Но пока она была цела, миссис и мистер Кристи сполна насладились положением гостей правительства, включавшим в том числе бесплатный проезд и бесплатное проживание в пределах мировой державы. Читатели Агаты Кристи помнят Белчера и его молодого секретаря с внешностью театрального злодея по роману «Незнакомец в коричневом», где оба играют немалую роль. Свои морские страдания на корабле по пути в Кейптаун она приписала героине романа, живописуя их по свежим следам! Заботы об успехе миссии не слишком обременяли ее членов: в Южной Африке они любовались водопадом Виктория и гиппопотамами в реках, катались на досках по морю и устраивали в дюнах пикники. После серого Лондона все было сказкой, и даже полуреволюционные выступления на родезийских рудниках не вызывали беспокойств, кроме страха не успеть повидать все чудеса природы. Агата подробно описывала матери все увиденное, а порой писала даже дочке, не забывая, что той читает письма Мэдж, которую надо всячески ласкать за заботу о ребенке. Едва ли Розалинда воспринимала уехавших родителей как нечто реальное — что такое письмо для трехлетней девочки?!
В Австралии пришлось тяжелее: гигиена стояла на постыдно низком уровне, Арчи страдал от своей диспепсии по причине неподходящего питания, а амбиции австралийцев потребовали от членов миссии напряжения всех сил и энергии. Не только Белчер с Арчи крутились как заведенные и произносили речи каждый день, но даже миссис Кристи вносила свой вклад, участвуя в светских приемах, выступая публично, — а газеты старательно описывали ее туалеты. Все это становилось, однако, рутинно скучным, и после такой работы месячный отдых показался вполне заслуженным. Для четы Кристи, уже до дрожи ненавидевшей мелочного и брюзгливого Белчера, он стал глотком свободы. Немного подивившись красотам Новой Зеландии, они отправились на Гавайские острова.
То были еще настоящие Гавайи, известные всем по рассказам Джека Лондона, хотя и он считал долгом оплакивать исчезновение их девственных красот. Сейчас исчезла даже память о их первозданном виде, но и в августе 1922 года Гонолулу выглядело слишком цивилизованным на взгляд романтичных европейцев. Зато серфинг на волнах тихоокеанского прибоя дал им почувствовать первобытную мощь природы. Не только Агата, но и такой сильный пловец, как Арчи, слетели с досок, получили тьму царапин и синяков и еле дотащились до отеля, стоявшего тут же у пляжа.
«Следующий выход в море окончился для меня неприятностью. Великолепный шелковый купальный костюм, закрывавший меня от плечей до щиколоток, был изодран волнами в клочья и, выскочив из воды, я вынуждена была почти голой бежать до того места, где остался мой пляжный халат. Пришлось немедленно отправиться в гостиничный магазин и купить восхитительный изумрудно-зеленый облегающий купальник, который я обожала потом всю жизнь и в котором, кажется, выглядела весьма недурно. Арчи тоже так считал».
К концу двухнедельного отдыха они наловчились катиться на доске стоя — какое величайшее физическое наслаждение, какой триумф духа! Миссис Миллер получила целый альбом фотографий дочери, летящей над океанскими волнами. Но под неведомым европейцам тропическим солнцем они заработали тяжелейшие солнечные ожоги и неврит у Агаты, мучивший ее потом целый месяц невыносимыми болями.
Гавайи находятся на полпути между Новой Зеландией и Канадой. Как же нелепа казалась мысль о необходимости вернуться к Белчеру, а потом снова проделать тот же путь по бурному океану, когда и в штиль Агату укачивало до полусмерти! В Канаде их ждали новые неприятности. Во-первых, полное безденежье. Арчи жил на всем готовом, но его жена могла рассчитывать в отелях только на завтрак. Разумеется, ему не приходило в голову попытаться что-то вынести ей из ресторана. Она наедалась до предела раз в день, а вечером просила горничную принести кипяток, разводила подаренный кем-то новозеландский мясной экстракт и пила бульон — целых десять дней. Иногда, правда, ее приглашали в гости, где она поражала хозяев аппетитом.
В Виннипеге на самой середине трансканадского маршрута Арчи по неосторожности побывал на элеваторе, и хронический синусит дал ужасный рецидив: он свалился в бреду с высоченной температурой, Белчер в бешенстве уехал, а жена в полной растерянности не понимала, как выжить при полном отсутствии средств в незнакомом городе. Естественно, выздоравливая, Арчи пребывал в отвратительном расположении духа и нисколько не ценил самоотверженности Агаты, когда, пренебрегая болью неврита, она по семь раз в день обтирала его с ног до головы раствором соды, чтобы смягчить воспаление кожи. К счастью, испытания приходили к концу. Арчи кое-как выкарабкался, догнал Белчера и с триумфом завершил Имперскую миссию у берегов Атлантики; Агата вылечила неврит в одном из минеральных источников в Скалистых горах, оставила спутников в Монреале и приехала в Нью-Йорк к американской родне без единого цента — отъедаться и отдыхать в покое и роскоши.
