Глянь поди, что у неготам заело...

Степаныч не торопится,продолжает своё дело, за которым застала его несчастная. То ли полено в печкуподкладывает, то ли налаживает мышеловку, то ли допивает чай медленнымиглотками.

Через недельку зайду, -изрекает наконец Степаныч.

Но это совсем не конецразговора, а только его начало.

Да мне сегодня надо.Сегодня ведь, сам знаешь, какая серия про Марию. Я ведь не так прошу, забутылку.

У Степаныча не одинмускул не дрогнет. Он знает, что слово «бутылка » обязательно прозвучит, он вдеревне уже тридцать лет, и ни разу не было сбоя. И не сказать, что спилсяСтепаныч, он один и не сядет за стол.

А дальше по накатанному:вечером после починки зайдёт к нему невзначай сосед, протянет целлофановыйпакет с солёными огурцами — хозяйка, мол, тебе передать велела. Степаныч знает,сосед пришёл выпить.

Садись, у меня припасенов шкапике, может, выпьешь?

Сидят — пьют. Закусываютогурцами. Говорят о политике, пока соседа не сморит.

Степаныч выходит накрыльцо и кричит поверх лопухов в соседские окна:

Забирай своего орла. Яинвалид, мне тяжёлое поднимать врачи запрещают.

Соседка поноситСтепаныча погаными словами, он привычно огрызается: «Я его не звал, сам явился».Идёт спать.

Два года назад поКукушкину Болоту прокатила весть: будем собирать подписи, чтобы вернулицерковь. В церкви-то уж много лет амбар, и амбар заброшенный, никому не нужный.Но купол целый, правда, пара худосочных берёз взгромоздилась на самой еговерхушке, да несколько кирпичей раскрошились от времени и упали в густую лебедубывшего церковного двора. Церковь звалась Никольской, в честь Николая Угодника,престольный праздник был на Николу летнего. Библиотекарша Настя Одинцова пошлапо дворам с тетрадкой. Кто за церковь — расписывайтесь. Все как одинрасписались. Разве без церкви можно? Вон по телевизору показывают: какпраздник, всё наше правительство чинно выстраивается в церкви со свечками. Тотут, то там только и слышно: «Церковь вернули, храм восстанавливается», а вКукушкином Болоте бегают по церкви крысы, да стены исписаны похабщиной.Устроили собрание — для протокола:

Пусть вернут намцерковь!

Не то время, чтобысвятое место под амбар!

Сидим, как кроты внорах, а так как хорошо, пойдём, помолимся...

Проголосовалиединогласно. Настя отпечатала на машинке протокол, повезла его в райцентр, гдеуже открыли церковь и дали священника. Вскоре опять побежала по дворам Настя:

Бегом в библиотеку насобрание, приехал какой- то уполномоченный, хочет насчёт церкви поговорить.

Огороды побросали, пилкудров на зиму - пришли. Уполномоченный рассказал, что Никольский храм будетвосстанавливаться, что в отличие от других церквей он в неплохом состоянии,грязь вычистить, стены покрасить, потихоньку иконостас соорудить, к зимеотопление провести. И можно служить. Но без помощи прихожан не обойтись. Как,поможете возрождающемуся храму?

А то как же, в нём моямать венчалась.

Деда тут отпевали, именя, даст Бог...

Деньги соберём, с мирупо нитке — голому рубаха...

Что случилось сКукушкиным Болотом? Будто свежий ветерок пронёсся над его низкими крышами,сквозняком продёрнул затхлый воздух покосившихся изб.

Старушки, те прямопомолодели. Забегали от дома к дому, шушукаются, отстегивают от своих кровных,собранных на похороны, по чуть-чуть на святое дело. Мужики, что покрепче, ходяткругами вокруг церкви, мнут сапогами лебеду, примериваются, с чего начать.

Скоро и батюшка приехал,назначенный на приход Кукушкиного Болота. Был он старенький и очень давний мойзнакомый. Служил в небольшом рабочем посёлке под Москвой, матушку схоронил,дети разъехались, уже за штат собрался, на покой, да уговорили в епархиипринять этот деревенский приход.

Поскрипишь ещё, —сказали, - там, на свежем воздухе, и окрепнешь, Бог даст.

Мы поехали с ним первыйраз вместе. Дорога дальняя, очень волновался батюшка, как встретят, как примут.Я, как могла, успокаивала: «Люди стосковались по духовной жизни, для них вашприезд, батюшка, - праздник...» По телеграмме подали нам к поезду «транспорт» -старую клячу Аиду. Аида прядала ушами и дремала в ожидании важных гостей.Поехали. Вёл «транспорт» важный дед, в очках и потёртых джинсах «монтана». Онпротянул батюшке руку, крепко её пожал, представился:

Михаил Тимофеевич. Оченьрады, ждём не дождёмся. Как звать изволите?

