ДЖОН Ф. ШВЕД

КОСМОС — МЕСТО ЧТО НАДО

(Жизни и эпохи Сан Ра)

Предисловие

Клозьер-Холл, Суортмор-Колледж, середина 60-х: учебное заведение, в котором студенты столь же модны и современны, как в любом другом колледже Америки; очаг мощного сопротивления призыву в армию и антивоенных организаций, место работы агитаторов за гражданские права, родина первого рок-н-ролльного журнала… Студенты входят в аудиторию — кто-то шутит, кто-то выглядит сухо и хладнокровно; на них вечерние платья ретро-фасона, бабушкины очки, рабочая одежда, осколки военной униформы войн, закончившихся до их рождения… на одном парне нет ничего, кроме драпировки из американского флага. Гаснет свет — скоро должен начаться концерт. Свет продолжает гаснуть — в зале становится всё темнее, пока не наступает полная темнота. Идут минуты, но ничего не происходит; публика подавлена, прикована к своим креслам. Потом по рядам пробегает приглушённый звук — шелест, ощущение движения. Кто-то шёпотом что-то говорит о крысах; слышится нервный смешок.

Но вот — медленно, так медленно, что кажется, будто ничего не происходит — свет начинает прибавляться. Единственный барабанщик в тёмных очках, капюшоне и блестящей тунике — его едва можно различить за шестифутовым покрытым резьбой барабаном — поднимает две палочки странного вида и начинает ритм; прочие музыканты в широких одеяниях, странных шляпах и тёмных очках — теперь их уже можно рассмотреть — подхватывают этот ритм и что-то к нему добавляют, до тех пор, пока он не превращается в некий полиритмический узел. Свет становится всё ярче, и теперь уже видно, что это некая процессия: танцоры в ниспадающих одеждах держат богато раскрашенные шелка перед меняющими цвет огнями; другие демонстрируют публике картины египетских сцен или чудовищ, свёрнутых кольцами вокруг своих жертв. Начинается разговор флейт; музыканты раскачиваются в своих поразительных мерцающих балахонах; разноцветные огни отбрасывают аморфные образы на стены и потолок; на стене позади музыкантов начинает демонстрироваться беззвучный фильм, показывающий тех же музыкантов на каком-то другом выступлении. Теперь слышны духовые — они вступают по одному, потом сплетаются в диссонирующий узел, и поверх них воздух пронзает звук трубы. По полу начинает ползти дым; входит танцор с большим сверкающим шаром, похожим на художественный этюд начала века. Вперёд выплывает женщина с блаженной улыбкой и начинает петь; её песню подхватывают остальные, похожие на каких-то заблудившихся во времени безумных монахов:

И посреди всего этого, с бесстрастным лицом, в окружении электроники, сидит коренастый чёрный человек средних лет. У него на голове шапка, выглядящая как рабочая модель солнечной системы. Он прикасается пальцами к окружающим его клавишам, а потом начинает молотить по ним кулаками и предплечьями. Так продолжается следующие четыре или пять часов — правда, немалое число студентов сразу же сбежало из зала и не знает об этом.

В этом зале — и в своей вселенной — был Сан Ра.

Даже учитывая многообразные излишества той эры, очень немногие аудитории были готовы к восприятию зловещей разношёрстной компании музыкантов в египетских балахонах, монгольских шапках (т.е. с планеты Монго Флэш-Гордона) и космических костюмах из второсортных кинофильмов, игравшей на разнообразных вновь изобретённых или странным образом модифицированных инструментах (солнечная арфа, космический орган, космический малый барабан) и провозглашавшей величие древнейшей расы (т.е. Сан Ра из Аркестра Солнечного Мифа) или — в другой вечер — весёлой группы в шутовских костюмах, куртках-жилетах и остроконечных колпаках (а-ля Робин Гуд или Арборские Лучники), марширующей или ползущей через публику, напевая весёлые песни о путешествии на Венеру. Это была чрезвычайно драматичная музыка, переходящая от застоя к хаосу и обратно — с духовиками, прыгающими или катающимися по эстраде, иногда с пожирателями огня, позолоченными силачами и карликами — всесторонняя атака на человеческие чувства. В конце вечера музыканты и танцоры смешивались с публикой — трогали её, окружали её, приглашали присоединиться к Аркестру в его путешествии на Юпитер.

Несмотря на то, что эти зрелища были вполне в духе того времени, они были далеки от того, что хиппи называли фрик-аутами: в выступлениях Сан Ра была рациональная мотивировка и драматическая последовательность, основанная на мифических темах, афроамериканских религиозных ритуалах, научной фантастике, чёрном кабаре и водевиле; при всём при том эти представления были странным образом открыты для свободной интерпретации. В зависимости от личности зрителя и обстоятельств выступления Сан Ра, он мог выглядеть традиционалистом, агрессивно-грозным чёрным магом, ни во что не вмешивающимся мультикультуралистом, а, может быть, и эксцентричным дядюшкой-пенсионером.

Несколько лет назад один немецкий журналист озаглавил свою рецензию на выступление Сан Ра так: «Гений или шарлатан?». Сюда вполне можно было бы добавить и слово «безумец» — потому что всё это те роли, в которых выступал этот легендарный американский джазовый музыкант-полуотшельник, и всё это часть тайны одного из самых странных артистов, которых только произвела на свет Америка. Однако на протяжении более сорока лет ему удавалось успешно держать в руках Аркестр, свою группу из десятков музыкантов, танцоров и певцов, выступавшую на всех мыслимых площадках — от консерваторий до кантри-энд-вестерн-баров; его стаж бэндлидера был больше стажа большинства симфонических дирижёров, даже больше, чем у Дюка Эллингтона; он записал не менее тысячи композиций более чем на 120 альбомах (многие из которых были выпущены его собственной компанией, El Saturn Research), а его раскрашенные от руки пластинки долгие годы были высоко ценимыми коллекционными предметами — причём споры о самом существовании некоторых из них стали основой легенд. И несмотря на свой статус одной из основных фигур андерграунда, он умудрился появиться в таких телепрограммах, как Saturday Night Live, The Today Show, All Things Considered и на обложках таких журналов и газет, как Rolling Stone, Soho News, Reality Hackers и The Face. Сан Ра создал Аркестр, ставший самой неуклонно передовой и экспериментальной группой в истории джаза и популярной музыки. А благодаря своему проживанию в Чикаго, Нью-Йорке и Филадельфии — крупнейших центрах джаза — он оказал влияние на всю музыку своего времени.

Тем не менее в Сан Ра между музыкантом и мистиком существовало некое любопытное напряжение — в его синтезе было что-то от духа National Enquirer. Заумное сменялось старомодным в мгновение ока. Его одержимость связями между вселенной и музыкальным духом была основана на доньютоновской физике, а в некоторые моменты казалась не столько таинственной, сколько просто «не от мира сего». И всё же он обладал сверхъестественной способностью делать повседневное странным. Каким бы личным ни был его взгляд на мир, он тем не менее был составлен из многих течений афро- и евроамериканской мысли, большинство которых были неизвестны публике. Сан Ра говорил от имени давней традиции ревизионистской истории, пользуясь уличной египтологией, чёрным масонством, теософией, а также устными и письменными толкованиями Библии, притом всё это было связано вместе любовью к тайному знанию и той важности, которую оно даёт людям, исключённым из привычных кругов науки и власти.