1446^*.

Прошу о том же Вукола и Потапе́нку. — Перестановкой ударения в фамилии Потапенко Чехов, очевидно, напоминал случай, рассказанный В. П. Бурениным: «Кстати, о Потапенке довольно забавный анекдот: мне некая барышня рассказывала самолично. Дело происходит в одном из отдаленных городов на юге. Барышня говорит местному „интеллигенту“, что она прочитала два романа: „Доктора Паскаля“ и „Космополитов“. — Это, конечно, Потапе́нки? — уверенно спрашивает местный интеллигент. Заметить прошу: не Пота́пенки, а Потапе́нки — нынешние интеллигенты иначе не выговаривают фамилию своего любимого писателя» (Граф Алексис Жасминов. Перекат. Роман-интервью. — «Новое время», 1894, № 6635, 19 августа).

1443. В. Л. КИГНУ (ДЕДЛОВУ)

5 сентября 1894 г.

Печатается по автографу (ИРЛИ). Впервые опубликовано: Новые письма, стр. 58–60.

На л. 2 об. автографа — письмо В. Л. Кигна к матери от 14 сентября 1894 г.: «Милая мамаша, это письмо Чехова касается и Вас. Пересылаю его…»

Ответ на письмо Кигна от 18 августа 1894 г. (ГБЛ; С. Букчин. Дорогой Антон Павлович… Очерки о корреспондентах А. П. Чехова. Минск, «Наука и техника», 1973, стр. 116–117). Кигн ответил 14 сентября (там же).

Да, Ваша матушка писала ко мне из Гурзуфа… — 18 февраля 1894 г. Е. И. Кигн сообщала Чехову, по просьбе сына, сведения об условиях жизни в Гурзуфе — о ценах на комнаты и пр. (ГБЛ).