Так огромный дом Уэда за одну ночь превратился в пепел, и все — золотая и серебряная утварь, монеты, сокровища живописи и антикварные редкости, старинные рукописные книги, тетради с деловыми записями — все бесследно исчезло.

Когда отец услыхал о гибели дома, с ним в тот же вечер случился второй удар. Несчастья следовали одно за другим Такэру, не перенеся косых взглядов и перешептываний у себя за спиной, не смог оставаться в деревне, он уехал в Накацу. Спустя некоторое время он тайно продал все земельные угодья дома Уэда и однажды ночью сбежал в Токио. С тех пор о нем не слыхали.

Его брата Сатору, брошенного им на произвол судьбы вместе с потерявшей рассудок матерью, подобрал кто-то из родственников.

Семья Сонобэ похоронила О-Кику в одной могиле с Сигэру, и в деревне эту могилу прозвали “могилой влюбленных”. Круглый год деревенские девушки приносят сюда полевые цветы.

Пепелище усадьбы Уэда люди почему-то избегают, и никто не захотел построить себе на нем жилье. Поэтому там привольно разросся репейник, днем неумолчно звенят цикады. От прошлого сохранился теперь только пень сгоревшего старого камфарного дерева.

ТРИ ДНЯ ОБЛАКОВ НА КОДЗАН

10 мая

Открываю сёдзи — солнце поднялось над горой Акаги. Хотя небо очистилось и стало изумрудным, в горных долинах густо клубятся свинцовые облака. Земля смочена недавним дождем, тени деревьев размыты. Свежий и прохладный горный воздух пронизан светом утреннего солнца, и капли, падающие с верхушек деревьев, сверкают, подобно алмазам. Ласточки, радуясь хорошей погоде, непрерывно прилетают и снова улетают, звучат полные радости голоса пташек.

Спустя немного смотрю снова. Картина уже несколько изменилась. Небо сияет бледно-зеленым, по нижнему краю его ползут, как жуки-скарабеи, разорванные фиолетовые облака. Белые облака, клубящиеся на всем пространстве от гор Оноко и Комоти до Акаги — в них есть и темно-синий оттенок, — вытянулись в длинный ряд и словно серебряный пояс охватывают склоны гор. А вершины Оноко и Комоти— на их зеленовато-голубой поверхности лежит темно-синяя тень — выделяются на фоне неба точь-в-точь как плавучие острова.

Некоторое время наблюдаю облака у подножия Акаги: шаг за шагом начинают они двигаться на юго-восток, словно великая армия выступила в поход. Непрерывной чередой движутся они, клубясь и скучиваясь, а затем постепенно, следуя течению реки Тонэгава, они опускаются. В то время когда первый отряд их уже пришел в движение, облака у подножия Оноко и Комоти, да и те, что собрались в долине реки Адзумагава, еще хранят неподвижность.

Первый отряд их уже уплывает, за ними следует центр армии и арьергард, в свою очередь, тоже двигается в поход.

Длинный ряд белых облаков похож на дракона с белой чешуей или на водопад, только текущий горизонтально. Облака движутся вдоль реки, проходят над горами, задевая их верхушки — с запада на восток, с севера на юг, — и так, нагоняя друг друга, они постепенно проходят.

Внезапно они перечеркивают Оноко, делят на части Комоти, разрывают надвое силуэт Акаги, и в небе возникают призрачные горы.

Тот край облачной гряды, на который падает солнечный свет, сверкает ярче белого золота, светлее чистого серебра, а горы, выйдя из этих облаков, словно готовы растечься темными каплями по зеленому небу. Акаги уже вся стала темно-синей. Оноко и Комоти отчетливо, словно нарисованные кистью, выделяются своим голубым покровом.

А там, где облачная гряда бледнеет, горы на границе между провинциями Сиранэ и Этиго слабо отсвечивают зеленым. Но проходит время, и поток облаков, льющийся, словно бесконечная река, прерывается, большая их часть поднимается вверх и Акаги полностью сбрасывает с себя облачную одежду. Омытая дождем, осушенная облаками, ее поверхность чиста, как драгоценный камень.

