Донья Долорес. Нет… но позвольте вам заметить… я не обязана отвечать вам на ваши вопросы… Дон Бальтазар один…

Дон Пабло (тщетно дожидается конца фразы доньи Долорес и после некоторого молчания). Сеньора… после того, что сегодня случилось, я бы не находился здесь с вами наедине без особенного приказания вашего супруга… Притом наш разговор будет либо весьма не длинен, либо так занимателен для вас и для меня, что вы не пожалуетесь ни на скуку, ни на усталость. Вы меня боитесь, сеньора, — я это знаю; но вы меня боитесь, как человека сурового и строгого, не как человека грубого и неприятного, а потому я надеюсь на вашу откровенность. Но вы устали… я прошу вас сесть. (Донья Долорес садится; дон Пабло садится рядом с нею.) Я даже вовсе не намерен вас мучить расспросами. Я всё знаю — и вы знаете, что я всё знаю. Позвольте мне вам предложить один вопрос… Какого рода было то чувство, которое, как кажется, так внезапно овладело вами при виде этого молодого человека? (Донья Долорес молчит.) Сеньора, отвечайте мне, как бы вы отвечали вашему отцу. Согласитесь сами, — дон Бальтазар совсем иначе говорил бы с вами — не правда ли? Отвечайте ж мне хоть из благодарности за то, что я избавил вас от весьма неприятных объяснений… Если б вы знали, сколько в душе моей снисходительности, даже нежности…

Донья Долорес. В вас, сеньор?

Дон Пабло. Во мне, Долорес… (После некоторого молчания.) Я жду вашего ответа.

Донья Долорес. Что мне сказать вам?.. Я, право, не умею даже назвать это чувство… Мгновенное забвение… неосторожность… глупость… непростительная глупость.

Дон Пабло. Я вам верю, сеньора… И не правда ли, завтра же вы всё позабудете — и его, и ваши слова, и вашу, как вы говорите, непростительную неосторожность…

Донья Долорес (с нерешимостью). Да… конечно… или, может быть, нет, — по крайней мере не так скоро…

Дон Пабло. Разумеется, сеньора. Ваша жизнь, как жизнь почти всех замужних женщин, так однообразна, что подобное впечатление не может тотчас же изгладиться… Но ваше сердце, скажите, ваше сердце не будет долго помнить сегодняшнее происшествие?.. (Донья Долорес молчит.) Я уважаю ваше молчание… я вас понимаю, сеньора… Послушайте, ваш супруг прекраснейший, достойнейший человек, — но он не молод; а вы, вы еще очень молоды, а потому и не удивительно, что вы предаетесь иногда мечтаньям, не совсем позволительным, но неизбежным. До сих пор ваши мечтанья не принимали никакого определенного образа… а теперь… а теперь вы будете знать, о ком думать, когда в бессонную ночь будете сидеть у полураскрытого окна и смотреть на звезды, на луну… на этот сад, на этот темный сад, в котором он некогда ожидал вас… Не правда ли, сеньора?

Донья Долорес (с замешательством). Сеньор…

Дон Пабло. Я вас не обвиняю… я даже думаю, что с некоторой точки зрения сам дон Бальтазар должен радоваться сегодняшнему приключению… Он может быть уверен, что вы сами будете стараться избегать встречи с господином Рафаэлем… а между тем одно воспоминание такого рода не допускает возможности другого, нового впечатления… Извините мою откровенность, сеньора… да и, может быть, я ошибаюсь, — может быть, я придаю вам теперь или возбуждаю в вас мысли, которые вам и в голову не приходили… Скажите мне, ошибаюсь я или нет?

Донья Долорес (решительно). Вы не ошибаетесь.

Дон Пабло. Как ваши глаза вдруг вспыхнули!.. О да! вы меня ненавидите… я вашу ненависть прочел сейчас в вашем взгляде… да, вы будете думать, долго думать о нем. (Вдруг возвысив голос.) Так знай же, Долорес, что ты сейчас произнесла свой смертный приговор.

Донья Долорес. Что вы сказали?

