В августе 1977 г. Гарсиа Маркес завязал важное знакомство с европейским социалистом, который в последующие годы станет его другом. Это был Фелипе Гонсалес, лидер Испанской социалистической рабочей паугии (ИСРП). На первых за сорок один год демократических выборах в Испании, состоявшихся 15 июня, Гонсалес был избран в конгресс депутатом от Мадрида, а Адольфо Суарес, представлявший правоцентристский Союз демократического центра (СДЦ), стал премьер-министром. Для участия в этих выборах вернулась в страну, впервые после гражданской войны, легендарный деятель коммунистического движения Пасионария[966]. В конце августа Гонсалес, по образованию адвокат, находился в Боготе, где дал интервью сотрудникам журнала Alternativa Антонио Кабальеро (редактору). Энрике Сантосу Кальдерону (руководителю) и Гарсиа Маркесу (консультанту). Статья вышла под заголовком «Фелипе Гонсалес: серьезный социалист»[967]. В Латинской Америке ИСРП проводила политику оказания поддержки всем основанным на принципах народовластия режимам в более или менее демократических странах и освободительным движениям в недемократических странах: «Наша цель — ликвидация режимов, которые сдерживают демократические процессы». Правда, в статье умалчивалось о взглядах Гонсалеса относительно Кубы, что через несколько лет в итоге вызовет разногласия между ним и Гарсиа Маркесом[968].

Не исключено, что это интервью заставило Гарсиа Маркеса о многом задуматься. Вскоре он довольно тесно сошелся с целым рядом членов умеренно-демократического Социалистического интернационала, несмотря на свое скептическое отношение к их убеждениям и деятельности. В их числе были его добрый друг президент Венесуэлы Карлос Андрес Перес, родители которого имели колумбийские корни, француз Франсуа Миттеран и сам Фелипе Гонсалес. В свое время и Миттеран, и Гонсалес пристально наблюдали за деятельностью Альенде, в конечном счете приведшей его к гибели, хотя, конечно, Европа — это не Латинская Америка. В декабре Гарсиа Маркес имел серьезный разговор в Париже с Режи Дебре — еще одним политическим деятелем, который одно время подумывал о том, чтобы встать на демократический путь (в результате он и пойдет этой дорогой — в составе правительства Франсуа Миттерана). К этому времени Дебре уже сам был членом Французской социалистической партии, и Гарсиа Маркес все пытал его, является ли тот по-прежнему «настоящим социалистом» и что он думает о революционном прогрессе в Латинской Америке[969]. Скорее всего, с того момента Гарсиа Маркес стал отдаляться от Alternativa и искать для себя новую роль. И это будет двойственная роль: одна — в Латинской Америке, другая — в Европе. В очередной раз Гарсиа Маркес оставлял себе место для маневра.

В первых числах июня он опубликовал еще одну статью о своем друге Омаре Торрихосе под заголовком «Генералу Торрихосу кто-то пишет?», бесстыдно обыграв название одного из своих произведению. Конечно, этот вопрос можно было отнести и к самому Маркесу — и в то время, и позднее. Писал ли он о людях, стоящих у власти, для них или в своих работах обращался к ним? Как и на Кубе, Маркес начал статью с рассмотрения вопроса о правах человека в Панаме, позиционируя себя как объективного посредника между действительностью и читателем (в конечном счете подобным образом он будет пытаться посредничать между Кастро и Торрихосом с одной стороны и Гонсалесом и Миттераном — с другой). Маркес проанализировал ситуацию с якобы существующими политическими заключенными в Панаме — Торрихоса обвиняли в том, что он принимал участие в пытках, — и предложил свои услуги в качестве посредника между режимом Торрихоса и панамскими эмигрантами в Мексике. Потом в августе была напечатана еще одна статья Гарсиа Маркеса о панамском caudillo[970], о его переговорах с США и об угрозах его жизни[971]. Характеризуя Торрихоса, Гарсиа Маркес сказал, что он — «гибрид мула и тигра», опасный противник и блестящий переговорщик, что он пользуется популярностью среди простых людей и ничто человеческое ему не чуждо[972].