Однако погода на горе Кодзан не установилась, и сегодня тоже к концу дня небо не проясняется. Красивые белые облака тают или, подобно дыму, оседают на ее склоне. Замутненные облака вскипают тут и там, клубятся, заслоняют свет, и почти мгновенно весь облик горы и ее цвет меняются. А после одиннадцати часов утра, снова и гора, и долина закрываются кучевыми облаками, и начинает лить дождь. Он то прекращается, то льет снова, небо немного прояснится и снова хмурится — погода все капризничает. Ночь тоже наполнена шумом дождя.

13 мая

С наступлением утра дождь становится упорнее, но ближе к полудню слабеет, облака и туман, покрывшие все кругом, светлеют, и хотя все, кроме одной лишь горы Икахо, еще окутано белым туманом, думаешь: скоро уж прояснится. Туман из горных долин начинает быстро устремляться вверх — так уплывает дым. Высоко поднявшись, он обволакивает жилища, гладит криптомерии и лиственницы, широко растекается вокруг.

Взглянешь на источник в саду — капли дождя еще беспрерывно выводят на его поверхности узоры; поднимешь глаза — дождь падает белыми нитями, однако небо постепенно светлеет, оживленно звучат голоса пташек, танцуют ласточки, далеко где-то ревет бык, кругом — на первых и вторых этажах — люди раздвигают сёдзи и радуются: “Наконец-то ясно”.

Время приближается к двум часам пополудни. Пелена облаков и тумана, заполнявшая горные долины, рвется, и, начиная со склонов, понемногу обнажается вся нижняя часть гор Оноко и Комоти.

После дождя тяжелая темная зелень блестит, словно вот-вот растает. Внезапно открываются просветы чистого неба. Облака постепенно расходятся, разрываются на тысячи клочьев, покидают горы, подымаются в небо или убегают — на восток, на восток...

Вдруг на левом склоне Акаги появляется разорванная радуга. Не сон ли это? Сверкая всеми красками, она словно готова каплями стечь на землю. Белые облака, понемногу отделяющиеся от склона Комоти и клочками всплывающие вверх, постепенно направляются к Акаги, и каждый раз, как они проходят мимо радуги, кажется, что многоцветная радуга дробится на части.

Вскоре и над правым склоном Комоти тоже встает радуга, но совсем бледная. Она даже не протягивается сплошной полосой, а кажется лишь прерывистой светлой линией.

Смотришь с высоты второго этажа — изменения облаков поистине не поддаются описанию. Прилепившиеся к горе синие облака образуют подкрашенный фон, а поверх них лежат другие, словно пропитанные белой краской. Есть и такие, в которых белое незаметно переходит в темное. Иные, словно застыв в глубокой печали, не двигаются с места. А некоторые свободно плывут поверх других. Облака грозные, как гнев титана, легкие, как улыбка ангела; обильные облака причудливых очертаний, идущие, тянущиеся поперечной полосой, кучевые, похожие на скомканную вату; белые как серебро; сверкающие как медь; фиолетовые, голубые, серые, привольно располагающиеся на небе, они все заполонили собой.

Нарисуй такое художник—не поверят, и все же вот они, нарисованные кистью природы.

В самом деле, сколькими же ярусами они громоздятся? В глубине, за одним слоем таится другой, поверх этого — еще один, а дальше еле-еле проглядывает голубое небо. Глядишь, и кажется, что смотришь со скалы в бездонную пропасть.

На вершине горы Комоти облака всплывают клочьями, как вата, взглянешь еще раз — за ними словно полощутся белые флаги. А на верхушке Оноко скучились облака, напоминающие скалы, но вдруг все они, до единого, меняют свою форму — невозможно даже предположить, что в них таится такая энергия!

Спустя немного времени неожиданно выглядывает вечернее солнце; облака, что собрались на западе, становятся фиолетовыми и образуют отливающий золотом круг — яркий солнечный свет льется между ними, словно дождь. Дальние горы скрыты золотистой дымкой, три облачка, тянущиеся вдоль вершины Оноко, вспыхнув лиловым пламенем, внезапно взмывают ввысь, а те, на которые прямо падает солнечный свет, отливают белым золотом.

На Комоти появляются золотисто-изумрудные складки. На горе Рандзэн каждое дерево облито вечерним солнцем, и кажется, что свежая после дождя зелень вот-вот запылает.