Город очаровательный. Погода... Листья желтые... Осень... Опять осень... никак для нас зима не наступит, бежим мы от нее.

Сегодня шеф объявил о предстоящем февральском тур­не Барселона — Флоренция — Пиза — Палермо. 21-го он летит в Италию получать премию за спектакль (не знаю, как она называется, знаю только, что впервые советский режиссер получает). Как все это будет? Это целый месяц. Как же с Танюшей? Боже, боже...

Какие страшные дни пережил в Москве... 8, 9, 10... Я только 8-го узнал, что ее положили в больницу... да не «положили», увезли с кровотечением прямо со спектакля, т. е. она даже не доиграла спектакль... Да. Тяжко, тяжко... Скорее бы домой, скорее бы!..

До февраля надо еще дожить. Сейчас домой. Буду все время дома, ноября остаток, декабрь, начало января. И что-то надо решать за это время... Или оставаться самому там, или везти ее в Москву. Больше врозь нельзя. Нет. Нельзя.

15 ноября 1988 г.

Второй спектакль. Играл сегодня 1-й акт вяло и без интереса. Надоело слушать, что «наигрываю»... «переигрываю» и т. д. Попробовал, как все... не спеша. Так, конечно, легче... рубашка сухая, и успеваешь видеть, что вокруг... но скучно. Опыт у меня, наверное, не самый лучший, но... опыт. Я хо­рошо знаю такую ситуацию, очень хорошо... положение «тягача» сцены. Он всегда проигрывает. Это — закон, но стоит ему сбросить «обороты», сбавить энергию — сцена рушится. Вот теперь и сам попал в эту ловушку, впрочем, в первый раз, что ли...

Днем говорили с шефом про наши дела (Таня, переезд и т. д.). Он очень убежденно и спокойно говорит... так все просто... «В виде исключения — кооператив... надо делать... Перевози Таню». И все. Нет, он, конечно, искренне хочет по­мочь мне, не сомневаюсь... Но как тут передашь, что на душе.

Завтра последний день в Венгрии. Слава богу! Домой, домой!

Погода изменилась. Солнечно, красиво... Прошлись по магазинам в низких заботах истратить форинты. Дорого­визна дикая... просто дикая. Говорят, года 1,5-2 так плохо стало. Вот и нас ждет такая же петрушка.

Всего на руках по 11 тысяч форинтов с мелочью. Это обмен 500 рублей плюс 30 на границе плюс суточные еже­дневно по 320 форинтов. 1 рубль к 17 форинтам.

Ах, ну к бесу эту бухгалтерию. Как гнусно.

16 ноября 1988 г Будапешт

Прилетели в Москву 18-го поздно вечером, сидели в Будапеште из-за тумана. Утром 19-го вылетел в Омск 227-м. Встретили Елена Ивановна и Ал. Моисеевич. К Танюше уже поздно было ехать, восьмой час. Приехали домой, попили с Е.И. чаю. Она рассказывала, как все это было...

Танюша позвонила около девяти из больницы. Я за­плакал, не мог сдержаться. Поговорили. Стало легче, но... нашел ее вещички, залитые кровью, — и опять... Боже... Господи, помоги.

Вчера в 10 утра уже был у нее. Деточка, миленькая...

Мы были вместе четыре часа, до двух. Вечером она опять позвонила.

Я не пытаюсь ничего записывать. Это невозможно. Про­сто сижу на кухне, пишу отдельные слова сюда в книжечку, и все. Что еще остается?

Целый час с лишним ждал разговора с Людмилой Дмитриевной Солодниковой, лечащим врачом. Поговорили. Сидели на топчанчике в коридоре, рядом с палатой № 315... Потом (уже в половине четвертого) пошел к Танюше. Потом пришла еще Е.И.

Ей так хочется сыграть спектакль 4-го в Москве.

21 ноября 1988 г. Омск

 Был договор с Феликсом ставить «Трехгрошовку» здесь, но... теперь, по здравом размышлении, я отказался. И по времени будет сложно, да и... Вообще надо развязываться, а не наоборот, с Омском. Это уже не наше.

По дому соскучился. Брожу по комнатам, перекладываю книжечки с места на место. Хорошо. Жалко... такой кварти­ры у нас уже никогда не будет, а в ней так хорошо. Таня уже ходит на репетиции.

