Браслет подал звуковой сигнал в 9.15. Спустя десять минут из подворотни напротив торопливо вышли Роберт и Мерль. Их «карманнгиа» стояла неподалеку. Мерль уселся за руль. В этот момент Вирд нажал кнопку вызова.

Машина отъехала от тротуара, резко увеличила скорость — пронзительный визг шин на повороте — и скрылась за углом.

Вирд уже спускался по лестнице. Не спеша огляделся — ничего подозрительного — и направился в сторону, куда скрылась машина. Внезапно послышался приглушенный расстоянием взрыв. Когда Вирд выбрался на Вирджин-стрит, автомобильная пробка растянулась почти на две мили. Завывая на марсианский манер, по трамвайным путям промчались пожарная и черный полицейский «форд», следом за ними два рениамобиля.

Через полчаса Вирд увидел то, что осталось от «карманнгиа» и сидевших в ней. Насвистывая популярный шлягер, он свернул на боковую улицу, и вскоре уже катил в такси по направлению к двадцать восьмому кварталу, где располагалась лаборатория. Позвоночник продолжал побаливать, и у Вирда возникло подозрение, что какая-то часть спинки от стула срослась с ним навсегда.

Вирд с рассеянным видом слушал захлебывающуюся скороговорку диктора последних новостей. В его голове начал вызревать интересный план, построенный на данных, столь любезно предоставленных фирмой «Роберт, Мерль и К°».

Такси миновало центр. Оставив позади оперный театр, сверкающий, словно гигантский зеленый смарагд, машина вскоре свернула на Майнор-авеню, откуда рукой подать до дома. Утопая в мягком сиденье, Вирд устало прикрыл глаза. Сейчас он чувствовал себя эдаким мальчишкой-бойскаутом, который свалился в водопад, чудом не утонул, и вот его освобождают от таких ненавистных уроков, отправляют домой, в теплую постель. На целую неделю.

2

«Грин Фарм» уже много лет не была настоящей фермой. От ее сельскохозяйственного прошлого сохранился лишь красивый бревенчатый дом времен Гражданской войны. Вокруг дома был разбит большой парк, а поля и пастбища постепенно были распроданы и застроены виллами преуспевающих деловых людей. Как живой лев в лавке, набитой игрушечными зверюшками, «Грин Фарм» выделялась среди них неподдельным величием.

С тех пор, как Шарки поселился в вилле на Холме, день начинался обычно с возни в гимнастическом зале, массажа и душа. Неизменным спарринг-партнером был младший брат. Два часа перед завтраком Крис никому не звонил и не вел никаких переговоров. Шарки думал… и считал. Мысли, еще не замутненные дневной суетой, текли свободно, порой обретая четкие ясные контуры, порой же, не успев «созреть», таяли, как летний туман на рассвете. Сюда на Холм не долетал монотонный гул города, охватывающего своими щупальцами все большее количество пригородных ферм и поселков.

Кончик сигары, описав дугу, ткнулся в изображение каменного грота на фигурном столе: «Ребята Барни здорово влипли с контейнером на таможне. Видимо, в полиции что-то пронюхали, а, может статься, навели конкуренты…»

Рэкет, рулетка, банки, наркотики — все было привычно и отработано до последнего винтика. Его дело поставлено отнюдь не хуже, чем у Барни, Мерля и других «коллег» — ребята боевые и отлично выдрессированы.

Идея обрела контуры сразу и так быстро, что Шарки прекратил рассуждения вслух и зажмурился. Его гладкое, как у тюленя, и хитрое, как у таксы, лицо приняло задумчивое выражение. Мгновение спустя он приоткрыл один глаз, затем другой. Контуры обозначились еще четче.

Дело было доходное, и «дуэль на тамбуринах» с полицией полностью исключалась. Это было именно то, что сейчас нужно. Он — Шарки — открыл Клондайк. Такая гениальная идея осенила джентльмена удачи впервые.

Неожиданная резкая головная боль на секунду спустила Криса с. Олимпа на землю. «Надо проконсультироваться с врачом, — обеспокоенно подумал он. — Опять, наверное, давление пошаливает». Боль исчезла так же внезапно, как и началась. Осталась лишь красная точка, пульсирующая, как маяк, в темных глубинах сознания.

