– Большая! Полиняет!

– Такие вещи не линяют, – напомнила я ей о качестве своих шмоток.

– Все равно! – непреклонно ответила Элла и перевесила пестрый костюм на другую вешалку.

В дверь деликатно постучали.

– Да! – откликнулась я.

Дверь приоткрылась, и в комнату заглянула Марья Гавриловна.

– Простите, Элла Сергеевна, – начала она как всегда корректно. – Вы не распорядились, что готовить на ужин…

– Все равно, – нетерпеливо отмахнулась Элла. – Пускай повар решает сам.

– Я передам, – ответила Марья Гавриловна и скрылась.

– Железная леди, – сказала я.

– Да, – согласилась Элла рассеянно. – Такая жизнь. Поневоле станешь железной.

– У нее что, какая-то проблема? – спросила я деликатно.

– Самая страшная проблема, – ответила Элла. – У нее дочь… не совсем нормальная.

– Как это? – не поняла я.

Прелестная Женя совершенно не производила такого впечатления!

– У девочки год назад родился мертвый ребенок, – хмуро сказала Элла.

– Боже мой!

Я испуганно перекрестилась. Элла машинально повторила мой жест.

– Вот девочка и тронулась… Ее зациклило на том, что ребенок жив. Растет и развивается. Представляешь, она всем рассказывает о его детских болезнях…

– Она мне говорила, – перебила я.

– Да. В общем, кошмар.

Я немного подумала.

– Слушай, Элла, ей семнадцать?

– Семнадцать, – подтвердила Элла.

– Выходит, она забеременела в пятнадцать лет?

Элла молча вздохнула.

– И кто этот подонок? – спросила я.

– Понятия не имею! Наверное, какой-нибудь одноклассник.

– Она школу закончила?

– Да нет! Только успела в десятый класс перейти, как залетела. Обидно. Девчонка способная была. С шести лет в школу пошла, уже и читать, и писать умела.

Я молча покачала головой. Да и что тут можно было сказать?

– Она и раньше у нас подрабатывала, – рассказывала Элла. – Летом, на каникулах. А сейчас мы ее совсем на работу взяли.

– А чем она занимается?

Элла пожала плечами.

– Придумываем работу попроще. Посуду моет, например, пыль вытирает, на стол подает, убирает со стола… Что она еще может?

– А ты не пробовала у нее выяснить, кто отец ребенка?

– Господи! – испугалась Элла. – Ты что?! Я вообще боюсь с ней разговаривать! Особенно на эту тему! Меня просто мороз по коже продирает, когда она с улыбочкой начинает распространяться про своего ребеночка!

Она демонстративно передернулась.

– Б-р-р!

– Все равно нужно было выяснить, – сказала я. – Мало ли… Может, девчонку изнасиловали!

– Макс разговаривал с Марьей Гавриловной, – ответила Элла равнодушно. – Предлагал любую помощь.

– А она?

– Она поблагодарила и отказалась. Сказала, что знает, кто это сделал. И сама разберется.

– Понятно.

Я взяла пакет с нижним бельем, подошла к комоду и подергала нижний ящик.

– Опять заедает? – спросила Элла.

– Немного.

– Странно, Стефан его чинил…

– Стефан умеет делать такие вещи? – не поверила я.

– Стефан все умеет, – с гордостью ответила Элла. – У него в подвале специальная мастерская.

– Какая мастерская?

– Столярная.

Несколько минут мы молча пялились друг на друга.

Представить себе рафинированного, выхоленного Стефана за верстаком у меня не получалось.

– А тебе не кажется, что это работа не для людей нашего круга? – спросила я ядовито.

Элла вспыхнула, в запальчивости открыла рот, но в дверь снова постучала Марья Гавриловна и позвала Эллу к телефону. Звонил врач, у которого Генриэтта проходила месячное обследование.

Элла тут же забыла про меня, вскочила с кровати и унеслась, не попрощавшись.

Я проводила ее взглядом.

На душе было муторно. У меня не выходила из головы прелестная девочка Женя, помешавшаяся после рождения мертвого ребенка.

Интересно, какая сволочь сломала девчонке жизнь?

И почему Марья Гавриловна не предпринимает никаких шагов, чтобы эту падаль наказать?

