И так, волей-неволей Маркозову пришлось таки последовать благоразумному совету туркмен-проводников! За его упрямство, однако же, наказан не он… С восходом солнца наступил почти такой же палящий зной, как и накануне; определить температуру было нечем: 20-го числа все термометры, какие были в отряде, полопались.

Около 8 или 9 часов эшелон добрался до благословенных колодцев, растеряв на пути более ста человек, не имевших сил идти за другими, хотя дорога была несравненно легче прежней. Путь обозначался вереницей павших накануне казачьих лошадей.

В эшелоне Козловского отсталым не давали воды, в виде наказания за нерасчетливую трату воды… В кабардинском батальоне на привале дали по котелку воды, а в сборной роте — по 9 крышек. Тут получена записка Маркозова: «Идти на Бала-Ишем». Пошли… На 9-й версте новая записка: «Идти на Орта-кую». Свернули… но сбили проводников поворотами вправо и влево без дорог. Они объявили, что ночью собьются. Стали на ночь, пройдя 10 верст. Оказалось, что кол. Бала-Ишем всего в 15 верстах от ночлега! Туда маркитант и отправил свих верблюдов за водой. Эта вода и пригодилась отступавшим полуголым казакам. Навстречу им Козловский послал сначала 12, потом еще 10 бурдюков, да по 2 чел. от роты с водой и по 5 верблюдов для подвозки больных. Сюда прибыл и Маркозов. Сборная рота из лучших людей имела только 6 человек, годных на службу… К 10 часам вечера пришла с Бала-Ишема стрелковая рота, посланная за водой. Люди ожили и на другой день потянулись к Бала-Ишему.

В Бала-Ишеме была немедленно произведена перекличка казаков; не оказалось на лицо 15 человек. Тотчас послана была команда из 20 казаков, посаженных на верблюдов, и караван из 15 вьюков с бурдюками, наполненными водою, и с различными медикаментами. Караван этот должен был проследить весь путь казаков от лагеря до Орта-кую.

Часам к 5 вечера команда эта воротилась, но привезла с собою только 11 человек, подобранных на дороге в бессознательном и почти бесчувственном состоянии. Привезено было и брошенное оружие, не забыта и одежда.

К этому же времени вернулись к отряду и те трое «искателей воды», Ата-Мурад и др., которые были посланы еще в ночь с 19-го на 20-е число искать колодца Орта-кую. Замучив на дороге своих лошадей, из коих одна даже пала, они оставили остальных на колодце, а сами пошли назад пешком, но придя к месту ночлега около 6 часов утра, не застали там уже товарищей. Поэтому им пришлось снова пройтись до колодцев, чтобы забрать оставленных там лошадей. Вечером 20-го тут собралось 6 человек — вот все, что дошло до Орта-кую из маркозовского отряда.

Колодцы оказались приблизительно верстах в десяти от места последней остановки сотен. Если бы знать да ведать, не пришлось бы казакам тащиться с непоеными лошадьми назад столько верст! А знать и ведать обязан был Маркозов, хвалившийся, что этот путь он знает!

У колодцев были видны следы туркменской кочевки, только что оставившей место. Колодцы, числом 4, засыпаны не были; воды в них достаточно и хорошего качества.

Который уже это колодезь, откуда снимается туркменская кочевка перед приходом русского отряда?

Отчего туркмены не засыпали ни одного колодца?

Надобно знать, что такое степной колодезь, чтобы ответить на этот вопрос. Колодезь — это спасение, это новая жизнь, это святыня, и никогда святотатственная рука кочевника не поднимется на эту святыню! Только пришлый, чужой, которому не придется два раза в жизни пить из того же колодца, только тот, пожалуй, не пощадит этой святыни, обманув этим не одну надежду, погубив, может быть, не одного несчастного, собиравшего последние силы, чтобы добраться до заветного урочища!

Кочевнику самому вода необходима. Рыть колодцы и обделывать их деревом в совершенно безлесной стране — стоит иногда так дорого, что за дело принимаются почти исключительно только богачи и большею частью по обету.

