На моё письмо он ответилсразу: «не надо про меня писать. Здесь всё непросто. Думаю, что даже маленькаягазетная заметка очень усложнит мою жизнь. Давайте подождём, даст Бог, всёобразуется...»

Уже потом, при встрече,Саша расскажет, почему так остерегался тогда газетной статьи. Сразу послефильма пришла на него из колонии местным властям «телега». Подкупает детей,вербует их на свою сторону, задаривает. Чем, как, когда? Оказывается...конфетами. Теми самыми «Трюфелями» и «Мишками», ассортиментом московскихкондитерских.

- В зоне есть дети,которых никто ни разу в жизни не угостил ни одной конфеткой. Протягиваю ему, аон не верит, не берет, думает, это «прикол» очередной. А бывает, возьмёт и -заплачет.

Но вот ведь —инкриминировали. Маленькая конфета стала причиной разбирательств. АлександрГеннадьевич писал объяснительные, ходил по кабинетам, доказывал, что любойребёнок, даже обозлённый, даже жестокий, как у них в зоне, всё равно хочет,чтобы его любили. Да, соглашался он, покупал конфеты, угощал, иногда даженезаметно утром до подъёма клал на подушку. Да, радовались. Да, благодарили.Соглашался с «обвинениями» в свой адрес. А вот «больше не буду» не сказал.

Он и сейчас первымприходит в свой Центр. Быстренько проветрит кабинет, пробежится по этажам и - квыходу. Встанет у двери, и уже первый ребёнок будет встречен им — с конфеткой.

Ребёнка обязательнокто-то должен встречать у двери, он должен знать, что его у нас ждут.

На педсоветах, собранияхон неустанно повторяет эту простую истину коллегам. Простые истины прививаютсяздесь как-то сразу, потому что директор Петрынин подбирал «команду» себе подстать. Педагогический опыт? Хорошо, конечно. Но вот завхоз Лидия АлександровнаБайдина институтов не кончала, а когда от Павлика Новиченко отказалась мама,она молча взяла Павлика за руку и привела к себе домой.

Однажды директор пришёлна урок русского языка и сел на заднюю парту. Учительница добросовестновтолковывала детям суффиксы «чик-щик». Всё шло как по маслу. Она называласлово, а они хором, дружно, любо- дорого послушать, прибавляли нужный суффикс:

Кровель...

щик!

Лёт...

чик!

Закрой...

Рот! - дружно прокричалкласс.

Учительница полнымиужаса глазами посмотрела на директора. Комическая ситуация - вместо «закройщик»выпалить - «закрой рот* - на самом деле комической не была. Она была грустной.Дети, привыкшие к окрикам, упрёкам, нравоучениям, вобрали в себя уже на уровнерефлекса, педагогические изыски типа «дай дневник», «выйди из класса», и,конечно, этот - «закрой рот». И вот сработало, прорвалось, и не один случайныйголос, а стройный отлаженный хор...

Да, дети приходят к нимв Центр из мира, где с ними не церемонились, где их не жаловали, где онидокучали и очень часто были попросту лишними. Они мстили за это. По-детскижестоко и изобретательно. Они ненавидели обидчиков-учителей, презирали не-удачников-родителей. Дети бродяжничали, воровали, постигали извращённую любовьи сладость дармовых денег.

Входя в светлое зданиеЦентра, они привычно принимали стойку, чтобы отбить очередную атаку или бьющийпо самолюбию приказ «закрой рот». Они были в любой момент готовы сжать кулаки ипослать подальше ещё и этих, взявшихся на их голову «центровских» педагогов. Аони им от порога «здравствуйте» и крепкое рукопожатие на равных. А они вели ихпо кабинетам и говорили: «Смотри, как у нас красиво. Это горница, здесь можнопосидеть после уроков с книжечкой. Это трапезная, здесь тебя накормят».

- Накормишь, Павловна?

- А то нет, всех кормлю,никому не отказываю. Блинчики у меня сегодня. Как ты к блинчикам?

А он к блинчикам —хорошо. Так хорошо, что уже и забыл, когда ел их дома. Матери-то не доблинчиков. Она, отсидев, вновь пошла трясти юбкой по городам и весям, а отец —инвалид, полуслепой. Консервы «сельдь иваси», он хорошо помнит их вкус. Ещёкартошку, бывало, с отцом варили. А блинчики...