7 сентября 1977 г. в столице Панамы наконец-то был подписан новый договор о Панамском канале. В состав панамской делегации были дополнительно включены два члена — Грэм Грин и Габриэль Гарсиа Маркес. Оба приехали в Панаму по панамским паспортам (такая практика в чести у многих международных преступников), оба с большим энтузиазмом отнеслись к своей миссии и радовались, как школьники-переростки[973]. Особенно им понравилось, что они находились в непосредственной близости от негодяя Пиночета. В октябре панамцы на всенародном голосовании одобрили новый договор. США продолжали вносить в него поправки и наконец 18 апреля 1978 г. ратифицировали переработанную версию этого акта.

В 1977 г. семья Гарсиа Барча начала готовиться к разлуке: мальчики выросли и собирались каждый идти своей дорогой. Конечно, в каком-то смысле Габо и Мерседес покинули сыновей еще до того, как те уехали от них, — в 1974–1975 гг. Но в то время у них все еще был семейный очаг — пусть и временный — в Барселоне, к которому каждый из них, естественно, возвращался. Теперь же мальчики готовились навсегда покинуть отчий дом. Родриго, в частности, намеревался поступить в кулинарное училище в Париже; Гонсало подумывал о том, чтобы последовать за братом во французскую столицу и учиться там музыке.

А Гарсиа Маркес все это время ждал ответа на свою просьбу об освобождении Рейноля Гонсалеса. Наконец в декабре 1977 г. дело сдвинулось с мертвой точки[974]. На приеме в Гаване в честь премьер-министра Ямайки Майкла Мэнли Фидель Кастро подошел к Гарсиа Маркесу и сказал: «Что ж, можешь забирать Рейноля». Спустя три дня Гарсиа Маркес и ошеломленный Рейноль Гонсалес прибыли в Мадрид, куда почти сразу же приехала и жена Гонсалеса, Тересита. В первых числах января 1978 г. Мерседес и Родриго встречали Гонсалеса и его семью в Барселоне, где бывший заключенный подробно поведал им о своих мучениях в кубинских тюрьмах. Вскоре после этого, 15 января, семья Гонсалес вылетит в Майами. Позже Гонсалес по плану Гарсиа Маркеса и с согласия Кастро сыграет ключевую роль в переговорах, когда лидеры революции начнут диалог с сообществом кубинских эмигрантов за границей, после того как Кастро решит, что пришла пора ослабить напряженность между властями и семьями трех тысяч заключенных контрреволюционеров.

На протяжении многих лет Гарсиа Маркес будет содействовать тому, чтобы убедить кубинское руководство сделать решающий шаг и выпустить на свободу большинство политзаключенных. Маркес доказал братьям Кастро, что он не просто полон благих намерений, но еще и искренне поддерживает революцию, что он в большей степени социалист, чем либерал и, более того, как они сами интуитивно догадаются, лишняя пара надежных рук. Кастро и Маркес были польщены вниманием друг друга, и постепенно их отношения из политически-деловых перерастут в дружбу. (Гарсиа Маркес всегда будет утверждать в прессе, что они с Кастро беседуют главным образом о литературе.) Кастро был убежденный трудоголик; личной жизни, которую он никогда не выставлял напоказ, у него почти не было, и он крайне редко участвовал в светских мероприятиях. Многие годы считалось, что у него была длительная любовная связь только с одной женщиной — с его соратницей Селией Санчес — и что после ее смерти (она умерла в 1980 г.) он, бывало, проводил время с другими женщинами, которые иногда рожали ему внебрачных детей. Однако недавно выяснилось, что в конце 1960-х гг. он завязал длительные отношения, фактически вступил в брак, с Далией Сото дель Валье, которая родила ему пятерых сыновей; эти отношения продолжаются по сей день. Но Далия никогда не играла никакой официальной роли, никогда не появлялась с ним на светских мероприятиях, и посему в глазах всего мира Кастро предстает как одинокий человек.