— А как мы попадем в нижний мир? — спросил он у Артемиды.

— В Айслингтоне есть врата, — ответила та.

— В Айслингтоне?

— Да.

— Как в Айслингтоне?

Артемида не стала объяснять, а лишь ускорила шаг.

Тротуары уже успели покрыться коркой льда, но Нил не испытывал ни малейших затруднений, передвигаясь по скользкой поверхности. Кроме того, он совсем не чувствовал холода. Когда он обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на дом, в котором осталось его тело, у него промелькнула мысль, что примерно так должна чувствовать себя мать, у которой забирают ребенка. Какая-то часть его сознания отчаянно хотела вернуться к телу, но связь между ними уже была разорвана. Нилу показалось забавным, что он до сих пор не задумывался о том, что тело и разум — это разные вещи; теперь же, уходя от своего тела прочь, он осознал, что сильно привязан к нему. Впрочем, слово «привязан» к этой ситуации подходило плохо. После того как он выбрался из тела, все казалось ему каким-то нереальным — наверное, из-за того, что у него не осталось никаких ощущений. Теперь он мог полагаться только на свой разум, что, естественно, обедняло его существование. А еще он даже не представлял, что по Элис тоскует в основном его тело. Да, его разуму ее тоже недоставало, но боль утраты приходилась исключительно на тело. Его скорбь была чем-то вроде болезни, вызывавшей реальную боль в сердце, животе, конечностях… Жар, головокружение, слабость — все это входило в состав того клубка страданий, который он носил в себе после смерти Элис, но сейчас этот клубок исчез. Раньше он тосковал по девушке, а теперь лишь о тоске по ней.

«Я спускаюсь в нижний мир, чтобы спасти планету», — подумал Нил. Эта мысль показалась ему смешной: она словно пришла из тех книг и фильмов, которые он так любил. Ведь в словосочетании «научная фантастика» главным было слово «фантастика», то есть вымысел. Но в глубине души он осознавал, что пошел на все это также и для того, чтобы спасти Элис — а это было и вовсе бредом. Сколько раз он подводил ее в прошлом? И с чего он взял, что на этот раз все пойдет иначе? Но Нил знал, что он обязан попробовать еще раз. Он знал об этом с того мгновения, когда в его душе пламенем вспыхнула вера, заставив его взять трубку и позвонить Гермесу: если бы ему удалось вернуть человечеству Аполлона и солнце, он принял бы в качестве награды предложение Артемиды помочь ему вернуть Элис. И даже если бы ему не удалось отыскать Элис в подземном мире, он все равно сделал бы все возможное, чтобы спасти мир, причем не ждал бы за это благодарности. Однако это был бы очень благородный поступок с его стороны, тем более что без Элис его мир и так рассыпался в прах.

Подняв глаза, Нил заметил, что, поглощенный своими мыслями, он успел порядком отстать от Артемиды, и прибавил ходу. Улицы по-прежнему были забиты машинами, владельцы которых хотели бежать неведомо куда, но замерзшие мостовые зияли пустотой. Лишь у переполненной церкви, мимо которой они проходили, образовалась плотная толпа. Подойдя ближе, Нил и Артемида услышали доносящиеся из церкви рыдания, пение и громкие молитвы.

— Это мало чем им поможет, — заметила Артемида. — Лучше бы они сидели дома и потихоньку сжигали мебель.

— Откуда им это известно? — неожиданно для себя самого сказал Нил — ведь он никогда раньше не был сторонником массовых религий. — Они ведь не знают, какому богу им следует молиться. Я думаю, молитва несет им утешение.

— Намного больше им помогло бы большое пуховое одеяло, — ответила Артемида.

— Это что, шутка? — спросил Нил.

Артемида вскользь улыбнулась ему:

— В каждой шутке…

— Знаете, — проговорил Нил, — до сегодняшнего дня я был атеистом — причем убежденным атеистом. Я считал себя выше всех тех людей, которые верят в эту чушь. И я не только о религии, но и об экстрасенсорных способностях, привидениях и всем таком. Мне очень нравилось смеяться над подобными вещами — я просто упивался собой.

— Ну и? — произнесла Артемида.

— Теперь мне немного стыдно за себя.

