А он стоял и улыбался...Анатолий. Почти родной мне человек, муж моей давней и близкой подруги. Вместемного всего пережито, соли съедено не один пуд, не одна верста вместе пройдена.Да раскидала жизнь, теперь дорогие мои художники Уваровы живут на Урале, вбольшом и просторном доме близ Верхотурья. Сами питерцы, а снялись снасиженного места и уехали в длительную творческую командировку к престарелойТолиной тётке, мыкающей одинокое житие в больших и неуютных хоромах. Но...
Откуда ты всё-такивзялся?
Вчера приехал. Нуподожди, ну не обижайся, что сразу же не к тебе, должок у меня один был,задолжал земляку твоему, москвичу, надо было встретиться, долг возвратить.
Много задолжал-то?
Много. Большуюнеразменную купюру...
Толя, я ничего непонимаю. Тебе кофе с молоком или чёрный?
- А можно с коньяком?Мне с французским коньяком «Камю» пожалуйста!
Нет у меня коньяка«Камю».
А евроремонт ты почемуне делаешь?
Вы что-нибудь понимаете?Я тоже ничего не понимаю. Прикатил спозаранку, трезвый, в своём уме, а городитчушь про купюры неразменные, коньяк и евроремонт.
- Допивай кофе, и объясняй,что к чему.
...Они вместе учились вЛесной академии. Жили в общежитии, потом, скинувшись на «отдельное жилье»,снимали комнату у аккуратненькой старушки Мироновны на окраине Ленинграда, заЧёрной речкой. Толя и Владимир гуляками не были, хвостов не имели, лекции непропускали, стипендию на глупости не тратили. Жили себе без изысков, хотя, есливдруг кто-то из них «богател», позволяли себе по парочке бутылок пива и, сидяна кухне, прихлебывая не спеша, наслаждались дерзким громадьём планов.
Первое, что приобрету,когда начну зарабатывать прилично — квартиру. Сразу трёхкомнатную, чтобы ужезакрыть тему.
Как платить будут, а товсю жизнь придётся копить.
Прорвёмся. Что мы стобой, Толян, молодые да здоровые, жён своих с детьми жильём не обеспечим?
Жёны и дети ещё тогда ине планировались. Володя и Толя как-то не вписывались в общежитские романы,мало ходили по вечеринкам и танцам. Но поговорить об этом любили. Особеннодерзким был полёт фантазии насчёт красоты будущих жён.
Мне бы рослую, крепкую.У меня на родине, в деревне, худых не любят.
Родит, растолстеет,такие м момент толстеют, это очень пажно, чтобы и после родов красоту сохранилажизнь-то она, Толян, долгая...
Пиво быстро кончалось,да и Мироновна из соседней комнаты стучала худеньким кулачком в стену, какдятел-доходяга, слабенько, тук, тук, тук....
— Всё. Радистка Кэт насвязь вышла. Отбой.
И снились будущимспециалистам дипломы с отличием и жёны с русыми косами до пояса, красивые,ясноглазые - на всю жизнь.
А йотом, как водится,разбросала жизнь. Владимир уехал по распределению на Смоленщину, а Анатолийсразу после диплома поступил в художественное училище, интерес к живописиперетянул благородное стремление охранять лесные просторы. Открыточка к Новомугоду, скупые и одинаковые слова поздравления, главное - здоровье, всё остальноеприложится...
Потихонечку к здоровьювсё и прикладывалось. Толя женился первым. Познакомились в поезде. Он ехал кродителям в белорусскую деревню и в маленькой худенькой попутчице с серьёзнымиглазами сразу почувствовал чистую и родную душу. «У нас в деревне худых нелюбят...» Чего не сморозишь по глупости под пивко? Он вымолил у неё листочек садресом и уже через месяц просил руки у её родителей. Вернулся в Ленинград,стал устраивать семейное гнёздышко, ждать законную жену в своих питерских«хоромах» - маленькой комнатке в блочном доме, на первом, продуваемом всемисеверными ветрами, этаже.