Отец Василий.

На взгорочке КукушкиногоБолота и стояла она - Никольская церковка, пока ещё сиротливая, без креста, ноуже прибранная, похорошевшая от свежей побелки, умытая тёплыми дождями. МолебенНиколаю Угоднику служили прямо на траве перед храмом. Клали поклоны до земли.Старушки в весёленьких новых платках поближе к батюшке. Мужики, те сторонились,от смущения хмурили лица, покашливали.

Батюшке отвелинебольшую, но справную хатку. Жила в ней глухонемая баба Фрося, да умерла какдва года, огород, конечно, без присмотра, а дом ничего, жить можно. Повесили вкрасный угол иконки, пристроили лампадку. Батюшка, не привыкший к особомукомфорту, был доволен: «Вот и поживу ещё, вот и помолюсь», - приговаривал он,распределяя по вешалкам облачение.

И остался отец Василийслужить, а я на той же Аиде уехала к ближайшему поезду на Москву. Месяца черезтри получила от батюшки письмо: «...жив, не сказать, что здоров, но на всё воляБожия. Храм освятили, да вот беда: нет никого в храме, не ходят. Поначалу-тоходили, вроде как игрушка была новая, а теперь игрушка надоела. Хожу по домам,зову, отмахиваются: кто захворал, у кого печка не топлена, у кого огород неполит, а то и вообще пьяные. Пьют в Кукушкином Болоте, страшно пьют, да и гдене пьют? Недавно отпевал одну рабу Божию, так мужики предупредили: «Ты давайнедолго, а то мы не евши с утра ». А я-то знаю, что за стол не терпится,помянуть... В проповеди стараюсь вразумлять — в воскресенье не работайте, грех,в храм приходите. Нет, как воскресенье, так пошла по деревне гульба - там поют,там дерутся. Вспоминаю, как трогательно прихожане свою церковь обихаживали.Занавесочки из дома приносили, иконки дедовские из сундуков доставали, один рабБожий залез на купол крест ставить, да, видно, сквозняком его прихватило, слёгнадолго, я к нему с сочувствием, а он: «мне за Господа пострадать в радость...»С тех пор и не был ни разу в церкви, а встретимся, голову опустит и мимо, вродене заметил. Я ведь это тебе не в осуждение людей пишу, как можно в осуждение? Сболью пишу - отвык наш народ от Бога, научился без Него обходиться. Храмыоткрывать вроде кампания такая. А в храм прийти — труд. Стоять трудно, молитьсятрудно, поститься трудно. Оно, конечно, трудно, да разве тот труд не на твоюсобственную пользу? Вот, сестричка, мои скорби, православный народ не идёт вхрам, хоть и прибран он теперь, обихожен...»

К сожалению, не новостьдля меня, батюшкины слова. Обрядившиеся в новые, чистенькие стены, виконостасы, пахнущие свежей древесиной, стоят церкви, ждущие светлото праздникановоселья. Но много званых, да мало избранных. Заждались... Пустая церковь бедапочти такая же, как и церковь - амбар. Пусто сердце, отвыкшее от Бога,противится, не даёт ногам сделать несколько шагов к собственному спасению.Кампания по открытию храмов, торопливые просьбы и требования передать «БоговоБогу», увы, очень часто не дают добрых плодов. Нет, храмы возвращают охотно, ноне так уж и редко стоят вновь открытые церкви пустые, нет прихожан, некомумолиться, некому восстанавливать и поддерживать вновь открывшиеся храмы. Причинэтому очень много. Иногда в храме некому служить, священники сейчас на весзолота. Иногда, как отец Василий, они очень стары и даже беспомощны, иногдаприход состоит всего из трёх человек и не может себя «прокормить», иногда людиидут просто к приглянувшемуся батюшке, сторонясь той церкви, что под боком. Ноесть и главная тому причина, простая, как ясный день: исцелиться от безбожиянамного труднее, чем выбелить свежей побелкой церковную стену.

Через полгода, когда потеплелои, по моим расчетам, подсохло, выбралась я опять в гости к батюшке на КукушкиноБолото. На стук открыл сразу, засуетился, обрадовался, кинулся чайком угощать,а воды в ведре на донышке. Пошла за водой. Мимо колодца промчался на велосипедепаренёк из наезжающих внуков.