Иэн и Ория Дуглас-Гамильтон

Жизнь среди слонов

Часть первая (Иэн Дуглас-Гамильтон)

Глава I. Прелюдия к Серенгети

Все началось в 1963 году в Аруше. Я стоял перед зданием Управления национальных парков Танзании и ждал его директора Джона Оуэна.

Вскоре он появился. Это был человек могучего телосложения, с седеющими волосами и серо-голубыми глазами, одетый в зеленые вельветовые шорты, зеленый пуловер и зеленые же шерстяные гетры.

— Дуглас-Гамильтон? — осведомился он. — Прошу ко мне в кабинет.

Я приехал в Африку на летние каникулы из Оксфорда, где изучал в университете зоологию. Оуэн предложил мне поработать ассистентом научного сотрудника в недавно утвержденной программе изучения равнин Серенгети — района, где сконцентрировано наибольшее количество диких животных Африки.

Сколько я помню себя, мне всегда хотелось работать с африканскими животными. Начитавшись в детстве разных историй, я мечтал о необозримых просторах малоисследованных земель, о приключениях с дикими зверями и о леденящих кровь опасностях. Я бредил суровыми людьми, которые пробивают себе путь сквозь хитросплетения джунглей.

В кабинете Оуэн показал мне карты пяти крупнейших национальных парков: Серенгети, Маньяры, Аруши, Нгурдото и Микуми. Они покрывали в общей сложности площадь 25 600 квадратных километров. Парками управлял административный совет, недавно утвердивший Джона Оуэна в должности директора.

Джон Оуэн понимал, что выработать единую линию управления парками и сохранения дикой природы невозможно без проведения широких экологических исследований. С огромным энтузиазмом и настойчивостью он разработал программу исследований, которая впоследствии переросла в Научно-исследовательский институт Серенгети. Финансирование работ осуществлялось иностранными фондами.

На всей территории Танзании за пределами национальных парков делами дикой природы ведал Охотничий департамент; он занимался борьбой с браконьерством и охраной посевов, а также отстрелом животных, опасных для человека. Молодое танзанийское государство осознавало ценность своих природных ресурсов и планировало создание новых парков. За десять лет независимости в стране для сохранения флоры и фауны сделано значительно больше, чем за предыдущие полвека.

— Вы будете ассистентом Мюррея Уотсона, — сказал Джон Оуэн. — Он изучает антилоп гну. Жизнь у вас будет суровой, но зато скучать вам не придется.

На зеленом грузовике, заехавшем за мной утром, красовалась эмблема танзанийских национальных парков — импала в прыжке над колючим деревцем. Водитель приветствовал меня широкой улыбкой. С радостью я узнал, что он немного говорит по-английски. На первых 120 километрах пути по равнине встречались лишь масайские стада. Когда мы добрались до деревни Мтова-Мбу, расположенной у северной границы национального парка Маньяра, мы остановились купить свежих бананов. Водитель объяснил мне, что в парке много слонов и они часто покидают его границы, разоряя банановые плантации и кукурузные поля этой деревни.

Километра полтора мы ехали по ярко-зеленому лесу. Пышная растительность подступала к самой дороге, которая вскоре пошла резко вверх. Натужно ревя, грузовик затрясся на выбоинах пыльной дороги, нагнетая в кабину волны знойного воздуха.

На вершине холма водитель остановил машину и спросил, не желаю ли я полюбоваться окружающим видом. Действительно, отсюда открывалась сказочная картина: обрыв высотой около 100 метров заканчивался заросшим скалистым склоном; еще ниже величественные деревья волнами накатывались на далекий берег озера, где начиналась саванна в окаймлении пальмовых рощ. Само озеро уходило в бесконечность и где-то на горизонте сливалось с небом. Это парк Маньяра.

