Николай Черных

ГОРГОНЫ АСТРЫ

Однажды утром, когда редко утихающие на Кобосе ветры несли над планетой тучи смерзшейся углекислоты, к стыковочному отсеку госпиталя подъехал вездеход. Двое врачей в масках вышли в приемную камеру. Из вездехода в сугроб выпрыгнул невысокий человек в скафандре и ловко, в несколько секунд, срастил задний люк с «приемником».

Климов увидел из своей одиночной палаты, как носилки на длинной ленте транспортера поползли по коридору. Семь неподвижных фигур одна за другой скрылись за дверями второй палаты. Вероятно, на какой-то планете произошла катастрофа. Госпиталь на Кобосе — единственное место обитания людей.

Между тем пилот, привыкший, видимо, действовать стремительно, уже успел перебраться в помещение и снять скафандр. В голубом костюме межзвездника, несколько свободно сидящем на нем, он напоминал подростка. Стройный, смуглый до черноты, с темными вьющимися волосами и, судя по быстрым, четким движениям, очень ловкий. «Полинезиец», — решил Климов, разглядев его овальное лицо с крупными губами. Подойдя к приезжему, спросил:

— Что случилось?

— Горгоны, — коротко ответил пилот. Взгляд его золотисто-карих глаз был спокоен, но Климову показалось, что он проник ему прямо в душу. — Да, опять горгоны…

— Так вы с Астры? А я думал, катастрофа на Барете или Галле.

— В известной степени это тоже катастрофа. Здесь почти весь экипаж «Антея», экспедиция Батлера в полном составе.

Сердце Климова сжалось в тревоге. Рядом с Джоном Батлером проводила изыскания группа Чижова от которой он отстал по болезни. А именно на него, Климова, возлагалась защита ученых на Астре.

— Что с людьми Чижова? — волнуясь, спросил он.

— С русскими все нормально. Вы что, за своих переживаете?

— Да. Но, поверьте, я очень сочувствую вашим соотечественникам.

— Это не мои соотечественники.

Ответ прозвучал неожиданно резко. Климов внимательно посмотрел на собеседника, но на его бесстрастном лице эта резкость никак не отразилась.

— Владимир Алексеевич Климов, биолог, — представился он, пытаясь сгладить возникшую неловкость.

— Как вы, русский, попали в американский госпиталь?

— А вы знаете на Кобосе другой?

— Понятно. Авария?

— Нет, неудачная охота на хлопорий.

— Настоящие химеры. Мне приходилось бывать на Барете.

Приезжий не торопился назвать себя, и Климову пришлось спросить прямо:

— Кто вы?

— Зовите меня Кальтэ. Пилот Кальтэ.

Климов умел ценить в людях сдержанность. Его деликатность, видимо была оценена, и скоро они уже беседовали как старые знакомые. Климов был рад встрече. За два месяца, проведенных в госпитале, он соскучился по людям. Кроме двух врачей, в госпитале находилось еще трое американцев, совершивших вынужденную посадку и уже несколько месяцев ремонтировавших свой корабль. Бывалые путешественники, они многое повидали на своем веку, не один год рыскали в космосе по таинственным делам своей фирмы. С ними Климов как-то не сошелся. К Кальтэ же он почувствовал симпатию с первых минут встречи.

Узнав, что пилот располагает временем, Климов взялся показать ему госпиталь. Со всеми службами, атомным реактором и оранжереями он занимал площадь в два гектара, а в глубину уходил всего на три этажа. Они обошли его за полчаса. Климов заметил странное равнодушие своего нового знакомого к устройству и работе довольно сложного жилого комплекса. И еще биолог обратил внимание на подозрительную неосведомленность пилота о самых простых вещах. Особенно это касалось мелких событий на Земле совсем недавнего прошлого.

Иногда ему казалось, что пилот не понимает, о чем идет речь, пытается скрыть это и находится в постоянной настороженности. «Провалы памяти», — догадался Климов.

— Давно летаете? — спросил он.

Кальтэ кивнул.

— На Лоте были?

— Приходилось. На Абрисиде и Орфее тоже.

