Примером тонкого диалектического анализа поэтического произведения являются статьи С. Я. Маршака, которые могут послужить хорошим введением в работу со студентами по вопросу о нерасторжимом единстве содержания и формы. С. Маршак пишет, что размеры, рифмы, интонации, музыкальная тема рождаются вместе с поэтической мыслью. Он учит вниманию к слову, показывая на конкретных примерах, как поэт чувствует «возраст» каждого слова, как он умеет отличить словечки, ненадолго вошедшие в народную речь, от «золотого фонда» языка. Пушкин всегда безошибочно знал, где годятся старые и где нужны новые слова. Поясняя, почему Пушкин, воевавший с архаистами, сам прибегал к славянизмам, Маршак пишет: «Старинные слова, как бы отдохнувшие от повседневного употребления, придают иной раз языку необыкновенную мощь и праздничность»[251]. Он приводит много примеров того, как поэт «возвращает словам первоначальную свежесть», энергию, полнозвучность — достоинства, которыми они не обладали, покоясь в бездействии на страницах словарей»[252]. Подлинный знаток и мастер слова, он показывает то многообразие оттенков, которое поэтическое слово получает в стихотворной строке.

С. Маршак рассказывает, как много раз, начиная с отроческих лет, он перечитывал стихотворение Лермонтова «Выхожу один я на дорогу» и как заново «открыл» его уже в зрелом возрасте. Стихотворение стало для него «еще загадочнее и поэтичнее», с новой ясностью обнаружилось, как «соответствуют ритму нашего дыхания сосредоточенные, неторопливые строки с теми равномерными паузами внутри стиха, которые позволяют нам дышать легко и свободно». Форма и мысль, поэтические средства и содержание нерасторжимы в этом стихотворении Лермонтова: «Размер, ритм, аллитерация, рифмы, цезура служат одной музыкальной и смысловой теме»[253].

Беседуя со студентами о единстве формы и содержания лирического стихотворения, преподаватель может указать как на один из образцов литературоведческого анализа статью Д. Максимова «О двух стихотворениях Лермонтова «Родина» и Выхожу один я на дорогу». Остановимся на стихотворении «Родина». Все творчество Лермонтова проникнуто любовью к родине, но задача исследователя, как полагает Д. Е. Максимов, заключается в выявлении своеобразия и особенностей этой любви. «Личный, вполне оригинальный и чрезвычайно значительный» подход к этой теме у Лермонтова раскрывается в таких стихотворениях, как «Бородино» (1837) и особенно в «Родине» (1841). Именно здесь «создается еще неизвестный в лирике того времени образ народной России»[254]. По мнению Д. Е. Максимова, не лишено оснований предположение Б. М. Эйхенбаума и Н. И. Мордовченко, что лермонтовская «Родина» полемически направлена против славянофильского стихотворения А. С. Хомякова «Отчизна» (1839). Это подтверждается тем, что в размышлениях лирического героя стихотворения отвергаются позиции, близкие к славянофилам.

Сам лирический герой, несомненно, близок Лермонтову. Это мыслитель, живущий большими вопросами своего времени, живо чувствующий окружающую жизнь. Он анализирует и свое чувство к отчизне. Он отвергает близкую славянофилам идеализацию «заветных преданий» «темной старины», не влечет его и якобы неколебимый «полный гордого доверия покой». В противовес подобному «патриотизму», лермонтовский герой утверждает свою любовь к России, «народной, крестьянской, к мощи и простору русской природы, поясняющей душу народа, к русской земле, возделанной его трудом». Этот интеллектуальный герой Лермонтова хорошо знает любимую им народную Россию. В крестьянской телеге ездит он по проселочным дорогам родной земли. Ему дороги и желтые нивы, и печальные деревни, вся жизнь народа.

Исследователь отмечает органическую связь идеи произведения с его композиционными особенностями и словарным составом. В начале стихотворения герой погружен в размышления. Он думает о завоеваниях, славе, заветных преданиях, у него на устах такие «высокие» слова, как «отчизна», «рассудок», «слава, купленная кровью», «доверие» и т. д. Но не только отвлеченные мысли волнуют этого человека. Он думает о родине, об окружающих его просторах, о разливах широких рек, холодных степях, безбрежных лесах. Он чувствует свою неразрывную связь с ними. А тот проселочный путь, по которому скачет телега, открывает ему картины естественной жизни. Он видит «дымок спаленной жнивы», «кочующий в степи обоз», видит деревни, их крытые соломой избы, гумна, всю повседневную жизнь людей из народа. Все ему дорого и близко. До полночи готов он смотреть на незатейливое веселье деревенского люда, на пляску «с топотом и свистом», слушать говор «пьяных мужичков».

