Радикальные меры, а главное, политические оценки, данные полковником Мэрфи, не понравились в Вашингтоне. Однако пройти мимо того, что произошло в феврале — марте, было невозможно. В Вашингтоне не прекращались совещания на самом высоком уровне. Линдон Джонсон, в настроении которого произошел какой-то сдвиг, то впадал в апатию, то в гнев, который он обрушивал на всех — на Макнамару, Раска, Рейборна, своих союзников, обвиняя их во всех смертных грехах. Совершенно аналогично повел он себя, когда Макнамара пришел к нему с подготовленным приказом о замене Уэстморленда и Фрэнсиса Райтсайда другими, более подходящими для нынешней стадии войны генералами.

— Ты, Боб, — сердито говорил Джонсон, — ищешь легкий путь для оправдания нашего поражения. Ты можешь поручиться, что, если я пошлю тебя командовать нашей армией во Вьетнаме, ты выправишь положение или спасешь базу от захвата ее Вьетконгом?

Макнамара счел нетактичным этот вопрос президента и не ответил на него.

— Вот видишь, не можешь ты сказать этого. А ведь я помню, что Уэстморленд все время обращался к нам с просьбами увеличить наши военные силы во Вьетнаме, а мы, в том числе и я, не без твоего совета, ограничивали ему помощь.

— Господин президент, — решился Макнамара перебить Джонсона, — обстановка сейчас такова, что мы не можем позволить себе посылать во Вьетнам слишком большие контингенты войск. Мы и так находимся под огнем конгресса, подвергаемся критике со стороны наших союзников в Европе. Печать раздувает наши неудачи до космических размеров, что накаляет общество, вооружает наших противников. Массированное наступление ведет оппозиция, стали расти акции ’ Ричарда Никсона, а ведь он будет главным соперником на президентских выборах. Мы стоим на пороге сложных внутренних и внешних испытаний, и нам сейчас необходимо выработать такой курс, который позволит нам устоять на ногах.

Президент посмотрел на Макнамару так, будто увидел его впервые, с каким-то растерянным выражением на лице, и надолго замолчал, обдумывая услышанное. Нельзя сказать, что он не знал того, о чем говорил Макнамара. Знал, но думал, что это не так страшно. Макнамара все предельно обострил и породил в его сердце предчувствие, что дорога, которую он всю жизнь так старательно для себя прокладывал в историю, не останавливаясь ни перед чем, свернула в тупик. Под сердцем разрасталась тупая, ноющая боль, лишавшая способности действовать с той же безоглядной решимостью, как он делал это, заняв впервые кресло президента. Он понимал, что в мире вокруг него и вокруг Америки произошли какие-то не замеченные им ранее перемены, которые лишают его как президента врученной ему силы.

Макнамара не прерывал раздумий президента, но своим жестким, рационалистическим умом понимал, что президент надломлен и вряд ли будет способен вести тяжелые бои, которые ему предстоят.

Джонсон неожиданно вскинул голову и с прежней,

хорошо знакомой Макнамаре манерой, с оттенком иронии спросил:

— Ну, и что же предложит для решения проблемы мой министр обороны, а? Надеюсь, Боб, в твоей знаменитой папке, кроме проектов распоряжений о снятии нескольких генералов, есть более радикальные предложения. Не подумай, Боб, что я не согласен с тобой, но снятие с поста сейчас двух — или сколько ты там предлагаешь? — генералов не поправит дело. Это усугубит наши трудности и даст лишние козыри нашим противникам у себя в стране и за рубежом.

— Объединенный комитет начальников штабов, господин президент, — Макнамара с удовлетворением заметил происшедший перелом в настроении президента, — внимательно проанализировал обстановку за последние месяцы и пришел к выводу, что спасти и улучшить наше положение вполне возможно.

— Вот с этого и начинал бы, — оживился президент еще больше.

— Мы предлагаем действительно укрепить нашу армию во Вьетнаме, перебросив туда часть войск из стратегического резерва, находящегося внутри страны. О деталях я говорить не буду, чтобы не отрывать у вас время.