«Определенно, амнезия, — решил Климов. — У Абрисиды было самое сильное излучение».

В дальнейшем он строил беседу с учетом этого открытия: не спрашивал о Земле и о то, что могло служить предметом «дальней» памяти. Постепенно настороженность Кальтэ прошла, он стал словоохотливей. Самое время было начать разговор о горгонах.

Климов усадил Кальтэ в кресло перед панорамой и подобрал пейзаж: лесная опушка с неширокой речкой в спокойных берегах. Иллюзия была полной: легкий ветерок доносил запах спелых трав, по-летнему грело солнце.

— Как это случилось? — спросил биолог, повернувшись к пилоту.

— Неожиданно, как всегда бывает при встречах с горгонами. Выехали на съемки — и не вернулись. Через несколько часов их нашли. Состояние вы видели.

— Не думал я, что это настолько серьезно, — через некоторое время задумчиво сказал Климов. — В справочнике о них сказано всего несколько слов: физическая природа мало изучена, в чем-то схожа с нашим северным сиянием…

— Не совсем, — возразил пилот и кивнул на экран. — Такая же безмятежность: лес, поле, солнце — и вдруг из почвы начинает сочиться изумрудно-зеленый или серебристо-голубой пар или с неба опускается клубок тумана, а через мгновение в воздухе появляются диски величиной с тарелку. Почти прозрачные, с темными пятнами неопределенной формы. Зрелище потрясающее. Финал — паралич. Пораженных горгонами приходится, как правило, госпитализировать.

— Вы сказали, туман зеленый или…

— Окраска свечения зависит, видимо, от напряжения гравитационного поля.

— Так это газ?

— Не совсем… — опять возразил пилот.

— Вам лично приходилось встречаться с горгонами?

— Сотни раз.

— Как же вам удалось спастись? Вы — меткий стрелок?

— Нет. Опередить горгон невозможно, как и защититься от них. Просто они на меня не действуют.

— Вы хотите сказать, что они действуют не на всех?

— Да.

— Это чрезвычайно важно! — воскликнул Климов. Может быть в этом разгадка? Вы обратили внимание на выражение лиц у пострадавших?

Кальтэ кивнул, с интересом взглянув на биолога.

— Состояние аффекта, при котором нетрудно переступить границу разумного. — Пилот нахмурился.

— Лично я, кроме страха и агрессивности, на лицах у них ничего не заметил.

— Может быть, может быть… — рассеянно согласился Климов, думая о чем-то своем. — Оказывается, горгоны гораздо опаснее, чем я предполагал. А наши люди фактически остались без зашиты, ведь что я могу предложить как специалист, сидя здесь, на Кобосе?

— Я завтра вылетаю на Астру. Могу вас захватить.

— Вы представить себе не можете, как меня обяжете. В лучшем случае я мог попасть на Астру с рейсовым звездолетом почти через год. — Биолог в порыве благодарности схватил пилота за руку.

Но тот остановил его.

— Не стоит благодарности. Я руководствуюсь и чисто эгоистическими соображениями: вдвоем веселее.

Климов, воодушевившись, начал было излагать свои планы защиты от горгон. Но ему помешал Вильсон, один из пилотов американского корабля. Длинный, худой, с полуприкрытыми, будто сонными глазами, он слегка кивнул головой в знак приветствия и сказал пилоту:

— Доктор просит вас к себе. — И тотчас ушел.

Худое острое лицо Вильсона было спокойно, даже равнодушно, но что-то в его взгляде встревожило Климова, и он пошел вместе с пилотом.

Дверь в комнату Джефферсона — командира корабля — была приоткрыта. Миновав ее, Климов внезапно оглянулся: Джефферсон стоял на пороге и смотрел на них со странным выражением. Встретившись взглядом с Климовым, он мгновенно преобразился: улыбнулся широко и дружелюбно. «Оборотень», — подумал Климов: ему давно казалось, что Джефферсон и его пилоты неискренни, что-то скрывают. За поворотом коридора он спросил у пилота:

— Вы знакомы с Джефом?

— Нет. А почему вы спрашиваете?