— Но она любит меня! Мария не может быть счастлива с нелюбимым мужем.

— Она еще очень молода. Начиталась романов, форма ваша ее ослепила. Ее жених-достойный человек, и со временем она его полюбит.

— Нет! — с болью воскликнул Энрике, — Отложите свадьбу, поговорите с Марией. Умоляю вас!

— Вы хотите, чтобы я нарушил обещание, данное сеньору Линчу, из-за безрассудства девчонки и солдата? Да вы с ума сошли! Простите, по нам больше не о чем говорить. Вас с минуты ил минуту могут арестовать, и я не хочу, чтобы это произошло в моем доме.

— Когда-нибудь вы горько раскаетесь в том, что сломали жизнь Марии, — сказал Энрике, прежде чем уйти.

Виктория, с волнением ждавшая окончания этой заведомо обреченной беседы, тайком проводила Энрике на конюшню и спрятала его там до приезда Адальберто и Марии.

Гонсало вполне устраивало решение отца ускорить свадьбу с Марией. Чем раньше, тем лучше! Он уже все равно не мог находиться с отцом под одной крышей, не мог видеть его. И хорошо, что осталось потерпеть всего несколько дней. А там он получит свою часть состояния и укатит с молодой женой куда-нибудь в Европу, вероятнее всего, в Англию, где у него имеются прочные деловые связи.

Написав Марии нежное письмо и отправив его в «Эснерансу», он сделал очередной запрос в Лондон, готовя почву для своей будущей деятельности. Ему было приятно думать о том, как он станет заниматься самостоятельным бизнесом вдали от отца, как ладно будет жить с Марией, и лишь одна малость мешала ему чувствовать себя вполне счастливым — Маргарита! При воспоминании о ней в сердце Гонсало тотчас же проникала щемящая боль, смешанная с досадой. Он ругал себя за эту душевную слабости за неуместную сентиментальность и, чтобы обрести всегдашнюю уверенность, отправился в бар к Маргарите.

— Мою свадьбу перенесли на более ранний срок, чему я очень рад, — сказал, дерзко глядя в глаза Маргариты.

— И ты смеешь говорить это мне?! — возмутилась она, — Какой же я была дурой!

— Женитьба моя ничего не изменит, — продолжил Гонсало, — Ты от нее только выиграешь.

— Это, каким же образом?

— Когда все связи Оласаблей и все их состояние станет моим — я вытащу тебя отсюда и сделаю настоящей сеньорой. Ты будешь жить в роскоши! Это я тебе обещаю.

— Мне нужна не роскошь, а твоя любовь! — воскликнула Маргарита, и на глаза ее навернулись слезы, — Не женись, прошу тебя. Забудь деньги, забудь Марию!

— Ну, все, хватит! — внезапно вскипел Гонсало, — Поди прочь!

Затем он пригласил за свой стол Бенито и предложил ему очередное рискованное дело, разумеется, за хорошее вознаграждение: совершить кражу в порту.

— Товар принадлежит моему отцу, — пояснил он Бенито, — Но пусть тебя это не смущает. Отец получит страховку и в накладе не останется.

— Там сильная охрана, — заметил Бенито.

— Я знаю, как туда проникнуть незаметно. Ты только следуй моему плану, и все будет в порядке. Когда пропажа обнаружится, все решат, что товар потерялся при перевозке. А я к тому времени уже сбуду его с рук.

— Я всегда к вашим услугам, — согласно кивнул головой Бенито.

Как ни уговаривала Мария отца, как ни пыталась достучаться до его сердца — все было напрасно. Мануэль был уверен, что лишь с Гонсало его дочь обретет истинное счастье. Разве мог он отдать свою дорогую Марию в руки случайного человека, безвестного сержанта, да к тому же еще и дезертира!

— Энрике нарушил присягу только из-за меня, — тщетно объясняла отцу Мария, — Разве это не доказательство его любви ко мне?

— Нет! Если он бросил службу, то когда-нибудь бросит и тебя, — возражал ей Мануэль, — А я не могу этого допустить. Я должен, прежде всего, думать о твоем благе. Ты выйдешь замуж за Гонсало и очень скоро забудешь этого сержанта, как дурной сон.

— Никогда я не смогу забыть Энрике! И Гонсало не смогу полюбить. Ты требуешь у меня жизнь, папа!

