Знание о первых десяти годах жизни художника неполно и противоречиво; однако память Пикассо зафиксировала некоторые мельчайшие детали того периода. В дальнейшем эта цепкость его памяти сыграет большую роль в сделанных им в искусстве открытиях. Сабартес рассказывал, как шестьдесят лет спустя, наблюдая за начинающим ходить ребенком, Пикассо произнес: «А я научился ходить, поддавая ногой банку от печенья „Олибет“. Я знал, что находится внутри». Он подчеркивал важность проникновения в суть вещей, гордясь своей проницательностью, когда он стоял еще только на пороге жизни. Это раннее видение простых геометрических форм, сочетавшееся с желанием узнать, что кроется за их оболочкой, как ничто другое характеризует будущего создателя кубизма.

Зрительная память Пикассо на большие и малые детали, которые поражали его, была поразительно точна. Он мог подробно описать друзьям выполненный в стиле барокко интерьер церкви Виктория и назвать цвета элементов одежды на найденной Сабартесом фотографии, на которой ему было четыре года. Глядя как-то на другую черно-белую фотографию, где он в форме моряка изображен с Лолой, он безошибочно вспоминал: «На Лоле черный костюм, белый пояс и белый воротничок. На мне — белый костюм, темно-синее пальто и голубой берет».

Однако помимо этих разрозненных картин его память сохраняла и другие, более глубокие впечатления периода детства. Он навсегда запомнил искрящийся юмор жителей Малаги, их любовь к пышным корридам и религиозным процессиям во время Страстной недели. Как и они, он ощущал страх во время корриды, особенно в момент наступающей развязки, уносящей с собой жизнь. Яркие контрасты окружающей обстановки — плодородная равнина и каменистая земля, безжалостно палящее солнце и прохлада тенистых улиц и помещений, вонь трущоб и сладостно-пьянящий аромат тропических цветов, пыль, грязь и очищающая свежесть моря — производили на будущего художника неизгладимое впечатление. Они навсегда остались в памяти ребенка, который необыкновенно чутко реагировал на окружавший его мир.

Коррида

Традиционным местом народных гуляний во всех испанских городах является арена, где проводятся корриды. В Малаге она расположена так близко к южным склонам цитадели, что те, кто не мог позволить себе купить билет, имеют возможность увидеть бой быков со склона горы, покрытого выгоревшей травой. Почти каждое воскресенье в течение всего лета арена заполняется любителями корриды, которые приходят вместе с семьями и друзьями, чтобы увидеть своих любимцев — тореадоров. И хотя внешне толпа напоминает болельщиков футбола, интересы поклонников корриды совсем иные. Они приходят посмотреть скорее на обряд, а не на спортивное соревнование. Этот ритуал берет начало в ранних средиземноморских цивилизациях, существовавших на Крите. Сохранение этой традиции в Испании (при утрате ее в других европейских странах) свидетельствует о том, что коррида чем-то импонирует испанскому характеру. Отвага и мастерство противопоставляются яростному натиску разъяренной силы. Столкновение неизменно сопровождается жестокостью, страданием, смертью. Красочный наряд тореадора делает его похожим одновременно на священника и атлета. Его отвага внушает уважение и заставляет преклоняться перед ним; но он может навлечь на себя и презрение, прояви он хоть чуточку малодушия или не оправдай ожиданий зрителей. В его профессии есть что-то от живописца.

Как и многие испанские дети, Пикассо увидел корриду в ранние годы. Дон Хосе знал все тонкости ее и с удовольствием рассказывал о них своему сыну. Казалось, Пабло испытывал врожденную любовь к корриде, которую Рамон Гомес де ла Серна объясняет его возможной кровной связью или, по крайней мере, общностью духа с цыганами. «В его родном городе Малаге, — утверждает он, — я нашел объяснение… характеру Пикассо. Я понял, до какой степени он является тореадором (лучшие тореадоры — цыгане) и почему все, что бы он ни делал, представляло по сути дела корриду». Наблюдавший за этим представлением ребенок воображал себя героем арены, проявлявшим немыслимую ловкость в нескольких сантиметрах от несущих смерть рогов быка, и с завистью взирал на торжествующего матадора в его роскошно вышитой одежде, которого восторженно приветствовала толпа.