Загадка…

Утро следующего дня началось для меня как обычно.

Проснулась я поздно, и еще некоторое время валялась в кровати, наслаждаясь бездельем.

Не подумайте, что я лентяйка. Скорее, наоборот. Безделье для меня такая редкость, что можно им немного понаслаждаться.

Ровно в девять в мою дверь тихо постучали.

Я приподнялась на постели и сунула под спину вторую подушку.

– Войдите!

Дверь открылась, и в комнату боком протиснулась очаровательная Женя с большим подносом в руках.

Только сегодня ее очарование приобрело для меня совершенно иной, трагический оттенок.

– Добрый день, – сказала Женя со своей обычной приветливой улыбкой.

– Здравствуй, Женя, – ответила я.

– Завтрак.

И Женя опустила поднос на журнальный столик рядом с кроватью.

– Спасибо.

Я посмотрела в лицо девушки чуть пристальней. Интересно, замечу ли я в ней какую-нибудь странность? Теперь, когда я все знаю?

Кажется, ничего особенного. Ребенок. Прелестный ребенок. Хотя нет, есть в ней кое-что… пугающее.

Глаза.

У Жени были абсолютно пустые непроницаемые глаза. При взгляде в них возникало чувство, что девочка пребывает за толстым пуленепробиваемым стеклом, отгородившем ее от этого жестокого и несправедливого мира.

Женя выпрямилась и застыла возле кровати, ожидая распоряжений.

Мне стало неловко. Тоже мне, барыня…

– Спасибо, Женечка, – повторила я. – Элла Сергеевна уже уехала?

– Все уехали, – безмятежно ответила девочка.

Оно и понятно. У всех есть свои дела. Одна я валяюсь на кровати так, словно кто-то решит мои проблемы за меня.

– Больше ничего не нужно, – неловко произнесла я. Женя не уходила, и я не знала, как правильно ее отослать.

– Хорошо, – все так же безмятежно ответила девушка. Немного поколебалась, бросая на меня короткие смущенные взгляды, и спросила:

– А это правда, что вы ничего не помните?

Я подавила вздох.

Если меня еще раз об этом спросят, я просто взвою!

– Правда. А почему тебя это интересует?

Женя пожала плечами.

– Просто так. Мама говорит, это ненормально, но вы на них не похожи…

– На кого не похожа? – не поняла я.

– На ненормальных, – объяснила Женя с улыбкой. – Мне вы кажетесь нормальным человеком.

Я была тронута. Девочка явно хотела меня поддержать.

– Спасибо, детка, – сказала я мягко.

– Не за что.

Женя повернулась ко мне спиной и вышла из комнаты.

Я осмотрела яства, разложенные на подносе. И ни одно из них не вызвало у меня аппетита.

Почему жизнь такая жестокая? Впрочем, вопрос из серии риторических.

Я выпила чашку несладкого чая, торопливо прожевала один бутерброд с сыром и вылезла из кровати.

Подошла к окну, отодвинула штору. Осмотрела блеклый размытый пейзаж, безжалостно выставленный на посмешище ярким солнцем, и широко потянулась от полноты чувств.

Вид за окном напоминал акварельную картину, на которую выплеснули щедрую порцию воды. Грязно-бурый снег растекался по земле, как плохо разведенная краска. Такими же разводами были покрыты стволы деревьев, забор, скамейка, стоявшая во дворе, крыши соседних домов, подоконники…

Зимний мир плавился и исчезал под радостным взглядом ясноглазой девочки-весны, которой никогда не суждено повзрослеть.

Я открыла створку окна и с упоением вздохнула воздух.

Он пах ожиданием будущего. В нем было обещание тепла, аромат набухающих молодых весенних почек, сладкое воспоминание об ушедшем лете и предчувствие счастья.

Было все, за что я люблю весну.

Зазвонил телефон. Я вздрогнула и оглянулась.

Маленький мобильный аппарат фирмы «Сименс» мы купили вчера по дороге домой. Как сказала Элла, «по крайней мере, будет возможность тебя контролировать».

Я закрыла окно, подошла к телефону. Включила его и поднесла к уху:

– Да…

– Аня, привет…

Голос у Ирки был довольно хмурый. Не удивительно, учитывая, какая она зануда.