Мы снова пустились в путь и добрались до кратера Нгоро-нгоро; воздух в раскаленной кабине заметно посвежел. На краю этой гигантской природной впадины была сложена скромная пирамида из камней с надписью:

Из книги его отца, профессора Бернгарда Гржимека, «Серенгети не должен умереть» я знал о приключениях Михаэля; он первым стал летать на самолете, раскрашенном под зебру, проводя воздушные подсчеты животных Серенгети. Во время одного из таких полетов Михаэль погиб.

Проехав вдоль гребня кратера, мы начали спуск во всемирно известные равнины Серенгети.

Внизу дорога разветвлялась на множество пыльно-белых троп. По сути говоря, дорога, как таковая, здесь кончалась, и каждая машина прокладывала путь по равнине самостоятельно. Облака белой вулканической пыли, просачиваясь сквозь пол кабины, покрыли нас густым налетом.

На закате мы прибыли в Серонеру. Поселок состоял из нескольких квадратных и круглых бетонных строений, окаймленных деревьями, которые чернели на фоне пламенеющего неба. В этих строениях размещалась администрация парка и жили туристы. Здесь мы провели ночь. На следующее утро служебный «лендровер» довез меня до цели нашего путешествия — Банаги, где располагался исследовательский центр. В моей памяти эта первая ночь навсегда останется ночью таинственных голосов Африки. Прежде чем заснуть, я долго лежал и слушал львиный рык, смех гиен и далекий топот копыт.

В Банаги я познакомился с Мюрреем Уотсоном, с которым должен был работать ближайшие два месяца. Он рассказал, что центр открылся год назад и в первое время в нем работало всего три научных сотрудника, продолжавших дело, начатое в 1958 году отцом и сыном Гржимеками. Ганс и Ути Клингель изучали популяцию зебр. Я и еще двое оксфордских студентов оказались первыми ассистентами, допущенными в исследовательскую группу.

Исследователи жили в старом охотничьем домике с глинобитными стенами. Рядом с домом имелась бетонная лаборатория, где хранились небольшая научная библиотека и гербарий всех растений Серенгети, собранный доктором Гринвеем.

В течение двух последующих месяцев я наблюдал картины, совершенно непохожие на все виденное мной до сих пор. Мюррей Уотсон вел абсолютно свободный образ жизни. Его задачей было определить территорию ежемесячных миграций антилоп гну, и большую часть времени он проводил в сафари, следуя за животными. И когда мы не сидели у них на «пятках», то наблюдали за тысячными стадами с воздуха.

Изучая факторы, воздействующие на размеры популяции, Мюррей Уотсон ежемесячно подсчитывал соотношение малышей и взрослых самок. Важно было также знать число ежегодно гибнущих животных и причины их гибели. Мюррей Уотсон работал в теснейшем контакте с Майлсом Тернером, главным инспектором парка Серенгети. В свободное от работы время Мюррей вел нещадную борьбу с браконьерами, ибо самым безжалостным истребителем живности в парке оставался человек (дай ему волю, он уничтожил бы все живое).

Постепенно мои глаза привыкли различать на горизонте, в знойной мгле, подвижные пятна, которые впоследствии могли оказаться антилопами гну, зебрами, южноафриканскими антилопами, конгони, а то и львами, гиенами, гепардами или любым другим животным из многочисленных видов, обитающих в этих просторах. Но пока главной «дичью» оставался человек. Его силуэт нельзя было спутать ни с каким другим, несмотря на жаркие потоки воздуха. Заметив его, Мюррей Уотсон, имевший титул почетного инспектора, пускался в погоню, ибо пеший человек в парке мог быть только браконьером.

Следы их деятельности виднелись всюду. Я научился находить тела убитых животных, наблюдая за грифами, но не по кругам, которые они описывают в небе, — птицы кружат лишь там, где есть восходящие потоки горячего воздуха. Следовало засечь место, куда падает гриф, и немедленно искать в этом направлении останки добычи. Часто в шкуре торчала стрела с наконечником, обмазанным ядом акокантеры. Пешие браконьеры, охотившиеся примитивным оружием, могли унести лишь часть добычи. Постоянные наблюдения за браконьерами способствовали уменьшению потерь, но угроза браконьерства никогда не ослабевала.