Из окна квартиры, где жила семья Пикассо, был виден стоящий в центре площади высокий изящный обелиск из белого камня, воздвигнутый в память тех, кто в XIX веке пал во время двух подавленных выступлений горожан против жестокого испанского абсолютизма. И хотя Пикассо в детстве играл в тени, отбрасываемой этим памятником жертвам восстания, он не помнил, чтобы его родители каким-либо образом проявляли интерес к реформаторским течениям, которые время от времени возникали в Малаге, или вообще обращали внимание на всплески политических страстей. Полученное им в раннем детстве образование ничем не отличалось от того, которое имели окружающие его дети. Его первым учебным заведением стала школа для детей, расположенная как раз напротив музея, где работал отец. Вспоминая те годы, и эти воспоминания подтверждаются семейными фотографиями, Пабло Пикассо признавался, что в том, что касается политики, религии и образа жизни, он вырос в обычной, законопослушной провинциальной семье.

Переезд в Корунью

Спустя десять лет после рождения Пабло дон Хосе был вынужден признать, что его попытки материально обеспечить семью ни к чему не привели. В 1887 году семья пополнилась еще одной дочерью, и жить в квартире из-за тесноты стало почти невозможно. Наконец настал день, когда, совсем разочаровавшись и ощущая непосильное бремя финансовых трудностей, дон Хосе неохотно соглашается оставить родной город и занять место учителя живописи в Институте де гуардия в Корунье. Переезд в другой город означал конец спокойной жизни с устоявшимися, бывшими ему по душе привычками и связям, благодаря которым он мог рассчитывать на совет и помощь. Ему было особенно трудно расставаться со своим младшим братом Сальвадором, работавшим врачом и возглавлявшим санитарное управление порта Малаги. Именно благодаря брату дон Хосе получил возможность без больших затрат совершить переезд по морю в порт Корунью. В сентябре 1891 года вконец удрученный дон Хосе вместе с женой и тремя детьми отплыл в расположенный далеко на севере страны порт на Атлантическом побережье.

Путешествие в Корунью было не из легких. Разыгравшийся на море шторм и однообразие путешествия заставили дона Хосе сойти с семьей на берег в Виго и продолжить путь по суше. С первого же взгляда на Корунью он возненавидел город. На смену средиземноморскому солнцу пришли дожди и туманы, а оторванность от всего, что он любил и оставил в Малаге, тяжелым грузом давила на него. Раскинувшаяся рядом с нагромождением скал у мыса Финистерре Корунья казалась расположенной на краю света. Несколько месяцев спустя, когда младшая дочь дона Хосе умерла от дифтерии, им всецело овладела меланхолия и мысль о том, что он неудачник. Хрупкая Консепсьон со светлыми волосами была единственным ребенком из трех детей, которая внешне походила на него. Он глубоко переживал этот удар судьбы.

Совершенно по-иному воспринял переезд на север Пабло. Ему он представлялся смелым шагом, открывающим неограниченные возможности. Семье удалось сразу же подыскать квартиру на улице Пайо Гомес, которая оказалась так близко от школы, что мать могла наблюдать за сыном из окна, когда он шел на занятия. Благодаря тому, что отец работал в школе, Пабло проводил целые дни за рисованием под внимательным присмотром отца. Его увлеченность рисованием была столь велика, что в течение короткого времени ему удалось освоить рисунок карандашом с обязательным при этом элементом — переходом от света к тени. Сохранилось много рисунков Пикассо того периода, обнаруживающих мастерство, которое трудно предположить в ребенке в таком раннем возрасте; они свидетельствуют также о методах обучения, считающихся в настоящее время устаревшими. Эти рисунки — точные копии обычных гипсовых моделей, что имеются в любой художественной школе. В школах Малаги детей все еще учат, показывая безжизненные гипсовые статуи греческих героев и египетских богов, части тел человека, а также чучела голубей и ястребов. В школе в Корунье положение было еще хуже: выбор моделей оказался невелик, и они находились в ужасном состоянии. Но под наблюдением дона Хосе его сын использовал любые возможности, предоставляемые ему школой.