— Хорошо. А что с базой?

— Считаем необходимым перебросить в тот район первую воздушно-десантную дивизию со всем положенным по штату вооружением и попробовать деблокировать базу. Положение ее сейчас критическое, но я думаю, что десантники помогут ей. Однако, господин президент, если не удастся изменить соотношение сил в этом районе серией наших наступательных операций, боюсь, что базу придется оставить. К этому надо быть готовым, господин…

— Не верю своим ушам, господин министр обороны! — сердито перебил президент Макнамару. — Базу, которую мы все считали символом мощи Америки, эвакуировать?! Это будет крушение не базы, а нас всех, Боб. Ты разве не понимаешь этого?

— Я не думаю, что это будет крушением, господин президент. Эвакуировав базу — я говорю об этом в высшей степени предположительно, веря, что этого не придется делать, — мы лишь высвободим зажатые в тиски силы для оперативного использования на других участках.

— Нет, Боб, я не могу обсуждать проблему базы в такой плоскости. И пожалуйста, не поднимай передо мной этого вопроса. Делайте что хотите, предпринимайте любые меры, но меняйте положение во Вьетнаме в нашу пользу. И усильте удары по Ханою. Сделайте их самыми беспощадными, надо заставить его принять наши предложения о деэскалации. Новый год начался для нас неудачно. Это так. Но кончиться он должен иначе.

Линдон Джонсон, как больной неизлечимой болезнью, то впадал в глубокую меланхолию, то загорался надеждой. Он часто думал, что события во Вьетнаме со дня на день круто изменятся и победа в этой стране вознесет его на гребень мировых событий.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

К началу марта американское командование оправилось от потрясения, вызванного новогодним наступлением сил национального освобождения. В спешном порядке во Вьетнам было переброшено кораблями и транспортными самолетами сорок шесть тысяч новых солдат и большое количество техники. Уэстморленд, так настойчиво просивший подкреплений, несколько растерялся, поскольку не знал, куда их направить: силы Вьетконга, как доносили агенты и воздушная разведка, после так успешно проведенного наступления непонятно по какой причине снизили активность и большая их часть будто растворилась э зеленом море джунглей и горных складках. Обнаруженные с помощью электронной аппаратуры небольшие лагеря представляли собой ненадежные цели, потому что они легко снимались с места, меняли дислокацию. Самолеты-бомбардировщики, вылетавшие на задание, как правило, не обнаруживали того, что засекли электронные разведчики, и вынуждены были сбрасывать бомбы куда попало: не возвращаться же с ними назад. По автоматическим регистраторам выходило, что бомбы были сброшены точно по квадратам, указанным разведкой, но что квадраты были к тому времени уже пустыми, летчики за эта не отвечали.

Теперь только одно не давало покоя Уэстморленду: база. Полученное распоряжение министра обороны было строгим, не допускающим какого-нибудь иного толкования; командующий экспедиционным корпусом должен обеспечить деблокировку базы, для чего ему было приказано перебросить в распоряжение генерала Райтсайда 1-ю воздушную десантную дивизию и нацелить ее на противника. Дивизия переброшена, начинает капитально обживаться, вести разведку, но в прямые контакты с противником пока не вступала, хотя уже понесла первые потери. Одна ее рота, расположившись в нескольких километрах от базы вдоль дороги номер девять, подверглась нападению партизан.

Подполковник Тхао, ставший уже командиром полка особого назначения, получил распоряжение провести расследование этого случая и покарать местных жителей, которые, несомненно, замешаны в подготовке нападения на американских солдат. Помня поражение, которое потерпел его батальон в широко задуманной, но умело кем-то сорванной операции, подполковник повел дело хитрее. На «джипе» с охраной из четырех человек он объехал район, в котором ранее дислоцировалась американская рота, и наметил две деревни, показавшиеся ему подозрительными: уж очень недружелюбными взглядами встречали их жители.