Устроить в пустыне колодезь есть дело богоугодное, святое, и потому предпринимается обыкновенно по случаю какой-нибудь семейной радости: рождения сына, выздоровления любимого человека или по случаю удавшегося дела. Такой колодезь навсегда сохраняет имя своего строителя, и вот почему много колодцев носят одно и то же название.

Нам случалось проникать в такие места степи, где до того времени ни разу не видали военную фуражку, и никогда ни один колодезь не был засыпан, хотя нередко мы заставали хвост снявшегося аула и страх кочевников был очевиден.

Если кто засыпает иногда колодцы, так это буран. Целые холмы песку переносит буря с места на место, и случалось при этом видеть заваленный перекатившимся бугром колодезь и множество погибших около него баранов, которых отрывали из-под песку шакалы и волки.

За все время похода мангышлакского отряда только один колодезь был неисправен: это один из 3-х колодцев Уч-Кудук, из которого вынули гнилого козла, но и то могла быть только простая случайность: козлы карабкаются на ограду колодца и легко могут свалиться сами. Такое предположение тем основательнее, что другие колодцы рядом были исправны. Здесь редко где встретится одиночный колодезь, — разве уж очень глубоко копать и потому дорого обойдется другой, а то всегда целая группа: иногда 6, даже 10. Понятно, что сюда и собираться может больше народа. В других отрядах колодцы попадались тоже не испорченные. Туркестанский отряд на колодцах Алты-кудук (шесть колодцев) три дня пил изо всех, а при очистке в одном из них нашел совсем гнилой, облезлый труп собаки… Это был единственный случай.

Это объясняли тогда тем, что хивинцы будто бы нас не ждали, не думали, что мы дойдем, и прочее, но, кажется, справедливее будет признать, что порча колодцев — не в обычае народа. Как у нас многие средства почитаются бесчестными (отравление припасов, подослание убийц к неприятельскому полководцу и проч.), так и здесь кочевник не посягнет на колодезь. Он вероломен, поклянется вам на Коране в вечной дружбе, будет есть ваш хлеб и при первом случае украдет вашу голову, но колодца не отравит, не засыплет, и это по весьма простой причине: колодезь нужен ему самому.

А чтобы в пику врагам обречь себя на погибель, — до этого кочевник еще не возвысился.

Все это очень просто и, конечно, потому именно не пришло в голову начальнику красноводского отряда, когда он высказывал опасение за существование кол. Бала-Ишем.

Возвратившиеся три «искателя» Орта-кую сообщили также, что они нашли и тех 4-х казаков, которых не хватало по списку. Несчастные лежали в стороне от дороги и не имели сил подняться; им дали воды и хлеба, но взять с собою не могли, так как нести их на себе были сами не в силах, а посадить четверых на двух лошадей, которых и то приходилось тащить за повод, было бы безрассудно… При них оставили казака, который случайно набрел пеший также на Орта-кую.

Послана была новая партия с верблюдами и водой для разыскания погибавших, которые и доставлены в лагерь утром 22-го числа, в бесчувственном состоянии: они были поражены солнечным ударом. До самого Красноводска их везли на верблюдах; один скоро умер.

Пролежать трое суток в степи — не шутка!

Весь день 21-го числа был посвящен оказанию помощи людям, пораженным в значительном числе солнечными ударами, а также страдавшим потерею сил.

Изнурению людей способствовало немало еще и то обстоятельство, что жара последних четырех дней отнимала всякую охоту и всякую возможность к принятию какой бы то ни было пищи.

Хотя найденная в изобилии вода и освежила истомленных людей, но как жара нисколько не уменьшалась, то отправление караульной службы становилось весьма затруднительным.

В видах сбережения людей смена часовых производилась возможно чаще, и кроме того «найдено было необходимым выставлять на каждое сменявшееся звено их по бочонку воды».

Поверены были и лошади. Оказалось, что от Игды до Бала-Ишема пало 86 строевых казачьих и много офицерских лошадей. На самом Бала-Ишеме пало еще около 40 казачьих коней. Не поторопились ли казаки напоить их? После долгой истомы ни одно животное не следует поить вволю. Как ни жаль отнять ведро от бедного коня, этого верного друга и товарища, умоляющего вас своими кроткими, впалыми глазами, но вы должны пощадить его и… отнять воду! Иначе — смерть…