«Как и в других регионах лесной полосы Восточно-Европейской равнины, затронутых среднеевропейской миграцией в Волго-Клязьминском междуречье, в составе переселенцев доминировал славянский этнический компонент»[191]. Скорее всего, вторым по значению этносом, мигрировавшим в эти земли, были балты, также заинтересованные в развитии торговых путей.

«Среднеевропейские переселенцы очень скоро, если не сразу, вступили в контакты с финскими аборигенами. Это, в частности, наблюдается в округе оз. Неро, в регионе концентрации пришлого населения. Здесь образовались единые поселения и могильники с общей "мерянской" культурой второй половины I тыс. н. э. Постепенно единая культура распространяется по всему междуречью Волги и Клязьмы. Финноязычная меря, по-видимому, все более и более втягивалась в единый этногенетический процесс, который вел к формированию древнерусского населения Ростово-Суздальской земли»[192].

Как и в других случаях, более высокоразвитые переселенцы русы и славяне привносили свою культуру в эти достаточно глухие и труднодоступные места, связь с которыми была возможна только водным путем.

«Очевидно, в условиях славяно-финского симбиоза этноним местного населения — меря — был перенесен, как это нередко было в древней истории Европы, на все население междуречья Волги и Клязьмы. Накануне и в период становления Древнерусского государства все жители Ростовского края назывались мерей»[193]. Похожие процессы происходили и ниже по течению великой реки.

Понимая стратегическое значение Ростова для международной торговли, Рюрик отдал этот город в управление одному из своих сподвижников, поскольку меря входила в пресловутый союз пяти племен, призвавших Рюрика.

По мнению В.В. Седова, миграционные волны периода Великого переселения народов, исходившие из Средней Европы, затронули также междуречье Волги и Оки, о чем свидетельствуют, прежде всего, вещевые находки провинциально-римских типов. «До этого западные регионы междуречья были заселены балтами, родственными племенам днепро-двинской культуры, восточная часть принадлежала поволжским финнам». Появление здесь славян тоже не было случайным, поскольку представители днепро-двинской культуры достаточно активно занимались торговлей, и славянам нужны были свои базы на этом уже издавна действующем торговом пути. Уже в VII веке славяне проникли в область расселения поволжско-финского племени муромы[194].

«В исторических событиях, отраженных на первых страницах русских летописей, мурома не упоминается. Она названа только в перечне племен во вводной главе Повести временных лет, а также в статье под 862 г., где говорится, что древним населением города Мурома была мурома. Раскопки этого города свидетельствуют, что с момента своего возникновения это было славянское поселение. Вероятно, и здесь в процессе взаимодействия славян с местным финноязычным племенем имел место перенос этого этнонима на все древнерусское население Муромской округи»[195]. У нас нет сведений входила ли мурома в сферу влияния Рюрика. Можно предположить, что Волго-Окское междуречье было юго-восточной границей территорий, контролируемых Рюриком.

Необходимо отметить, что еще задолго до появления на берегах Волги кочевых тюркских племен, здесь активно функционировала международная торговля, организованная славянами. Впоследствии Хазарский каганат и Волжская Булгария, утвердившись на берегах великой реки, контролировали крайне выгодную международную торговлю с Арабским Востоком, но, не имея навыков в мореплавании, были вынуждены обращаться к услугам русов. Не исключено, что призвание варягов во многом было связано с борьбой славян с экспансией хазар и булгар на Волге и Дону за владение главными торговыми путями, которые стремились взять под свой полный контроль тюркские племена этого региона.

В середине IX века словени ильменские, кривичи, весь, чудь и меря образовали военно-политическую и, возможно, торговую конфедерацию племен, отразивших набег варягов. Чуть позже они же их и призвали, что наверняка могло быть вызвано общими политическими и торговыми интересами. Возможно, что династия, из которой был приглашен на княжение Рюрик с братьями, контролировала всю торговлю в Западной Европе и с арабскими странами. Попытка «колонистов» стать самостоятельными пока была обречена на провал. Нужна была легетимность, представителем которой на Севере Руси и стал Рюрик.

А. Г. Кузьмин, а вслед за ним и В. В. Фомин считали, что у балтийских славян государственность сложилась в виде городов-полисов, сохранявших довольно большую самостоятельность по отношению к княжеской власти. Прибывшие на Русь варяги, которых Кузьмин считал в узком смысле слова ваграми-варинами, населявшие южнобалтийскую Вагрию, привнесли сюда свой тип социально-политического устройства, «что-то вроде афинского полиса. Древнейшие города Севера, включая Поволжье, управлялись примерно так же, как и города балтийских славян», вид управления которых представлял собой тот же славянский тип, основанный полностью на территориальном принципе, на вечевых традициях и совершенно не предусматривающий возможность централизации. Именно для этого типа характерна большая роль городов и торгово-ремесленного сословия, в связи с чем на Севере была создана полисная система. А высокий уровень материальной культуры и отлаженность общественного управления обеспечили преобладание переселенцев на обширных пространствах севера России, а также быструю ассимиляцию местного неславянского населения[196].

Теснейшие торговые связи Северной Руси с южнобалтийскими славянскими городами не вызывают сомнений. «Торговые связи Новгородской земли с Южной Балтикой фиксируются не только весьма ранним временем, но и характеризуются своей масштабностью. В науке отмечается, что до первой трети IX века включительно "основная и притом сравнительно более ранняя группа западноевропейских кладов обнаружена не на скандинавских землях, а на землях балтийских славян". Может быть, это та самая дань, что платили племена Северной Руси варягам? А. Н. Кирпичников на основе самых последних данных уточняет, что «до середины IX в. не устанавливается сколько-нибудь значительного проникновения арабского серебра "на о. Готланд и в материковую Швецию (больше их обнаруживается в областях западных славян)" И это при том, что начало дирхемной торговли нумизматический материал позволяет сейчас отнести к 50—60 гг. VIII в. Из чего следует, что долгое время, почти сто лет эта торговля по существу не затрагивала скандинавов. Но вопреки фактам норманисты продолжают приписывать открытие Балтийско-Волжского пути скандинавам, утверждать, что "ранний этап восточноевропейской торговли следует рассматривать как норманнско-арабский" и т. п.

В.Л. Янин еще в 1956 году пришел к выводу, что торговые связи между восточными и южнобалтийскими славянами осуществлялись непосредственно и являлись "по существу внутриславянскими связями, развивавшимися без заметного участия скандинавов"»[197].

В.В. Фомин также утверждает, «что к балтийской торговле скандинавы имели либо опосредованное, либо самое незначительное отношение. Возникнув как чисто славянское явление, объединяющее балтийских и восточных сородичей, она лишь со временем втянула в свою орбиту какую-то часть скандинавов, преимущественно жителей островов Борнхольма и Готланда. В.М. Потин, ссылаясь на нумизматические свидетельства, отмечает, что путь из Южной Балтики на Русь пролегал именно через эти острова, "минуя, — констатирует ученый, — Скандинавский полуостров…" Клады на этих островах, добавляет он, "носят следы западнославянского влияния…"»[198]. То есть как раз те острова оказались в русле международной торговли, где еще в вендельское время существовали кельтские поселения, основанные именно для этих целей (рис. 53—54).