– Я в выгребной яме однажды почти сутки отсиживался, – хмыкнул Илем. – Вот там действительно было неуютно.

Однако, когда ушел Франк, они почувствовали себя очень… неуютно. Дилю даже показалось, что стало холоднее. Неужели не только он так полагается на проводника, что в его отсутствие чувствует себя совершенно беспомощным? Лири забилась в угол и не обращала внимания ни на сочувственные взгляды Ори, ни на язвительные улыбочки Илема, хорошо еще хоть вор помалкивал, видно, поверил в красочные обещания орка оторвать все, за что удастся зацепиться.

Через несколько долгих часов Лири спросила всех сразу и никого:

– Почему вы не сказали мне раньше?

– Франк не велел, – простодушно признался Ори. – Ты… это… я, знаешь… ну…

– Мы все такие, – внезапно сказал Кай. – Я думаю, вы должны знать и обо мне.

– Не нужно, если невмоготу, – пожал плечами Илем. – Значит, и ты виноват в чьей-то смерти. Мне достаточно.

– Я думаю, вы должны знать, – повторил Кай.

Диль снова невольно залюбовался его совершенной красотой. Даже, пожалуй, неестественной. Кай больше был похож на иллюстрацию к книге сказаний, чем на живого.

– Меня зовут Ракайен Тиэррел. Точнее Ра Кайен. Или Кайен из дома Ра. Это имя принимает правящий дом королевства эльфов. Я был надеждой короны. Это не метафора, а титул. У людей меня называли бы наследником трона. Старший сын. Ра должен быть безупречен. Честь и справедливость превыше всего – девиз короны. И приближенный короны, то есть Ра, должен соответствовать этому девизу. Мой отец именно таков. Братья тоже. И я… был. Наши законы и традиции отличаются от ваших главным образом тем, что соблюдаются. Так, например, кровь Ра священна, и тот, кто ее прольет, навлекает позор и презрение не только на себя, но и на свой клан. Клан прекращает существовать, теряет имя, а те, кого не приняли другие дома, становятся лишенными имени. В основном только они и выходят за Сиккильские горы, становясь странствующими рыцарями. Впрочем, последний раз кровь Ра была пролита неумышленно и личным указанием носящего корону позор не лег на клан и даже преступник был не казнен, как того требовал закон, и лишь изгнан. Было это задолго до моего рождения, но за прошедшие годы наши кланы так и не стали друзьями.

Кай замолчал, и этим воспользовался любознательный Илем:

– И что, у вас не бывает бунтов да мятежей?

Кай покачал головой.

– Не бывает. Ра действительно справедливы. Если же кланы недовольны Ра, созывают круг камней и общим решением корона может быть передана другому дому. Подобного не случалось более полутысячи лет. Так вот, наши дома не стали близки. Я влюбился в дочь главы клана Миа, просил ее руки и получил отказ, хотя как раз надеялся, что именно так кланы могут примириться. Наша вражда никогда не была открытой, Миа ставили палки в колеса, оспаривали некоторые решения, искали, к чему бы придраться, но находили очень редко, и поддержкой не пользовались. Собственно, это была не вражда, но неприязнь.

– А девушка тебя любила?

– Да, – без колебаний ответил Кай.

– М-да, – удивился Илем. – Это какой же должна быть неприязнь, чтобы не захотеть увидеть собственную дочь королевой? Ради того чтоб только уязвить?

– Среди людей таких предложений не отклоняют, это верно… Но эльфы более свободны, и любой клан может отказать дому Ра. И дом Ра должен снести это с достоинством. Но нам с Диени было невмотогу… и мы решили добраться до храма Великого и пожениться там. Брак, заключенный в древнейшем храме, святыне всех эльфов, нерушим. Он считается освященным небесами. Служители храма умеют видеть истинные чувства и соединяют только любящих. Мы не сомневались, что у нас получится.

Он снова замолчал, погружаясь в свои печальные воспоминания.

– Случалось, что глава клана женился на дочери служанки, а легкомысленная девица выходила замуж за Ра – но лишь в храме Великого. Этот брак признается всеми безоговорочно. Но мы не доехали. Воины клана Миа нагнали нас в одном лишь переходе до храма. Со мной было семеро моих приближенных… друзей, с Диени – две ее подруги, против нас – почти полсотни отборных бойцов. Нет, кровь Ра они не пролили, хотя я дрался наравне со всеми. Силы были слишком неравны. Девушек, троих моих друзей и меня захватили живыми. И доблестных воинов, благороднейших эльфов казнили у меня на глазах. Их зарезали, как баранов на бойне. Миа имели на это право. А я на это смотрел и не мог остановить. На мне их кровь.

