А кто не совок? Ну, понятно, новые-сверхновые русские — они не совки ни в коем случае. Ну, давайте пройдемся по олигархам. Фридман. Начинал свою карьеру как спекулянт театральными билетами. Уже тогда имел не-совковое мышление. Молодец! Слава ему, слава! Жена моя, купив в гигантской очереди туфли за 30 рублей и обнаружив, что они ей не подходят, продавала их за те же 30 рэ, хотя их с рук все продавали за 45–50 рэ. Вот же дура! Говорила, что как же она может их продать за 45, если купила за 30. Совок! А Фридман…

Ладно. Страдалец Ходорковский. Я таких, которые мне компостировали мозги всякими правильными фразами о любви к Родине и Партии, о том, как и что я должен думать — я их перевидел предостаточно, этих комсомольцев-вожаков. Которые в неофициальной обстановке сами говорили то же самое, что и я, но стоило появиться кому-то третьему, свидетелю, как тут же тон менялся и произносилось что-либо вроде: «Да как ты можешь о Леониде Ильиче такое?!!!» И вот приходит перестройка — и такой бывший комсомольский лидер, а ныне административный, потихонечку подгребает трехмесячную зарплату всего университета, подгребает и кладет в банк. Всякие там профессора-доценты-ассистенты суетятся: «Как же так? Опять задержали зарплату. Да и дали всего-ничего! А жить-то как?» А это новый великий русский администратор собирает деньги на каком-то счете для себя и нескольких хороших хлопцев. Накрутить чтобы. Но — лопнул тот банк. И трехмесячная зарплата пропала. «Ну, не получилось,» — философски заметил новый русский. И всё. Вот он — не совок! Он новой выделки. Аспирант мой разговорился с девочкой-подростком, дочкой секретаря сельского райкома. «А как ты стал аспирантом?» — «Ну, как, вот поработал немного с шефом, начало что-то получаться — он мне и предложил.» — «И что, ничего не заплатил?» — «Ничего.» — «Я б тебе поверила, если б ты был девочкой — расплатился собой. А так — что-то тут не то. У нас так не бывает. Может, у тебя лапа есть?» — «Нет лапы.» — «Ну, вот это ты точно врешь.» Вот эта 15-летняя тогда сучка — это не совок. Я не знаю, кем и чем она стала, но могу ручаться, что жила она в перестройку совсем не так, как жили миллионы совков. Вот она — новая русская, которая совков всегда презирала, и в пятнадцать лет, и в свои нынешние под сорок пять.

Между прочим, большинство тех, кто был в советское время толковым специалистом, пытались остаться специалистами очень долго. Только когда уже жизнь совсем заедала, тогда начинали заниматься всякой херней. Да и то старались хоть как-то сохранить свои умения. А вот вся эта шушера из верхней части снизу, те, кто пролез чуть вверх через комсомольско-партийную задницу, — эти с энтузиазмом ринулись менять свою жизнь. Собственно, менять им ничего и не надо было: они только и умели, что произносить речи, да жить за чужой счет. Это вся эта публика и продолжила делать. В университетах — это всякие историко-философские специалисты, которые ничего не умели никогда и не знали — ну, эти так и остались привилегированной частью профессорско-преподавательского состава — этим один хрен о чем вещать, о созидающей и управляющей роли компартии или о патриотизме Александра Невского и неправильных действиях компартии по отношению к генетике. Скажут сейчас, что нет, все было с вейсманистами-морганистами правильно сделано — и тут же запоют, что да, правильно-правильно. Вот это не совки. Или еще история. Два больших приятеля на самой заре перестройки основывают фирму. Начинают торговать чем-то там. Да и в один прекрасный момент один из этих приятелей вдруг обнаруживает, что потерял все вновь заработанное. Да еще и долги на нем висят. А приятель его все это под себя подгреб. И что? А ничего! Он только уважать больше стал своего приятеля: мерзавец, конечно, но так и надо. И сам так хотел проделать, да приятель опередил. И даже отношения у них не испортились, в общем-то. Трения были, но потом как ни в чем не бывало: Новые Русские они. С большой буквы. Б.