— Я только хочу тебя спасти. А ты прислушаешься к моим словам и подчинишься. Будешь моей хорошей Марией. Мы ничего не скажем матери о нашем разговоре, потому что должны беречь ее. Обещай, что ты послушаешься меня!

— Не терзайся, папа. Я сделаю так, как ты хочешь, — со слезами на глазах пообещала Мария.

Уйдя в свою комнату, она зарыдала в голос, не в силах, больше сдерживаться.

— Я хочу умереть, — сказала она склонившейся над ней Виктории.

— Ты просто струсила! — рассердилась та, — Я не желаю слышать этих страшных и глупых слов. Тебя ждет Энрике. Он любит тебя! Ты убежишь с ним!

— Я не выдержу… — простонала Мария.

— Выдержишь! — уверенно заявила Виктория, — Я все устрою. А ты пока отдохни.

План Адальберто и Виктории был дерзок и прост: Мария выйдет с матерью в город за покупками, а там ее будет поджидать переодетый в крестьянскую одежду Энрике. Виктория приведет к условленному месту лошадей, и влюбленные смогут ускакать на них прочь из города, а после уедут за границу.

Несколько дней Адальберто прятал Энрике в сарае доньи Эулохии, у которой он снимал комнату, — сначала тайком от хозяйки, а затем и с ее ведома. О готовящемся побеге знали также дочь Эулохии Долорес, их горничная Мартина и Хименес, искренне желавшие счастья Энрике и Марии.

Когда Энкарнасьон и Мария отправились в город, Виктория тотчас же выскользнула за дверь, сказав Доминге, что хочет покататься на лошади. Проезжая мимо дома Эулохии, она подала знак Мартине, и в дело вступил Адальберто, вышедший на прогулку в сопровождении «слуги».

Теперь самое трудное предстояло совершить Марии: обмануть горячо любимую мать, бросить ее посреди города, не простившись, не попросив прощения и уж тем более не получив ее благословения на брак с Энрике. Виктория опасалась, что у сестры в решающий момент могут сдать нервы, и она не сможет оставить мать.

Марии действительно было непросто отважиться на такой шаг, но она все время помнила об Энрике, и это придавало ей сил.

— Сегодня улицы выглядят как-то по-иному, — сказала она матери, глядя из окна кареты.

— Это потому, что ты выходишь замуж, — улыбнулась Энкарнасьон.

— А можно мне немного прогуляться пешком?

— У нас нет времени. В другой раз, — ответила Энкарнасьон, но, увидев, как сразу же опечалилась дочь, добавила: — Что, очень хочется?

— Хотя бы на минутку! — взмолилась Мария.

— Ну, хорошо. Не могу тебе отказать, — уступила мать, — Симон, остановись здесь ненадолго.

— Спасибо, мамочка! — поцеловала ее Мария и, прежде чем выйти из кареты, произнесла взволнованно: — Я должна признаться… Я обманывала вас…

— В чем? Я не понимаю тебя, дочка.

— Я пыталась с вами поговорить, но у меня не получилось, — продолжила Мария, — Поверьте, я очень люблю вас, но боюсь, что вы меня разлюбите!

— Да что же такого может случиться, что заставит меня разлюбить мою Марию? — благодушно усмехнулась Энкарнасьон, решив, что странные слова дочери обусловлены ее детскими страхами накануне замужества.

— А если я вас обманываю? — пошла еще дальше Мария.

— Ты говоришь о свадьбе? — высказала догадку Энкарнасьон, — Пусть тебя это не волнует, дочка. Я знаю, что ты солгала мне, впервые в жизни, — При этих словах сердце Марии упало, но мать продолжила: — Сказала, что полюбила Гон-сало, только затем, чтобы успокоить меня, ведь я была больна. И с тех пор, как ты вернулась из «Эсперансы», ни разу не спросила о своем женихе.

— Я знала, что вы меня поймете, мама! — обрадовалась Мария.

— Как не понять, если у тебя такие грустные глаза? Крепись. Со временем все пройдет. Ты станешь замужней женщиной…

— Со временем будет только хуже! — опять впала в отчаяние Мария, — Может, я даже умру!

— Не говори так! Мне становится дурно!

— Но это правда, мама!

— Ты говоришь, как напуганная девочка, — попыталась утешить дочь Энкарнасьон, — Тебе страшно становиться женщиной. Но поверь, когда тебя будут окружать дети, — все изменится. Гонсало будет хорошим отцом, я не сомневаюсь.