Д. Е. Максимов в своем анализе «Родины» пишет не только о любви и близости Лермонтова к народной России. Он ставит вопрос о своеобразии этого чувства, о близости Лермонтова к герценовской позиции. Дворянам, писал Герцен, родину «заменяло государство; они трудились ради его могущества, его славы, попирая естественную основу, на которой покоилось все здание»[255]. Идея «Родины» говорит о том, что Лермонтов разделял герценовское чувство. Его «странная любовь» к отчизне рождалась из великой ненависти к России «голубых мундиров», которую он заклеймил своим «железным стихом» в бессмертном стихотворении «Прощай, немытая Россия…».

Умело проведенный анализ лирических стихотворений делает очевидной мысль: если произведение поэта по–настоящему значительно, в нем оригинальны и содержание и форма. Даже в отдельной детали того или иного образа (в строфе или строчке стиха) органически слиты содержание и форма. «Совершенство, — говорит А. Твардовский, — это не что иное, как поразительное по своей живой органичности слияние формы и содержания. И поразительное в своей нормальности»[256].

Для беседы о единстве идеи и формы ее воплощения в лирике преподаватель может воспользоваться интересной книгой Д. Озерова «Работа поэта». Автор возражает тем, кто искусственно отделяет замысел — «идеологию» от мастерства поэта, имея в виду работу над рифмой, метрикой, стилем, звучанием лирического стихотворения. Такое отделение «чуждо природе поэтического искусства, природе художника». «Сводить неизмеримость бытия и работы художника, многообразие его взгляда на мир к метрике и рифме — значит ничего в ней не понимать»[257].

На практических занятиях обычно анализируются отдельные стихотворения. Большую помощь в таком анализе окажет сборник «Поэтический строй русской лирики», авторы которого характеризуют «ряд выдающихся явлений русской поэзии XIX— XX веков» в единстве их содержания и формы[258]. На примере раскрытия «внутритекстовых» связей отдельного поэтического произведения авторы книги помогают выявлению идейного и эстетического содержания произведения и его органической связи с конкретными периодами историко–литературного процесса. Изучая текст произведения, они привлекают различные разделы науки о литературе: текстологию, историю стиля, поэтику, биографию писателя — и наглядно показывают, как это помогает углубленному пониманию поэтического произведения. В сборник вошли 24 статьи, посвященные анализу стихотворений русских поэтов XVIII‑XX вв. Те из них, в которых разбираются произведения, упомянутые в главе «О лирическом стихотворении на практических занятиях», рассматриваются нами по ходу изложения. Поможет преподавателю и работа В. Огнева «Книга про стихи» (1963), которая будет полезна студентам при разборе отдельного стихотворения.

Анализируя лирические стихотворения, преподаватель должен помнить о тех историко–литературных проблемах, которые освещаются в лекционном курсе, и соотносить то или иное стихотворение не только с творчеством поэта, но и с литературным движением к тем процессам, которые совершались в лирике того или иного периода, к характеристике авторского поэтического стиля, к литературной жизни эпохи. Большую помощь в этом окажет содержательная книга Л. Гинзбург «О лирике». Автор подчеркивает, что она не пытается ставить здесь «вопрос о том, что такое лирика вообще». Она рассматривает теоретически значимые факты в их становлении, в конкретно–историческом процессе, останавливаясь «на тех узловых, переломных моментах, когда именно лирика привлекала внимание читателя и имела решающее значение в русском литературном процессе»[259]. В русской лирике в 1810—1830 гг. особенно явственно заметен сложный процесс перехода от поэтики сознательно–традиционной с ее устойчивыми темами и формами к иным идеям и методам. Выдвигаются требования обновления «темы авторского образа, поэтического языка»[260]. В 1830 г. Пушкин характеризовал школу Жуковского и Батюшкова как школу «гармонической точности». Называя этими словами одну из глав своей книги, Л. Гинзбург понимает их «как точность лексическую», как «требование абсолютной стилистической уместности каждого слова»[261].