На следующий день Мандзю пригласили к Ёритомо.

— Да, ты очень искусна в сложении имаё. Ты славно пела. Скажи, из какой ты провинции, кто твои родители, назови их имена. Я должен сделать тебе подарок, — сказал Ёритомо.

Мандзю снова не хотела называть родителей, но решила, что на этот раз уже невозможно скрыть, она сказала:

— Моя мать — Караито, та самая, что заключена в каменную темницу, что позади вашего дворца. Она покинула меня, когда я была четырехлетним ребенком, а весной прошлого года у нас в Синано стало известно, что моя мать арестована. Это может показаться невероятным, но решившись спасти мать, я добралась сюда. Я хочу за имаё такой подарок: возьмите мою жизнь вместо жизни моей матери.

Ёритомо выслушал, он был удивлен и сразу ничего не сказал.

Немного погодя он заговорил:

— Так значит, Караито — твоя мать. Спасти Караито было столь же невозможно, как отыскать ворону с белой головой или рогатую лошадь. У нас большая радость, поэтому я ничего не пожалею. Раз Караито сумела сохранить свою жизнь-росу, приведите ее и отдайте Мандзю.

Цутия сказал: “Слушаюсь!” Каменную темницу разбили, Караито, которая была узницей больше двух лет, освободили, проводили ее в сад и отдали Мандзю.

Мандзю была счастлива, она крепко обняла мать и плакала и плакала от радости, и мать вместе с ней заливалась слезами.

И сам Ёритомо, его приближенные, супруга, все самураи, которые при этом присутствовали, проливали благодарные слезы.

Дети — одна из драгоценностей, которыми обладают люди. Вот Мандзю, не думая о том, что она женщина, а ведь ей было всего двенадцать-тринадцать лет, сумела добраться до Камакуры и спасла мать из пасти крокодила. Это удивительно!

Ёритомо сказал, что хочет сделать Мандзю подарок. Он отдал ей деревню Тэдзука в Синано с доходом в десять тысяч кан³⁹. От его супруги для Мандзю были отправлены тысяча золотых монет и тысяча связок узорчатого шелка. В подарках приближенных сёгуна было золотого песка на пятьсот рё⁴⁰ и тысяча хики⁴¹ шелка из Мино. Каждый из камакурских даймё преподнес Мандзю подарок.

Ёритомо сказал:

— Я хотел бы, чтобы Мандзю осталась в Камакуре, но, думаю, мать станет о ней беспокоиться, так что пусть они вместе возвращаются в Синано, — вздохнул он.

Мандзю обрадовалась, вместе с Караито они тут же отправились в Синано. В Камакуру Мандзю шла тридцать два дня, а теперь дорога домой заняла всего пять дней. Они прибыли в деревню Тэдзука и увидели старую монахиню. Мандзю плакала, лежа ничком на полу. Когда она перевела дух от слез, сказала:

— Мандзю вернулась. Послушай, бабушка, я — Мандзю, а это — Караито.

Монахиня посмотрела на свою дочь и заплакала счастливыми слезами. Все в доме проливали радостные слезы. Благодаря тому, что она была почтительной дочерью, Мандзю, с помощью бодхисаттвы Хатимана с Цуругаока, сумела исполнить имаё, получила владение, спасла мать, которая больше двух лет была узницей, приобрела многочисленные богатства, а для потомков процветание. Все это благодаря дочерней почтительности Мандзю.

Это радостный рассказ, каждому это понятно, каждый это чувствует.

Человек по имени Саики из Уда в провинции Будзэн отправился в столицу, надеясь получить владение для своей семьи. Он подал прошение, но дело не двигалось. Шли годы и месяцы, и все было напрасно. Он решил, что больше так продолжаться не может и отправился в храм Киёмидзу⁴², чтобы затвориться там на семнадцать дней. Саики рассчитывал, что, возможно, ему все будет объявлено в вещем сне. С собой он взял мальчика по имени Такэмацу. Хотя Саики горячо молился, но вещего сна так и не увидел. Он обернулся и вдруг заметил красавицу лет двадцати. И черты ее лица, и фигура были необыкновенно хороши: длинные, блестящие как перья зимородка волосы были заколоты шпилькой, ее иссиня-черные брови напоминали молодой месяц, а красные губы были как цветок пиона. Она обладала всеми тридцатью двумя отличительными признаками Будды, была так хороша, что луна ей завидовала и цветы испытывали зависть. Она перебирала четки из кристаллов и, казалось, была погружена в молитвы. Саики подумал: “Раз уж мы живем в одном и том же мире людей, хорошо бы провести с ней хоть одну ночь!” Он томился. Решив заговорить с женщиной, Саики приблизился и спросил:

— Вы тоже затворились в этом храме? Женщина, казалось, не слышала. Саики подумал, что, может быть, где-то неподалеку был ее муж. Сердце Саики не успокоилось. И вот медленно начало светать. Саики было грустно, он подошел к помосту, поближе к женщине и прочел:

Женщина тревожно слушала его, ведь считается, кто не ответит на стихотворение, родится безъязыким. Она отвернулась и прочла:

Прочтя это, она ушла. Саики чувствовал неизбывную грусть расставания. Он позвал Такэмацу:

— Пойди за этой женщиной, посмотри, где она живет, и тут же возвращайся.

Мальчик тайком последовал за женщиной. На Четвертой улице Такакура она свернула к красивому дому, мальчик шел следом. Женщина поднялась на широкую галерею и вошла в боковую двустворчатую дверь, тут она оглянулась и заметила, что за ней следит мальчик. Она улыбнулась про себя, и когда тот подошел, произнесла:

— Передай своему хозяину: “Скрытый в траве воробей”, она больше ничего не добавила и ушла внутрь.

Мальчик тут же вернулся и рассказал как все было. Саики слушал с беспокойством, но подумал и обрадовался, ведь это была строка из стихотворения: