Начало схватки оказалось удачным для Королевской кобры: ее клыки по самые десны вонзились в шею Анаконды. Но Анаконда с удивительной ловкостью ответила на этот почти смертельный, — как бичом, хищно взмахнув телом, она обвилась вокруг разъяренной Гамадрии, у которой сразу перехватило дыхание. Казалось, Анаконда сосредоточила в этом объятии весь огромный запас своих жизненных сил, тесней и тесней сжимая стальные кольца; но Королевская кобра не выпускала добычи, и Анаконда почувствовала, как хрустнули ее шейные позвонки под зубами врага… Она сделала отчаянное усилие, и эта последняя вспышка воли решила исход борьбы в ее пользу. Истекая слюной, кобра медленно разжала челюсти, и Анаконда, высвободив голову, вцепилась клыками в обмякшее тело жертвы.

Она была уверена, что соперница уже никуда не уйдет, и ее острые зубы, поднимаясь все выше и выше, короткими и хищными рывками, как тряпку, терзали обессилевшее тело кобры. Челюсти Анаконды добрались до капюшона, миновали его, достигли горла, поползли дальше и сомкнулись наконец на черепе полумертвой Гамадрии. Раздался хруст раздробленных костей.

То был конец. Анаконда разжала стальные кольца, и грузное тело Королевской кобры безжизненно скользнуло наземь.

— Вот теперь можно и умереть… — прошептала Анаконда, падая бездыханной на тело азиатской гадюки.

В этот момент недалеко от них раздался звонкий лай собаки.

И змеи, которые еще десять минут назад, обезумев от страха, осаждали вход в пещеру, вдруг почувствовали, как пламя смертельной ненависти к покорителям сельвы бешено заплясало перед их глазами. Они решили принять бой.

— Войдем в пещеру, — предложил, однако, кто-то из них.

— Нет, здесь! Умрем здесь! — зашипели все в один голос.

И у подножия каменной стены, которая полностью отрезала пути отхода, все как одна, свернувшись клубком, замерли в томительном ожидании, высоко подняв голову и глядя вперед горящими как угли глазами.

Ожидание было недолгим. В мертвенном свете зарождавшегося дня, на фоне темного леса, внезапно выросла высокая фигура директора, а за ним показался Фрагосо с собакой, которая, обезумев от ярости, бешено рвалась вперед.

— Конец! На этот раз не уйти! — пробормотала Ньяканина, вложив в эти слова всю свою горячую привязанность к жизни, с которой предстояло расстаться. И она рванулась навстречу собаке, с пеной у рта летевшей прямо на них. Дабой уклонился от удара и яростно набросился на Террифику, которая тут же вонзила клыки в его морду. Пес исступленно завертел головой, стараясь стряхнуть гремучую змею, но все было напрасно.

Нойвид, изловчившись, вцепилась животному в брюхо, но в этот момент подоспели люди. В одну секунду Террифика и Нойвид упали на землю с перешибленными хребтами.

Золотая Уруту была разрублена надвое, так же как и Сипо. Лансеоладе удалось впиться зубами в язык собаки, но не прошло и секунды, как меткий удар трости рассек ее на куски, и она повалилась в траву рядом с Эскулапией.

Схватка, вернее избиение, продолжалась с неослабевающей силой под громкое шипение змей и хриплый лай вездесущего Дабоя. Собака и люди не знали пощады. Без стона погибали змеи одна за другой; с перекушенными затылками и перебитыми позвонками, они безжизненно лежали у входа в пещеру, где недавно заседал их последний Конгресс. Последними пали Крусада и Ньяканина.

И никого не осталось. Люди присели отдохнуть, глядя на груду мертвых змей, еще недавно наводивших ужас на сельву. Дабой, тяжело дыша, улегся у их ног, ослабев от яда, несмотря на свой сильный иммунитет. Он получил шестьдесят четыре укуса.

Когда люди встали, собираясь уходить, они впервые заметили Анаконду, которая начала проявлять признаки жизни.

— Как попал сюда этот удав? — удивился новый директор.

— Они редко встречаются в этих местах… Судя по

всему, он сцепился с Королевской коброй и по-своему отомстил ей за нас. Спасти его трудно, он сильно искусан… Но это наш долг. Придется его забрать. Возможно, и он спасет нас когда-нибудь от своих ядовитых собратьев.

И они ушли, взвалив на плечи палку с привязанной к ней Анакондой. А она, обессилев от ран, думала в это время о Ньяканине, судьба которой могла бы сложиться гораздо счастливей, не будь в этой маленькой змейке столько гордости и презрения к смерти.

Анаконда не умерла. Целый год прожила она у людей, наблюдая их жизнь и присматриваясь ко всему с большим любопытством. Но однажды ночью она ушла. Долгие странствия Анаконды вверх по течению до Гуайры и к Озеру смерти, где Парана сливается с Мертвой рекой; ее удивительные приключения и второе путешествие вместе с младшими братьями по мутным водам большого паводка — вся эта бурная жизнь в зеленых зарослях Параны будет описана нами в другом рассказе.

Жерар Клейн

ИОНА

Он был рожден героем, но душа его была полна горечи.

Живи он на двести пятьдесят лет раньше, он бы гасил горящие нефтяные фонтаны, укрощал диких лошадей, пилотировал нелепые конструкции из ткани и деревяшек, осваивая дооблачные выси.

Но он появился на свет и вырос в космосе, где нет силы тяжести, а потому его рост достигал двух с половиной метров и весил он не более пятидесяти килограммов. Кости его были хрупки, как стекло, а пальцы — нежны, как стебельки цветов.

Попади он на Землю, ему даже не удалось бы отогнать от лица назойливую муху. Своим видом он напоминал длинноногого комара и, как комар избегает ветра, избегал тех мест, где действуют страшные силы гравитации. Вот почему он замкнулся в горьком одиночестве. Его не спасало даже всеобщее уважение. Звали этого человека Ришар Мека. Сейчас шло совещание, и он предчувствовал, что ему снова придется, соперничая с Геркулесом, укрощать чудовище.

Он парил чуть в стороне от длинного стола в сферическом конференц-зале. Не спасали даже асбостальные стены — каждым своим нервом он ощущал окружающее пространство и чудовищную губчатую массу взбесившегося биоскона. Он не слышал слов, которые произносили три беспомощных человечка, прижатые ремнями к креслам и жадно втягивающие дым сигар, словно им не хватало воздуха. Его мысли были заняты биосконом и шансами на успех операции.

Три лягушки. Три планетянина. Он притворялся, что прислушивается к их словам. Но они уже который час твердили одно и то же. Черты лица у них заострились от напряжения и усталости, а утомленный Мека забыл их имена. Сердца этих людей леденил ужас. Один из них то и дело возвращался к мысли о трех планетах и двух миллиардах их жителей, за судьбу которых отвечал. Наверное, впервые в жизни он не мог укрыться за безликой статистикой цифр, ведь биоскон угрожал каждому из этих двух миллиардов. Перед его мысленным взором неизменно вставали одни и те же картины — планеты, лица людей, снова планеты, похожие на прыгающие на волнах пробковые буи, опять лица людей, сливающиеся в одно огромное лицо, которое сгорало в мгновение ока, не успев послать проклятия биоскону. Второй считал и пересчитывал мертвых — их было уже двадцать пять тысяч на одной чаше весов, а на другую он клал удлиненную, почти грациозную, если забыть о размерах, громаду губчатой плоти и гору денег — ведь биоскон стоил баснословно дорого. Третий был творцом биоскона, вернее, тот вышел из чрева его лаборатории. На этот раз что-то не сработало. Человек искренне переживал неудачу и хотел предотвратить грядущую катастрофу. Следовало выяснить, что отказало в тонкой и невероятно сложной механике биоскона.

Перед Мека стояла иная проблема. Биоскон интересовал Мека не потому, что он кого-то уже уничтожил и мог уничтожить еще, не потому, что его волновала причина отказа системы. Главное для Ришара Мека было понять биоскон.

— Боюсь, вы не справитесь, — процедил представитель трех планет. — Лучше его прикончить.

Ришар вздрогнул и медленно, словно рассекал теплую воду, отвел руку.

— Думайте потише. Он может услышать.

Его дело было предупредить, хотя Мека знал, что помещение надежно изолировано и даже обрывок мысли не может просочиться сквозь асбосталь — удивительное вещество, защищающее от огня и видений, вещество, которое отражало неощутимый телепатический поток, плотиной вставало на пути яростных мыслей и лукавых вихрей подсознания Биоскон, несмотря на тончайший телепатический слух, не мог ничего услышать.