Никита перебирал сухую травинку в руках, согнувшись и нависая над грязными коленями. Сколько раз мать говорила, что выкинет эти старые джинсы с рюкзаковой лямкой вместо ремня, но до сих пор не сделала это, дорожа любой вещью сына.
Вот-вот набухшие почки берез выпустят в свет своих питомцев, проклюнулась первая травка, радуя взгляд сочной зеленой плотью, зажелтели мать-и-мачеха и вербные сережки. Душа стонала, сердце разрывалось от теплых воспоминаний о прошлом, о походах и путешествиях, экскурсиях и отдыхе на природе. Канули в лета и многочисленные поездки на море, на курорты страны, и веселые компанейские рыбалки, и сборы кровавой брусники, сладкой земляники, пузатых симпатичных боровичков. Растворилось в земной суете детство, минула бесшабашная юность, текла в мирской суматохе напряженная, деловая жизнь молодого парня. Горели, буквально чесались руки, постанывало отчего-то сердце, гудели покрытые накипью какой-то непонятной злости нервишки. Но разум оставался кристально чистым и по-детски невинным.
- Пошли? - прервал хаотичные мысли брата Денис, закончив обдирать с березы бересту. - Есть хочется!
- Давай, - вздохнул поднимаясь Никита и поправил за плечом родную двухстволку, - нас еще ждет работенка.
- Какая? - спросил младший, но вопрос рассеялся в безответной пустоте, будто ни к кому и не был обращен.
Никита бодро шагал по лесной тропинке, петлявшей меж деревьев и тающей в бескрайних полях. Он о чем-то сосредоточенно думал.
Не отставал от старшего брата и Денис, стараясь ступать с ним ровно след в след...
В субботу Никита с Татьяной собрались сходить в кинотеатр, но планы неожиданно изменились.
Жена уже завивала волосы, а Никита брился в ванной, втягивая носом душистый аромат 'Палмолив', как вдруг затренькал звонок. Дверь открыла теща, прытко проскользнув первой, и, как обычно, по воскресным дням на пороге стоял Вадим. Парень, любивший в жизни больше всего культуризм и шоколадные печенюшки, был лучшим другом Никиты Топоркова. Конечно, это звучит смешно и может даже глупо, но это было так. Вместе учились в школе и институте, гуляли, занимались спортом (хоть и разным, но в одних местах), отмечали совместно праздники, если это происходило вне дома, не раз выручали друг друга. Да и сейчас жили рядышком. Вадим дружил с девчонкой на пять лет младшей его - симпатичной, шустрой Ольгой. Жили вместе, да и любили вроде бы - он ее, она... его! Но друг часто жаловался Никите на ее вредный, капризный нрав.
И вот теперь Вадим предстал перед Никитой испуганным, взволнованным и злым. Весь его вид и лицо в красных пятнах говорили о том, что он очень быстро бегал последние два часа, плакал и, судя по пене на обветренных губах, долго и выразительно с кем-то разговаривал.
- Что случилось? - встретил его Никита, недобритый и полураздетый, резко меняясь в лице.
- Никита... Ольгу изнасиловали... чуть не убили! - Вадим сжался в комок, уже не сдерживая слезы и глубоко вздыхая. - Ублюдки, суки... я ведь их рвать буду... я их...
- ...Бля! - вырвалось у Никиты, язык которого никогда не знал брани. Он встал, как вкопанный, опустив от ужасной вести руки и сжав челюсти.
- Никита, что такое? - подошла сзади к мужу Таня, расправляя неподатливый локон и внимательно наблюдая за реакцией обоих друзей.
- Ничего... милая, я потом скажу... иди, посиди в комнате!
- Но...
- Ступай! - повысив голос, сказал строго парень, подтолкнув любимую.
Только она неохотно исчезла за дверью спальни, Никита обратился к сверхугрюмому другу.
- Так. Я сейчас оденусь, ты подожди... Потом к тебе, там поговорим и все расскажешь подробнее...
- ... Там Ольга!
- Тем более идем к вам! Все, жди, - бросил Никита и ринулся в спальню.
Наспех объяснив жене причину отлучки, сноровисто одевшись, легко, не по погоде, и чмокнув в носик милую, он удалился вместе с другом.
Общаговская комната ветхой пятиэтажки, девяносто процентов жителей которой составляли люди кавказской национальности и рабочие средней технической специальности, встретила вошедших унылой траурной атмосферой. Еще больше ее усугубляли замусоренный палас, раскиданные там и сям вещи и обувь, неприятный мясной запах и уреванная до посинения Ольга, облаченная в ситцевый грязный халатик. Сразу бросилась в глаза ее полуобнаженная грудь с огромным околососковым пятном, потрясывающаяся от каждого движения. Но Никита заставил себя контролировать свой взгляд.
