«Боги существуют лишь постольку, поскольку люди допускают их существование», — первая и самоочевидная истина, из которой сразу же следует практический вывод. Не думай о богах. Очень просто и лишь на первый взгляд кажется невозможным. Существует целая система медитаций, дисциплинирующих и развивающих воображение. Стройная и законченная программа, разработанная учителем. Навболит прошел её от начала и до конца.

«Боги всемогущи лишь постольку, поскольку вообразимы», — ещё одна истина, не менее самоочевидная. Другими словами и проще: бог не может сделать того, что человек не может вообразить. Наяду придумали пастухи, которым неведома высшая мудрость. Поэтому наяда глупа. Очень просто... Навболит добрался наконец до вершины, наметил, оглядевшись, следующий холм на востоке и прыгнул. Пять стадий. Неплохо для первого раза, но надо больше, если он хочет успеть до рассвета. Вон до той вершинки — стадий двенадцать. А ну-ка...

Часа через два непрерывных прыжков он запыхался и вдруг понял, что ему не хочется излагать дальше. Там была какая-то каверза, и он не может ни обойти её, ни перепрыгнуть так же легко, как перепрыгивает пропасть между двумя холмами. И он опять ощутил тяжёлую, как земной круг, ненависть к богам. Которых — провались они в Аид! — нет. Которых не должно быть, если о них не думать. А пастухи — думают. Как попало думают, без самодисциплины, неуправляемо, но сообразуясь друг с другом и в конечном счёте — согласованно. Поэтому наяда есть. Глупая наяда, не понимающая простых вещей, которых не понимают её творцы. Хотя Навболит, между прочим, тоже...

Ну, не хотелось ему додумывать до конца! Перепрыгнуть хотелось ему через эту каверзу, притаившуюся в пропасти между простыми и самоочевидными истинами! И он запрыгал дальше — на север, вдоль берега, с вершины холма на вершину другого холма, не видя и не желая видеть: а что там, внизу, между холмами. Ничего там нет. Туман там. Сплошной туман, в котором нечего делать и незачем терять время. Надо успеть оглядеться, наметить финиш и прыгнуть, чтобы снова оглядеться и снова наметить финиш... А потом солнце брызнуло с близкого материка и ослепило его, но до скалы Итапетра было ещё далеко, и Навболит понял, что опоздал. Потому что не станет феакийский кормчий дожидаться рассвета, если впереди — самый долгий, последний отрезок пути. Он предпочтёт одолеть его засветло, чтобы увидеть берега Схерии прежде, чем остановится Перст. И действительно, когда Навболит добрался до Итапетры, корабля на мысе уже не было — только след корабля был едва различим на песке, под тонким слоем тумана.

Навболит уселся на вершине скалы и закутался в мантию. Осталось ждать, пока разойдётся туман и, может быть, станет виден островок Эя на северном горизонте. Учитель говорил, что в ясную погоду вершина лесистой Эи должна быть хорошо видна с вершины скалы. И тогда Навболит попытается догнать корабль в проливе между устьем реки Ахерон и островком — на привычном для феакийских мореходов пути. А пока оставалось ждать.

Теперь уже никуда ему было не деться от своевольной мысли, она сразу напомнила о себе голоском наяды, которая прижималась к нему мокрой щекой — там, в гроте, когда они возлегли и закутались вот в эту самую мантию, ещё, казалось, хранящую их тепло, и запах меда, и прохладные запахи подземных источников. «Ты проснулся, и всё изменилось, — шептала ему наяда. — Стоило тебе взглянуть на меня, и я стала такой, как тебе хочется».

— Ничего удивительного, — попробовал отмахнуться Навболит. — Конечно, она изменилась, ведь моё воображение мощнее и ярче воображений всех Евмеевых пастухов, вместе взятых. Я — ученик Тоона, соперник Рока, а кто они?

