А теперь плавно переходим к проблемам высшего образования. Вот таких умных, как этот капитан, нормально налаженному производству не нужно. Выпускает заводик что-то — токарь Ганс точит деталюху точно по чертежу, фрезеровщик Франц фрезерует эту деталюху точно, как ему сказано, потом еще куча франсов с гансами что-то делают, в самом конце кто-то из них сверлит дырку точно, где надо, размера, точно как должен быть. После чего прибывает эта деталюха к еще одному рабочему, который прилаживает ее на шасси, при этом дырки для винтиков в деталюхе точно совпадают с дырками в шасси и даже имеют именно тот размер, который должен быть.

А я, когда подписывал на Атоммаше техзадание, присутствовал при такой сценке. Прибегает из цеха всклокоченный инженер и кричит-рыдает: «Эта су… му… Петров, бл…, ма…, ху…, пи…, пид… этот сместил отверстие на три сантиметра! И где эта бля… сверло другого диаметра взял? Ни х… у него не было. Я ему, су…, вчера специально сверло выдал, сам отметку сделал на корпусе, где сверлить. Так он с утра нажрался уже, … собачий!» И дальше эти два инженера решали вопрос: если поставить переходник, то ё…ся или не ё…ся… Решили, что, может, и ё…, но наряд надо бригаде закрыть, а то уйдет с завода. И понятно, что такие инженеры должны быть инициативными инженерами широкого профиля и обширных познаний. Из немецкого бакалавра такой х… получится.

пысы Не люблю я употреблять нелитературные выражения. Но правда жизни всегда на улицу вылезает неглиже, то есть с голой задницей и матерясь.

Философия

Был у нас преподаватель философии. Один из его любимых рассказов был о том, что африканцу, живущему в лесочке, невозможно объяснить, что такое прямая линия, потому что у него вокруг всё кривое. У кого из марксистско-ленинских классиков вычитал он это, не помню. И так ему это понравилось! А потом я ему сдал реферат перед кандидатским по философии, что-то там о каком-то псевдо общем принципе в науке, где я одного большого советского физика похвалил, а другого обругал. Впрочем, я это не списывал, сам сочинил. А потом он же мне поставил пятерку за реферат, а четверку за экзамен, потому что я никак не мог вспомнить, как называется эта самая глава в энгельсовской «Диалектике природы», где обсуждается, что обезьяна стала человеком благодаря труду (я и сейчас не вспомнил, как она называется). А потом я увидел его книгу на прилавке и даже полистал ее. И даже обнаружил свой реферат полностью в качестве одной из глав. А потом он стал заведующим одной из философских кафедр. И точно отличал прямое от кривого. А всё почему? Потому что не в африканском лесу вырос.

Былое без думы

Свою первую портативную печатную машинку я купил в Москве в 1971 году, когда учился в аспирантуре. И долго-долго сомневался, не надо ли нести образчик ее шрифта в какой-либо специальный орган. Для частных граждан в то время регистрация шрифтов машинок уже была отменена. Но учрежденческие машинки по-прежнему все были с зарегистрированными шрифтами. Где-то до 80-х годов перед праздничными днями все университетские машинки должны были быть упрятаны по сейфам, кои опечатывались: не дай Бог кому захочется печатать листовки в огромных количествах. И даже когда появились редкие персоналки, бравые первоотдельцы тщательно продолжали следить, чтобы ни одна машинка не уползла из сейфа на Первое мая или Седьмое ноября. У них всегда была масса дел. К примеру, начальница первого отдела моего института регулярно писала доносы на завлаба из нашего отдела. А его знакомый первоотделец из главного университетского корпуса также регулярно под большим секретом показывал ему эти доносы, приговаривая: «Совсем уже, дура, с ума свихнулась. Ну, рассказал анекдот. Ну и что, в тюрьму тебя сажать, что ли? Но ты смотри! У меня уже пачка на тебя приличных размеров. Всё в папочках, всё регистрируется.»