- Оля, успокойся! Не закатывай истерику... Держи себя в руках! - скороговоркой выпалил Никита с ходу, скинув туфли и подсаживаясь на неубранную с утра кровать рядом с девушкой. Вадим обессиленной тушей рухнул на стул, потупив взгляд.
- Как же держи, когда суки эти...
- ... Спокойно, я сказал! - тряхнул Никита еле сдерживающую себя от психопатства подружку. - Я не понял, их было несколько чтоли?!
- Да! - крикнула бедняжка, умываясь слезами и растворенной в них тушью.
- По порядку рассказывай, подробно, все до мелочей! А ты, - парень обратился к помертвевшему Вадиму, - сиди и запоминай хорошенько, чтоб потом повторять не пришлось. Наверное, с налету то ничего и не усек?!
Дождавшись, когда друг примет более-менее заинтересованный, преданный вид Никита еще раз встряхнул Ольгу.
Через полчаса мученических расспросов, пыток и дознаваний картина изнасилования была ясна, обдумана и обсуждена до состояния грубых набросков в план последующих действий.
Главный виновник уже не имел никаких шансов на дальнейшую здоровую жизнь, но он уже был известен... почти. Им оказался кавказец Асхат, который когда-то жил в этой общаге и по слухам работал на центральном рынке. Он не принимал прямого участия в изнасиловании, но кадр был из той компании. Другие четверо лиц 'кавказской национальности' (хотя нет, среди них тусовался один русский) все являлись явными насильниками.
До полуночи ПДД, как называл Никита сокращенно любой намеченный план дальнейших действий, уже созрел. Почуявшая неладное Таня долго не давала уснуть мужу, ворочаясь под тонким одеялом и нашептывая занудные вопросы. Никита только сухо отнекивался, да неровно дышал, обсасывая в уме все элементы предстоящей операции. Заснули поэтому только в два часа ночи.
Коренастый, загорелый, как баранина на шампуре, горбоносый, как и все его предки, мужчина стоял у маленького зарешеченного окна и молча улыбался. Обнаженное по пояс волосатое тело играло мышцами. Зачесанные назад смоляные волосы омрачала седая прядь. Мускулистые, по-борцовски развитые руки он сложил на груди и задумчиво смотрел через светлые портьеры на город. Смотрел и тихо смеялся, вспоминая вчерашнюю попойку, бесчинствующие выходки на улице, молодую девчонку, подвернувшуюся под горячий пыл компании, групповое траханье ее в темном коридоре недостроенной школы. Чего только не испытает настоящий мужчина, мужчина с гор! Ему надо попробовать все! И он не боится ничего!
Стоял и сверкал в ехидной ухмылке золотыми фиксами - этакий горный орел на вершине Казбека.
Сзади скрипнула дверь, желваки стоящего у окна вздулись.
- Ашот, там девочки русские прибыли. Что надо сделать? - режущим слух говором разнеслось по большой комнате двухэтажного коттеджа из красного кирпича, возвышающегося почти в центре города.
- Гони их, Чабан! - распорядился твердым голосом мужчина, названный Ашотом, но тут же вдруг спохватился. - Хотя нет... Эй, Чабан! Веди их сюда - говорить будем!
Ашот поправил пояс спортивных штанов, сделал в воздухе неопределенный жест неизвестному, присел на журнальный столик из бука и закурил 'Бонд'. Он ждал девочек с двусмысленным выражением лица, на миг вспомнив опять вчерашнюю изнасилованную красотку. Вспомнил и забыл!
По деревянным ступенькам звонко цокали женские каблучки...
Центральный рынок воскресным днем в Шумени - всемирный день Потопа. Кого и чего здесь только нет! И опять же, посмотришь на национальность всех местных представителей торговли и ужаснешься - Шумень - это столица какой-нибудь кавказской республики. Одни хачики, куда ни глянь! Здесь и так называемые беженцы из Чечено-Ингушетии, Дагестана, Карабаха и Абхазии, Таджикистана и Узбекистана, торгаши, прибывшие с караванами фруктов и овощей, наемные рабочие-строители, подрабатывающие по выходным на базарах. Среди всего этого сумасброда целые гильдии аборигенов из далекого Китая - тихие, пришибленные, дешевые, как и их бракованная продукция.