– А девушки? – тихонько спросила Лири. – Неужели их тоже убили или…

– Эльфы не убивают женщин. Женщина – олицетворение жизни, нельзя убивать жизнь. Даже преступниц не казнят, лишь пожизненно запирают в крепости. Их просто выдали замуж. Диени – за бывшего каторжника, одну ее подругу – за крестьянина, вторую – за золотаря. Я узнавал потом… муж обращался с Диени хорошо, против ожидания ее отца. Одна девушка умерла в родах, вторая похоронила мужа. А Диени живет со своим, воспитывает детей. Последний раз я видел ее там, на месте боя, забрызганную чужой кровью. Ее увезли, а меня оставили хоронить убитых. Вернувшись в столицу, я передал свое право надежды младшему брату и… и с тех пор я только однажды пересекал Сиккильские горы, чтобы присутствовать на похоронах своей матери.

– Я не понял, – почесал в затылке Илем, – твоя-то вина в чем? В том, что куча горделивых недоумков поубивала твоих людей?

– А твоя в чем? – вздохнул Диль. – В том, что ты ее чувствуешь.

Кай не мигая смотрел на огонек свечи. Ори, набычившись, полировал свой топор. Нахмурившийся Илем все решал, почему выбор пал именно на них.

– Что это? – хмуро спросил он. – Давайте попробуем порассуждать. Традиционно считается, что когда в мире набирается слишком много зла, происходит… ну вот как раз то, что происходит с нами. Истончается какая-то стена, в довесок в местному приходит еще и чуждое зло и отыскивается кучка избранных… всегда, кстати, считал, что избранный – это либо некто весьма достойный, либо просто большая шишка, которой можно все.

– Быть избранным не всегда награда, порой это кара, – грустно заметил Кай.

– Кара. Пусть кара. Пусть выбрали нас, потому что мы виновны, потому что это понимаем и так далее. Но какое отношение накопившееся зло имеет к Дилю? Да он, наверное, даже комаров не убивает, а деликатно сгоняет, чтоб лапки им не переломать. Сделал глупость в юности и теперь себя клянет. Да все здесь, я смотрю, по глупости, что Лири, что ты, Кай… Ори, ты тоже? – «Угу», – буркнул орк. – Один я по трусости.

Даже Ори изумленно уставился на Илема, даже Лири приоткрыла рот.

– Да ты кто угодно, но не трус, – возразил Кай. Кривая усмешка Илема Дилю не понравилась.

– Давай договоримся, что я лучше знаю, кто я. Ладно. Кара. Только какая ж кара, когда нам дается вполне конкретное задание, выполнив которое мы считаемся чуть не героями?

– Искупление, – сказал Кай. – Возможно, жертва. Разве ты не готов умереть во имя спасения мира?

– Нет, – искренне удивился Илем. – Я не готов умирать ни ради какой цели.

Эльф растерялся.

– Не стоит мерить всех по себе, Кай, – устало и очень по-взрослому проговорила Лири. – Ты разве не видишь, что высшая ценность для нашего вора – его драгоценная персона.

– Ну да, – не смутился Илем, – а ты, надо понимать, готова? Не смеши. Кай наверняка готов, но чтоб ты… Диль, ты готов?

– Я не знаю. Наверное, нет, – со стыдом ответил Диль. – Разве можно сказать, к чему ты готов, пока это что-то не наступит?

– Легко, – хмыкнул Илем, – достаточно просто хорошо знать себя самого.

Диль с минуту размышлял, стоит ли говорить, и все же решился:

– Ты знаешь себя самого, но не понимаешь, почему не можешь себе простить смерть Силли. Значит, не так уж хорошо…

Он умолк, увидев посветлевшие от бешенства голубые глаза Илема. Забавно, но у всех тут глаза разной степени голубизны. Кроме самого Диля

– Не сердись, – попросил он, – но разве я неправ?

– А что может быть обиднее правды? – раздраженно фыркнул Илем. – Ладно. Проехали. Я действительно не понимаю. Я всегда все охотно себе прощал, и даже тогда, пусть я и был потрясен, все равно понимал, что забуду и это. Но не забыл.