Любовь творит счеловеком чудеса. Её жаркое прикосновение мгновенно растапливает слежавшийсяснег, и даже вечная мерзлота оказывается под угрозой, если любовь терпелива иверна. Но любить детей - это одна сторона медали. Другая - научить ребёнкалюбить других. Учительницу, у которой сегодня болит голова и плохое настроение.Одноклассника, «доставшего» плоскими шуточками. И даже мать, ту самую, незнающую рецепта блинчиков. Принимать любовь - радость. Любить других — труд.

И дети идут сегоднятрудиться. В дом престарелых на окраину Хабаровска. Они идут к тем, кого никтоуже долгие годы не любит. Они подготовили для стариков музыкальную программу«Вечер русского романса». И застучали палками старушки в сторону небольшогоклуба, подслеповатые старики устроились поближе к сцене. Как волновалисьребята! А как пели! «Я встретил вас... — старательно выводил звенящим отволнения голосом Антон Переверзев. Ещё совсем недавно Александр Петрынинвызволял его из милиции за драку в парке над Амуром, — ...и сердцу стало таксветло-о...». Он слегка сбился, испугано замолчал, встретился с глазамидиректора и ещё раз вывел: «и сердцу стало так светло...»

Старики плакали.Аплодировали слабыми своими руками, как страницами книги шелестели, тихонечко.Среди «артистов» был особый, «заслуженный». Его директор взял в Центр на свойстрах и риск. Мальчик жесток и непредсказуем. А ещё напропалую врёт. Директорвнушил ему, безголосому, что у него неплохой голос и концерт без негопроиграет. Поехал. Александр Геннадьевич наблюдал за ним. Вот он смотрит вследнечёсаному старику на костылях, вот закрывает брезгливо нос от дурного запахастариковских опочивален. Вот заправляет рубашку перед выходом на сцену. «Очичёрные, очи страстные...» - запел громко, вызывающе, давая понять всем, что длянего концерт - дело привычное, а голосок дребезжит, совсем плохонький голосок.Кто-то из ребят хохотнул было, но сразу получил кулаком в бок и — успокоился.Мальчик допел и манерно поклонился. Директор прошел «за кулисы »:

- Ну, молодец, такой концерт«вытянул», - он пожал руку красному от торжественности момента солисту.

Потом они пошли попалатам и пели для лежачих. Лежачие слабо смотрели в потолок, тяжело вздыхали,виновато улыбались.

А когда уходили,произошло главное. Тот самый «заслуженный артист» вдруг достал из карманашоколадку и протянул слепому, в коляске, старику. Старик стал настороженноощупывать подарок и, «узнав» шоколадку, начал, смотря в пространство,приговаривать: «Спасибо, детки, спасибо, это я с чаем, с чаем...»

Потрясение. Его в тотдень пережили все «артисты». Этого сильного чувства боятся порой родители,всячески оберегая от него своих чад. Заменяя жизнь суррогатом из надуманныхсложностей, родители заведомо приучают детей к верхоглядству, эдакомускольжению по жизни, к неспособности вглядеться в пугающие её глубины.Александр Петрынин не боится показывать детям жизнь. Пусть знают, что естьлюди, которым не мил белый свет. Они заживо погребены в этом доме, забытые ипрезренные. И если ты человек, вспомни про такого несчастного. Поддержи егодобрым словом, нехитрой песенкой, шоколадкой.

А давайте будем ездитьсюда каждое воскресенье?

А давайте подготовим имконцерт на День Победы?

А давайте...

Давайте. Петрынин охотнопринимает любое предложение, он радуется, что души ребят фактически оченьпохожи на этих стариков, потому что тоже оставлены и тоже нелюбимы, эти душивстрепенулись сейчас и страдают. А раз страдают, значит, живут.

Центр много лет был егодалёкой мечтой. Уже после колонии он работал завучем в средней школе. Тогда, водин из его приездов в замечательную Москву, я спросила, как ему работается.

Хорошо. Но там, в школе,не мои дети. У них есть дом, родители. А мои, они брошенные, они без дома, безматерей. Я нужен тем, эти обойдутся без меня.

А здесь, в Центре, живутименно те, которые без него не обойдутся. Он считает, что ему очень повезло,потому что далеко не у каждого есть в жизни главное дело. Хорошо, что вХабаровске увидели, поняли и оценили талантливого педагога Петрынина. И неиспугались его молодости.