А Владимир затерялся. Впоследней новогодней открыточке приписал после дежурных пожеланий: собираюсьжениться, о свадьбе сообщу дополнительно. Но не сообщил. То ли раздумалжениться, то ли раздумал приглашать. А у Толи свои коллизии: его худенькая,маленькая Любушка выдала ему подряд двух сыновей. Окончательно потерялись,когда Уваровы переехали в новую квартиру на Северном проспекте. Много раз Толявспоминал своего однокашника, ему очень хотелось узнать, как сложилась егожизнь, чего удалось добиться, задалась ли семья. У него-то задалась. Онвоспитывал сыновей-погодков в любви к труду и красоте, он растил из ниххудожников, лепил личности, учил презирать земные неурядицы. Мальчики рановзяли в руки карандаши. Анатолий изобрёл для них уникальную игру в каракули,развивающую вкус, чувство цвета, фантазию. В семье Уваровых художниками быливсе. Толя, закончивший после Лесной академии художественное училище. Любушка,мастерица составлять букеты из сухих цветов, вышивать красивые рушники исалфетки, создавать удивительные батики. И дети, Антон и Степан, сразу послешколы поступившие в художественное училище, а закончив его, Друг за другом, каки родились, зачисленные в Петербургскую Академию художеств. Их дом стал длямногих местом радости и любви. Здесь никогда не говорили о новых мебельныхгарнитурах, удачных назначениях по службе, о загранкомандировках и трафаретномблагополучии. Почему и тянулись в их дои люди. Устав от своих страстей ипроблем, они отдыхали под их уютным абажуром, сплетённым из сухих веточекивняка, любовались сработанными Уваровыми коллажами и батиками. Здесь нехотелось говорить о суетном, как не хочется в прохладе и торжественностиконсерваторского зала думать о жареных в масле пирожках.
Дошло по цепочке: вЛесной академии встречаются однокашники. Толя принарядился, пошёл. Было веселои совсем не грустно узнавать в раздобревшей, с крашеными волосами даме королевукурса, Анечку Островую, а в седовласом очкастом интеллигенте разбитного инепутёвого Женьку Трошкина. Володи не было. Его вспоминали. Кто-то рассказал,что он сейчас в Москве при должности и при деньгах. Найти бы, как хотелосьнайти Володьку. Кто-то где-то в тайниках бумажника отыскал клочок бумаги сВолодькиным телефоном. Давний, правда, может уже и устарел.
Но телефон не устарел.Анатолий сразу после вечера набрал номер и - Володька! Его голос!
Старик! Это я, ТолянУваров! Куда ты пропал, старик!
Володя тоже обрадовался.И - как водится...
Надо бы увидеться,старик. Будешь в Москве, позвони.
Я через пару недель вМоскве буду! — Толя так разволновался, что даже сердце громко заколотилось.
Я за тобой на вокзалприеду, встречу тебя.
И вот она, встреча.Обнялись. Крепко. У Толи даже в горле запершило и на глазах - влага.
Изменился Володька,заматерел. Вальяжный стал, небрежно-вальяжный, но своё благополучие несёт ненапоказ, а снисходительно, вроде оно для него так, пустяки. Ну не бедствую, нупреуспеваю, да разве это главное?
Элегантная женщина втёмных очках, безупречная улыбка.
Моя жена Тая. А этоТолян, я тебе рассказывал...
И поехали они по летней,умытой ночным дождём,
Москве, Тая сидела напереднем сидении вполоборота и расспрашивала о Петербурге, о детях, ожитье-бытье. Её волосы развивались от легкого ветра, профиль был красив, голосмягок и загадочен. Красивую жену отхватил, сам-то далеко не совершенство:растолстел, очки на крупном носу, Лоск, правда, присутствует. Неужели женщинамтак по душе лоск? У него никогда никакого лоска не было, а Любушка его своимвниманием не обошла. Значит, не всегда лоск главное, не для всех, наверное.Подъехали к небольшому ресторанчику.
Кофе выпьем, а ужобедать дома, - Тая улыбалась, была предупредительна, весела.
Толя немного заробел вих изысканном обществе. Он смотрел на красивую Таю и чувствовал, что без неёему было бы с Володькой намного проще. Но это так с её стороны благородно,приехала вместе с мужем встретить его давнего друга. Толя привёз подарки, не спустыми руками явился.
Это салфетка, Любушкавышивала. А это от моих орлов, художников, деревенский пейзаж от Антона, оночень любит писать деревню, а от Степана натюрморт, примите...
Целый день колесили поМоскве: были у храма Христа Спасителя, на Поклонной горе, в Коломенском. Таящебетала, угощала Толю мороженым, дорогими сигаретами. Заехали в супермаркет.
Что бы вы, Анатолий,хотели к обеду?