— А с чего тебе было верить во все это? — ответила Артемида. — Я отношусь к традиционным религиям с таким же презрением, как и ты. И даже более. В конце концов, если бы не Иисус, я, видимо, до сих пор жила бы на Олимпе и бегала по склонам холмов вместе со своими замечательными собаками. По правде говоря, я стала больше уважать тебя, когда узнала, что ты оказался стойким ко всем этим современным суевериям.

— Спасибо, — произнес Нил.

— Впрочем, во всех этих верованиях есть и здравое зерно.

— Да? Например?

— Вокруг полно привидений, — сказала Артемида. — Большинство смертных их не видят — кстати, я очень сомневаюсь, что и ты сможешь их увидеть. Но это означает, что многие медиумы, которых мы видим по телевизору, действительно говорят с мертвыми. Лишь они их и слушают — привидения только и делают, что жалуются. Лично меня они не вдохновляют: говорить с мертвым смертным и с живым — это практически одно и то же.

Некоторое время Нил молчал, осмысливая эту достаточно неожиданную информацию.

— Так значит, кошки действительно видят призраков? — спросил он.

— Да нет, — ответила Артемида. — Кошки — это низшие существа.

И тут Нила посетила мысль, от которой он на миг застыл на месте.

— А Аполлон и впрямь видит будущее? — пробормотал он.

— Когда-то видел, — сказала Артемида. — Но в последнее время вряд ли.

— В таком случае я должен извиниться перед ним, — заявил Нил.

— С чего бы это? Что ни говори, но он пытался соблазнить женщину, которую ты любишь. И он убил ее. Нравственности в поступках этого бога не больше, чем у какого-нибудь кролика.

Напоминание об этом неприятно кольнуло Нила, но одновременно ханжеский тон Артемиды вызвал у него улыбку. Несмотря ни на что, эта женщина нравилась ему все больше.

Когда они дошли до Аппер-стрит, там почти никого не было — за исключением стаек молодежи в капюшонах, поднятых скорее от холода, чем из желания скрыть лицо. Эти банды явно искали, какой еще магазин им разграбить. Станция «Энджел» была закрыта — вход в нее перекрывали опущенные решетки, напоминающие плотно стиснутые зубы.

— Нам сюда, — показала Артемида.

— В подземку?

— Гермес говорит, что по ту сторону задней стены есть платформа, к которой подойдет поезд до нижнего мира.

— То есть как это «Гермес говорит»? Вы что, никогда там не были?

— Нет, конечно.

Нил остановился — прямо в решетке.

— Но если вы не знаете дорогу, почему берете с собой меня? — спросил он. — Почему не Гермеса?

— Гермес и сам там никогда не бывал. Он довозит мертвых только до врат, сюда. Боги не имеют права заходить в нижний мир — это нарушило бы границу между мирами живых и мертвых, и потом, мы наверняка начали бы возвращать наверх смертных, которые нам нравятся. А это породило бы хаос. Аид и Персефона говорят, что нам нельзя доверять.

— А вам можно доверять?

— Ну конечно же, нет! Поэтому, кроме них двоих, в нижнем мире бывал лишь один бог — Дионис. Но я не советовала бы путешествовать вместе с ним: он просто напьется до беспамятства и забудет, зачем пришел. Это неплохо для какого-нибудь мальчишника — как вы, смертные, это называете, — но не годится, если ты идешь спасать планету. Так ты идешь?

— Да, иду, — вздохнул Нил.

Они достигли эскалаторов. Здесь было темно, хоть глаз выколи, и стояла жуткая тишина. Боясь потерять Артемиду в темноте, Нил держался вплотную к ней. Все вокруг было каким-то неправильным: в его представлении метро было связано с шумом, людьми, суетой, жизнью, а отсутствие всего этого рождало у него ощущение, что он и впрямь умер и что из этого путешествия в нижний мир ему не суждено вернуться. С каждым шагом в темноту в нем росло желание повернуть обратно, добежать до хорошо знакомой ему квартирки, забраться в свое тело и спрятаться от всего мира — но что это даст? Если мир погибнет, ему все равно придется осуществить этот спуск по металлическим ступеням эскалатора — разве что следом за другим богом.