Дон Пабло. Вас удивили мои слова? Но мне не должно притворяться: я решился сказать всё, что так давно ношу в сердце… и вы меня выслушаете, клянусь честью, вы выслушаете меня… (Она хочет встать; он ее удерживает.) Долорес, когда, два года назад, я в первый раз вас увидел, в тот же самый вечер я мечтал, как ребенок, о блаженстве быть с вами, в вашей комнате, наедине; потому что я полюбил вас тогда тотчас… потому что я люблю вас, Долорес… (Молчание.) И вот мы с вами вдвоем, в вашей комнате, — а я… я не чувствую блаженства, я чувствую тоску и радость, странную, жгучую, мучительную радость… Но, боже, как мне выразить всё, что я чувствую!.. два года, два года неумолимого, непонятого молчания… два года!.. Неужели вы не могли догадаться, что я люблю вас страстно? неужели я так удачно умел скрывать свои терзанья, что ни разу, ни разу не изменил себе?.. А помнится, иногда я сижу подле вас, Долорес, не смею взглянуть на вас — но чувствую, что всё мое лицо так и дышит обожаньем и любовью… Неужели мое молчание не было во сто раз красноречивее водяных и вялых возгласов вашего Рафаэля… «Одно святое, чистое воспоминание» — вот какие пошлости нравятся женщинам!.. (Взглянув на Долорес и несколько опомнившись.) Долорес, я вижу, вы испуганы; мне, старику, стыдно безумствовать, стыдно плакать, но послушайте, хотите, я расскажу вам свою жизнь… Послушайте: я в молодости хотел поступить в монастырь… (Останавливается и смеется.) Я, кажется, совсем с ума сошел. (Начинает ходить по комнате. Долорес осторожно встает и быстро подбегает к двери, силится ее отпереть, силится кричать. Пабло подходит к ней и подводит ее к креслу.) Нет, вы не уйдете!

Донья Долорес. Пустите меня…

Дон Пабло. Как я глубоко оскорблен вашим торопливым страхом… О да! Вы меня не только не любите, вы меня ненавидите, боитесь меня…

Донья Долорес. Да вы безумный!.. пустите меня…

Дон Пабло. Вы не уйдете.

Донья Долорес (с отчаянием). Да, точно; я не могу уйти… Радуйтесь, кошка, — попалась вам мышь в лапы.

Дон Пабло. Прекрасно, сударыня; я готов продолжать ваше сравнение… Попалась в когти, говорите вы; а кто велел ей выходить… Сидел бы мышонок в своей норе да поглядывал бы на божий свет…

Донья Долорес. Но я закричу… я буду звать на помощь.

Дон Пабло (вполне овладевший собою). Э, полно вам ребячиться! или вы в самом деле мне поверили? Признаюсь, я и не подозревал в себе такого искусства притворяться и болтать… (Донья Долорес пронзительно смотри m на него.)

Дон Пабло (мрачно). Нет!.. мне вас не обмануть… Вы знаете, вы теперь знаете, что я вас люблю.

Донья Долорес. Но что мне за дело до вашей любви? Какое право дает вам ваша непрошенная, ваша навязчивая любовь? Стыдитесь, сеньор… два года живете вы почти под одной кровлей с человеком, которого вы называете своим другом, и два года носитесь с такими преступными и глупыми мыслями. (Дон Пабло молчит.) И притом вы всегда так красноречиво молчали…

Дон Пабло. А вы хотели, чтоб я, человек немолодой, честолюбивый и упрямый, человек, которого надежды, убеждения и верования все перелопались, как мыльные пузыри, вы хотели, чтоб я болтал и вздыхал, как этот глупенький мальчик?

Донья Долорес. Он умнее вас, сеньор, потому что хоть несколько приблизился к своей цели… Признаюсь, он мне понравился. А вы, сударь, вы хитры, надменны, молчаливы и застенчивы. Таких людей женщины не любят.

Дон Пабло. Если б вы знали, Долорес, какое сердце вы теперь попираете ногами!..

Донья Долорес. В самом деле? Впрочем, каждый человек воображает, что его сердце — сокровище, нетронутый клад… Я вас не хочу лишать вашего сокровища…

Дон Пабло. О сеньора! как вы красно говорите!

Донья Долорес. О сеньор! мне ли сравниться с вами! «Два года неумолимого молчания…» Неумолимого… мне это слово нравится.

Дон Пабло. Не шутите кинжалом… можете обрезаться.

Донья Долорес. Я вас не боюсь.

Дон Пабло. Да, конечно; вы не боитесь меня с тех пор, как узнали, что я вас люблю… но берегитесь — моя любовь престранного рода… притом же и я теперь убедился, что вы не любите меня…