Так вот, хочу я сказать, что я предпочитаю быть совком, чем вот этими новыми. Уж извините. Не был я коммунистом в советское время. И прекрасно понимал, что к чему и почему. И сейчас понимаю. И не нравилось мне тогда многое. И бухтел я тогда много. Но протестовать против вот этих, которые потом так здорово под себя все подгребли и стали новыми с иголочки, с новым взглядом на жизнь и новым достатком — не ходил я протестовать против них. Совок, одним словом. А вот эти все новые — старое всё это гавно. Или говно — не знаю уж, как правильно, совсем запутался.

* * *

Регулярно читаю о совках. Не любят их. Одна проблема с этим термином: нет у него общепринятого определения. А что есть? Все сводится или к тому, что это отвратительное большинство, которое никому не нужно, но требует, чтобы его накормили, то есть быдло это в отличие «от меня», либо… А что «либо», никто вам не скажет. А в конечном итоге, если подумать, то этим словом характеризуется тот, кто не нравится говорящему и кто своими установками невольно свидетельствует, что говорящий либо сам дерьмо, либо плещется в дерьме.

Ну, действительно, началась перестройка, и народ разделился на инертных совков и мобильных граждан, которые начали вписываться в окружающие условия. А скажите мне, уважаемые свидетели этого процесса, кто из ваших знакомых, кого вы уважали как специалиста в чем-то, бросился в торговлю и шустрение? У меня таких не было. А те из знакомых, которые начали активно вписываться в процесс, и до того мною не уважались: гниль. До перестройки эти граждане пытались карабкаться по партийно-профсоюзно-управляющей лестнице любыми путями.

Один парадокс «совка»: никто не называет совками граждан из всевозможных управляюще-следящих органов, хотя уж эти-то граждане и были воплощением той системы. Они— не совки? А кто? Хозяева жизни? Так не было хозяев. Почитайте мемуары Хрущева. Очень интересное чтение. Все, включая самого главного хозяина, не чувствовали себя хозяевами собственной жизни. Но решительно управляли чужими.

А скажите мне, Абрамович это совок? А Березовский? А Ходорковский? А… А Ксения Собчак с ее папой и мамой — совки? А… Хорошо, а Солженицын — совок? Между прочим, если считать, что совок это тот, кто впитал дух той советской жизни и всю жизнь прожил в соответствии с этим духом, то Солженицын это типичнейший совок. И Сахаров, между прочим.

И поставлю я на этом точку.

* * *

Началась перестройка. И пошли в торговлишку университетские людишки. И проблема, что именно людишки: вот, пытаюсь вспомнить хоть кого, кого бы я уважал как порядочного человека или умницу — никого. Одно говно, в общем-то (или гавно? — с этим словом у меня всегда были трудности: вонючее и склизкое, все стараются обходить подальше, но не удается, потому что расползается и все щелки заполняет). Члены всякие. Один даже министром был, другой членом чего-то большого стал и по сию пору есть, третий… — а ну их на хер, откровенно говоря. А умницы, в лучшем случае, стали ездить в загранку, давать лекции да писать «совместные работы» с эффективными университетскими западными владельцами административных ресурсов. И то только те, кто подсуетился, да освоил английский. А кто не спрятался — я не виноват. И еще в том же университете появилось немало богатеньких буратин из тех, кто сидел на теневых потоках вступительных экзаменов, платных отделений. Но и верхушка на вполне нетеневых потоках неплохо сидела и сидит. И все с такими благородными учеными мордами! В кого ни ткни — академик такой-то академии, почетный заслуженный-перезаслуженный при ордене попечения об отечестве третьей степени четвертой категории — выше им не положено, выше те, что по другим элитным направлениям шуруют. Помню, в начале Перестройки разговаривал я с главным настоятелем центрального собора моего города. Тот меня спрашивает, почему у меня машины нет. Я ему отвечаю. что и на еду не очень-то хватает. «Да как же, — говорит наставительно отец настоятель, — подсуетиться нужно. На дороге деньги лежат, только подобрать надо.» «А совесть?» — спрашиваю. «Ну, тогда…» — сказал настоятель, сел в свой мерседес и махнул рукой шоферу.