Кругосветное путешествие пришло к концу, за океаном ждала Англия.
Глава четвертая
ТАИНСТВЕННОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ В СТАЙЛС
Англия. Розалинда. Дочь встретила папу и маму так, как они того заслуживали — «как чужих, незнакомых ей людей». Она жила теперь не в Эшфилде, а в Эбни у Мэдж. Ставшая в старости резко-неприятной миссис Миллер уволила преданную няню Джесси. Отъезд родителей, быть может, произвел на девочку меньшее впечатление, чем потеря родной няни. Что она пережила, оставшись одинокой в таком большом мире? К счастью, рядом оказалась добрая любящая душа. Мэдж, сын которой уже учился в Оксфорде, с радостью приняла Розалинду в дочки, с нею ожил ее громадный дом, и сама она словно помолодела рядом с нуждавшимся в ней ребенком. И девочка перенесла всю свою детскую привязанность на «тетю Москитик».
Скорый отъезд из Эбни в Лондон с вернувшимися родителями стал новым испытанием для малышки. Те хладнокровно разлучили ее с любимой тетей, Агата даже с некоторым раздражением выслушала советы сестры о воспитании девочки: сама разберусь, теперь все будет по-новому — и ни на миг не вспомнила собственные страдания после ухода Няни! А Мэдж, пробужденная от бездеятельности Розалиндой, после разлуки с нею внезапно вернулась к позабытому творчеству и всего через год триумфально дебютировала в лучшем театре Вест-Энда пьесой «Претендент»!
Розалинда, пережив к четырем годам столько испытаний, выдержала и очередные. Она научилась жить в огромном городе, постепенно привыкла к матери, — но никогда не считала ее своей опорой. В будущем в дни тяжелых болезней или тревог она хотела, чтобы рядом была любимая тетя Москитик, — и та всегда с восторгом приходила на помощь. В родной семье Розалинда существовала сама по себе, закрытая, равнодушная, сдержанная, аккуратная, деловитая и реалистичная. В няни к ней по непонятной бабушкиной прихоти наняли на редкость глупую, суетливую и бестолковую старуху, прозванную Куку. Девочка нашла своеобразное утешение, взяв эту растяпу под свое покровительство:
«Розалинда находила для Куку потерянные вещи, прибирала вместо нее в комнате и даже наставляла ее, сидя в коляске, когда они отправлялись на прогулку:
— Сейчас не переходи, няня, нельзя — автобус едет… Ты не туда поворачиваешь, няня… Ты, кажется, собиралась покупать шерсть, няня. Так это не сюда…»
Супруги Кристи не выносили эту Куку. Но не увольняли. Не до нее было. Забот хватало — за удовольствие кругосветного путешествия они теперь расплачивались нервными срывами. Они возвратились в свою квартиру на четвертом этаже, в предыдущем году сдававшуюся в субаренду, но прежнего спокойствия не было. Арчи не мог найти работу.
«Чуть ли не с первого дня я вынуждена была терпеть его постоянную раздражительность или абсолютную замкнутость и страшную подавленность. Если я старалась казаться веселой, он упрекал, что я не способна осознать серьезность нашего положения; если печалилась — он говорил: „Нечего ходить с кислым видом. Ты знала, на что идешь!“ Словом, что бы я ни делала, все было не так.
Наконец Арчи твердо заявил:
— Послушай, единственное, чего я от тебя хочу, и единственное, чем ты действительно можешь помочь, это уехать.
— Уехать?! Куда?
— Не знаю. Поезжай к Москитику — она будет очень рада тебе и Розалинде. Или отправляйся домой, к матери.
— Но, Арчи, я хочу быть с тобой, я хочу быть рядом, разве это невозможно? Разве мы не должны вместе пережить это время? Неужели я ничем не могу тебе помочь?
Сегодня я бы, наверное, сказала: „Я пойду работать“. Но в 1923 году такое и в голову никому бы не пришло. Во время войны можно было служить в Женских вспомогательных частях — военно-воздушных, сухопутных — или работать на военных заводах и в госпиталях. Но то было временное положение; теперь для женщин не существовало работы в министерствах и учреждениях. Переполнены были и штаты магазинов. Тем не менее я упиралась и уезжать не хотела. Я ведь могла, по крайней мере, готовить и убирать: у нас не было прислуги. Я вела себя тихо и старалась не попадаться Арчи на глаза, что было, кажется, единственным способом облегчить его состояние».