Просили завтра встретиться с труппой, рассказать о по­ездке. С удовольствием это сделаю. Смотрю на всех с лю­бовью и нежностью. Все-таки сентиментальный я человек. Уж не думаю, что так же приятно и трогательно выгляжу я сам в глазах других.

В Москве начнутся репетиции «Возможностей», «Мы импровизируем», Мопассана и еще чего-то... В середине сентября — Западный Берлин.

Таня смотрит телевизор в той комнате. Утро. Перебираю бумаги, выбрасываю лишнее, раскладываю в папки — одним словом, готовимся к отъезду. Да, к отъезду. Все так повер­нулось, так сложилось — может быть, в январе уже будем в Москве. Столько всего произошло! С марта этого года практически живу в Москве. Много ездил. Много. Австрия, Италия, Франция, Испания, Югославия, Венгрия, ФРГ и пр.

Родной наш Омский театр трагически заканчивается. Умер Чоник (Чонишвили Ножери Давыдович, народный артист, даже в уникальной труппе Омского театра тех лет выделялся мощ­ностью и красотой таланта, мог играть, как говорят на театре, «всё!». Собственно, и сыграл всё — от Гамлета до Короля Лира!),  трудно поверить, да... Ножери Давыдович. Умер совсем уже недавно А.И. Щеголев, «дядя Саша», так звали его в театре. Великий русский артист. Народный артист СССР.

    В театре раз­вал — уехали Ханжаров (Ханжаров Мигдат Нуртдинович — последний великий директор ушедшей эпохи. Омский театр — это Ханжаров! Это его амбиция, его энергия, его азарт и бесконечная преданность делу!), Цеховал  (Цеховал Эдуард Ильич — заместитель директора, ученик и пре­емник Ханжарова. Ныне успешный театральный деятель). Чехарда с режиссурой. Печально, грустно.

 Наверное, это последняя моя запись. Не хочу больше. Пусть будет другая жизнь. Эта кончается. А скоро Новый год! Скоро. Господи.

4 декабря 1988. Омск

Время стало совсем сжатым и насыщенным... Столько всего. Танюшу выписали скоро, кажется, 25-го уже... Много всяких решений и мечтаний. Почти невозможное согласие пойти на инвалидность. Даже это стало реальностью... Уже начали готовить документы. Дни были хорошие. Спокойные. 15 декабря с утра были в больнице по делам (поликлиника), потом вернулись домой. Уже по пути ей стало плохо, а дома (часа в 4) снова повторилось кровотечение... Звонок Н.М., неотложка... и та же самая областная клиника, откуда недавно ее забрал. Тяжелые дни. Решение везти в Москву, возмож­ная операция. 22-го вылетели (в сопровождении врача). С самолета сразу на «скорой» в больницу (№ 20 на «Бабуш­кинской»). Опять обследования, фиброгастро и пр. и пр. Док­тора Киценко, Цацаниди решили — операция не показана.

Вчера, т. е. 30-го, неожиданно для нас выписывают с рекомендацией в ЦНИИГ (знакомый нам по 83 году). Вот мы и здесь. В нашей московской «квартире». Новый год. Господи, помоги нам. 2-го поедем в ЦНИИГ.

Готовимся. Сейчас пойдем к Горбенкам встречать Новый год. Который ждем. Ждем и надеемся. Ждем и надеемся.

31 декабря 1988 г., Москва

1989

Полетим в Барселону через Цюрих и Рим. В Риме ночевка, и 2-го, значит, будем в Барселоне. Мне нужно до зарезу махнуть на денек в Одессу. Что делать?

А.А. — «Сложности в моей работе возникли сразу же, в 82 году, после «Взрослой дочери» («Взрослая дочь молодого человека» — пьеса Виктора Славкина), когда я предложил играть так, чтобы все было явным... Связано это, наверное, с психическим состоянием человека, с ситуацией постано­вочного камуфляжа, в котором он пребывает... Поскольку это уже национальное состояние души, то переступить очень сложно. Сложно».

26 января 1989 г.

А.А. — «Театр ошибается дважды. Во-первых, он отражает «не ту жизнь» (т. е. не «сумасшедшую», а какую-то «пра­вильную»). Во-вторых, не так ее показывает».

«Т. е. первая ошибка касается содержания, а вторая — эстетики».

«Если не будет этой двойной ошибки театра, остановится все в 1-м акте».

«В искусстве драматической игры есть какие-то фун­даментальные идеи. Правда, театр времен социализма занимается только приоритетом основного события».