— И все-таки больно непривычно! — задумчиво пробормотал Шарки, мысленно возвращаясь к только что родившейся идее. Пригубив кофе, он с наслаждением затянулся сигарой. Был шанс заработать половину из ста миллионов. Он еще раз пригубил кофе и, припечатав сигару, решительно сказал, обращаясь к своему двойнику на зеркальной поверхности стола:

— О'кэй, берусь!

3

Солнечный луч уперся в белое поле шахматной доски. Черный ферзь переместился с поля е7 на е2.

— Шах, — тихо произнес Роно, устало откинувшись в жестком кресле.

В полукруглом зале шахматного клуба царила напряженная тишина, казалось, в нем нет ни одного зрителя, хотя билеты на все туры были раскуплены за три месяца до начала первенства штата. Следующий ход Роно завершал партию, длившуюся три часа. Лер, его соперник, остановил часы, вяло пожал руку Роно и, подписав протокол партии, выбрался из-за стола. По залу прошло оживление, раздались аплодисменты, пожилая дама в смешной шляпке, похожей на ночной горшок, преподнесла Роно букетик ландышей. За двумя соседними столами игра продолжалась, поэтому зал снова притих.

«Спать и еще раз спать», — с этим желанием расстроенный Лер Корнуэлл возвращался домой. Поражение, конечно, задело его самолюбие, однако не настолько, чтобы рыдать в дверной косяк в мужском туалете, как это делал на днях его коллега по клубу Сикорски. Через четверть часа старенький голубой «меркурий», дребезжа разболтанным капотом, нырнул в подземный гараж многоэтажного жилого блока на проспекте Независимости.

Он еще ковырялся в дверном замке, когда услышал, что в квартире надрывается телефон. Говорить ни с кем не хотелось, но он тем не менее снял трубку. Сработал скорее рефлекс, чем чувство долга. «Вполне возможно, звонят из больницы, — мельком подумал он. — Очень может быть, что у тетушки начался кризис, из которого, как предполагают врачи, она уже не выкарабкается. Тоже мне, платная медицина! Хотя правильно говорят французы: даже самая красивая девушка может дать не больше того, что у нее есть».

Незнакомый голос приветствовал Лера.

— С кем имею честь? — осведомился он.

— А у тебя короткая память, дружище! — иронически ответил голос. — Надеюсь, помнишь Греми-колледж и грозу младших курсов Вирда, по кличке «Жердь»?

— А-а, — в голосе Лера не чувствовалось энтузиазма. Воспоминания о розовой юности его мало умиляли. Собеседник словно угадал мысли Лера.

— Не беспокойся, — сухо произнес Вирд. — Я не собираюсь потчевать тебя варевом из сюсюканья об отроческих делах. Дело намного серьезнее и касается тебя лично. Мне в руки, совершенно случайно, попали интересные документы. Надо бы встретиться и поговорить. Как ты смотришь на «Зеленую бороду», где-нибудь минут через сорок?

— Хорошо, — ответил заинтригованный Лер.

В это послеобеденное время в баре царило затишье. Едва Лер переступил порог заведения, как из-за столика в углу поднялся темноволосый мужчина в спортивной куртке и приветственно махнул рукой.

В баре они засиделись до позднего вечера.

4

Клиф Сеймен остановился у двери шефа и деликатно постучал. В его послужном списке О'Брайен был четвертым шефом и, пожалуй, наиболее «приличным» среди своих предшественников. Ирландец до кончиков рыжих волос, О'Брайен восседал в кожаном кресле подобно статуе Линкольна из музея фигур мадам Тюссо.

— Присаживайся, Клиф, — проворковал О'Брайен, уставившись на вошедшего светлыми глазами, взгляд которых порождал у Клифа ассоциации с рентгеновскими лучами, принизывающими человека насквозь. Наверное, только ангел мог бы чувствовать себя невинным под их постоянным прицелом.

Сеймена всегда удивляло несоответствие комплекции и тональности тембра шефа.

— Что у тебя с делом на Плаймер-стрит? — поинтересовался О'Брайен, окутавшись табачным дымом.

— Это дело рук скорее всего «гастролера». Наши «спецы» не работают в таком стиле лет десять, не меньше, — Сеймен задумчиво изучал статуэтку средневекового рыцаря, единственное украшение в кабинете шефа.