Патриот

Было это примерно в году 1980 м, может, чуть позже. Отправили нас в подшефный совхоз на помидоры. Компания у нас в комнате общаги была довольно пестрая. На фоне всех выделялся своей необычной грузной серостью апоплексического вида относительно молодой товарищ с широчайшей физиономией из тех, о которых говорили, что кирпичом с десяти метров не промахнешься. Хотя там в совхозе и выпивали, но было это достаточно редко и по немногу. А товарищ этот в первый же вечер упился до положения риз. Работал он в соседней лаборатории, и я был удивлен, что его сотоварищи взяли его кроватку и вынесли на улицу вместе с гражданином. Потом эта процедура повторялась регулярно. А иногда кровать смердела блевотиной, так что я решил, что именно поэтому товарища так и выставляют на свежий воздух. Хотя компания там была достаточно дружная. Спросил я, а с чего они вот так с ним. «Еще услышишь,» — был ответ. И действительно, услышал. Как-то в разговоре кто-то сказал, что ему пришла повестка из военкомата и что он не хочет идти на сборы. И вдруг из молчаливого апоплексичного малого полился фонтан: «Защита Родины — обязанность и честь каждого мужчины. Если ты не явился на военные сборы, ты предаешь идеалы нашей советской Родины.» И тому подобное, на что в те времена и возразить редко кто мог. Поэтому выслушали тираду… и постарались сделать вид, что не слышали.

После этого мне объяснили, что товарищ подрабатывал на общественных началах в райвоенкомате, сидел на выписке повесток регулярно, а кому надо было отвильнуть от сборов, те тащили ему бутылку. На чем и спился. И «друзей» по лаборатории никогда не забывал, тех, что к его военкомату были приписаны. Топали они на сборы всегда в первых рядах.

Сценка

Во времена, когда… В общем, в незапамятные уже времена толкал я в очередной раз по набережной тихого Дона коляску со своей чадой. Осень, погода промозглая. Из носа нагло намеревается высочиться капля. И, проезжая мимо продуктового магазинчика, заскакиваю туда. Это неправда, что ничего тогда в магазинах не было. Кое-что «выкидывали» нежданно-негаданно, так что можно было и отхватить невзначай. А кое-что и лежало. Например, всегда имелась какая-то мелкая желтенькая крупа, которой кормили канареек. И стоило это добро уже не помню сколько, но очень дешево. Может, копеек 20. То есть 20 копеек не было дешево — это было мороженое пломбир и еще копейка сдачи. Но если рассчитывать на канарейку, так зачем ей целое кило сразу? А надо сказать, что по тихому Дону в те времена иногда проплывали теплоходами немецкие туристы из ГДР. И зачем-то пожилая пара (вот, сейчас думаю, а может они были и даже не так, чтобы пожилые?) забрела в этот магазинчик. И смотрю: покупают они эту самую крупу, как раз килограмм. Продавщица шваркнула крупу в бумажный кулек (пластиковый в те времена стоил столько же, сколько и приличная часть этой крупы), приподняла его над весами и уже собралась заломить-закрыть сверху, как вдруг немецкая чета очень дружно на два голоса что-то заверещала, показывая на кулек, а потом на стрелку весов. Продавщица, 100-килограммовая русская женщина, продавшая на своем веку не одну тонну колбасы, ничего в этом немецком верещании понять не может. И от полного непонимания отпустила она кулек на весы обратно, даже еще и рассыпав что-то. Тут немцы заверещали особо громко. И среди верещания прорезалось что-то похожее на «10 грамм». В совокупности с их пальчиками, тыкающими в стрелку весов, это навело продавщицу на мысль, что, видимо, что-то не в порядке с весом. Глянула она на стрелку — и в самом деле десять граммов не хватает. Тут взяла она и щедрым совком, приговаривая: «Ну, жлобы, ну, жлобы!» плюхнула в тот кулек еще с полкило крупы и всунула его немке. Немецкая пара с совершенно счастливыми неотличимыми друг от друга физиономиями гордо вышла из магазина. А продавщица им вслед задумчиво уже произнесла: «Такое говно — и по Дону плывет.»

* * *