«Никто», — согласилась мысль. Нехорошая, тёмная мысль, притаившаяся в провале между самоочевидными истинами. Она уже не притворялась наядой и не пыталась говорить её голосом.

— Понапридумывали богов на свою голову! — сказал Навболит, изо всех сил удерживаясь на ясной вершине истины.

«Вот-вот, — поддакнула из пропасти мысль. — Куда ни плюнь, везде боги».

— Которых нет, — упрямо сказал Навболит.

«Если о них не думать», — вкрадчиво договорила мысль.

— Оставь меня, — сказал Навболит. — Я не хочу. Сгинь. Я не хочу и не буду думать о богах. Я придумал наяду, которая не понимает простых вещей — значит, я сам в этих вещах чего-то не понимаю...

«Вот!» — торжествующе воскликнула мысль.

— Не радуйся, — сказал Навболит. — Я всё равно не пущу тебя дальше, сначала я догоню учителя и поговорю с ним. Он знает всё, он сразу увидит, чего я не понимаю, и объяснит мне. А до тех пор я буду сидеть и смотреть на море, в котором нет никаких богов...

«Если о них не думать».

— Отстань! Просто смотреть на море и ждать, пока разойдется туман. Он уже расходится. Вон там, на севере, чуть на восток, уже почти нет тумана, и что-то блестит...

«Конечно же, это не Посейдонов трезубец?»

— Конечно, нет! Хотя, наверное, очень похоже, и какой-нибудь дурак на моём месте...

«Который чего-нибудь не понимает?»

Это был сильный довод, и Навболит растерялся. Он не привык спорить со своими мыслями. Он всегда был в ладу с ними и впервые ощутил сопротивление.

— Там ничего нет! — заявил он вопреки очевидности и выпрямился во весь рост на скале, вглядываясь туда, где всё-таки что-то было. Это что-то блестело на солнце, всё усиливая свой блеск, и оно уже было названо.

— Тебя нет, слышишь, ты?! — крикнул он Посейдону и похолодел, явственно различив донесшийся с севера хохот злобного бога. Оставалась единственная возможность убедиться в том, что его нет: прыгнуть и посмотреть вблизи. Ничего, Навболит выплывет. Каких-нибудь десять стадий до материка — ну, пятнадцать. Он опять потеряет время, зато окончательно убедится, что никакого бога там нет.

«А если есть?» — шепнуло сомнение, когда Навболит с ненужной аккуратностью сворачивал мантию, чтобы положить её на скалу. И тогда он сжал зубы, отшвырнул свёрток и прыгнул, успев подумать, что Посейдон наверняка сильнее его. Просто потому, что нет никакого смысла придумывать слабого бога.

— Тебя... нет... — прохрипел он, с ненавистью глядя в удивлённое лицо морского владыки, и тело его обмякло, в последний раз дёрнувшись на золотых остриях трезубца.

Глава 12. Вулкан на Лемносе

Туман уже стал расходиться, и слева по курсу должен был вот-вот показаться островок Эя, когда судно неожиданно рыскнуло вправо, и Окиал услышал тяжёлый всплеск за кормой. Он оглянулся и не сразу увидел кормчего: перегнувшись далеко через фальшборт, Акроней внимательно осматривал рулевое весло, зачем-то задранное широкой лопастью вверх и закреплённое в этом непоходном положении. И ещё Окиалу почудилась некая возня за кормой, громоздкое шевеление в клубах нерастаявшего тумана, которое сопровождалось ритмичными всплесками, не совпадавшими с ритмом работы гребцов.

Он не успел разобраться, что это были за возня и шевеление, потому что как раз в этот момент ритм нарушился. Раздался треск ломающегося дерева, множественный стук сцепившихся вёсел, и корабль ещё сильнее повело вправо — так, что кормчий едва не свалился в воду. Поднявшись на ноги, Акроней прежде всего глянул на Перст, ось которого развернулась почти поперёк корабля, и только потом обратил взор на гребцов.