Питер Устинов

ДЕНЬ СОСТОИТ ИЗ СОРОКА ТРЕХ ТЫСЯЧ ДВУХСОТ СЕКУНД:

Рассказы

Питер Устинов — штрихи к портрету

Наверное, вам, читатель, известно, что среди множества дефиниций нашего XX века есть и такая — «век специализации». Переизбыток информации, знаний, профессиональных требований, как явствует из этого определения, строго ограничил деятельность людей, даже самых талантливых, жесткими, конкретными рамками. Дарования всесторонние, универсальные, согласно пророчествам теоретиков, обречены исчезнуть, как мамонты.

Не будем оспаривать теорию. Допустим: личности универсальные и эту свою универсальность реализующие, которые все же появляются время от времени, суть исключения, подтверждающие правило. И в число таких исключений внесем, не колеблясь, автора книги, которую вы держите в руках, — Питера Устинова. Судите сами: актер, с успехом снявшийся более чем в полусотне фильмов (дважды за лучшее исполнение мужских ролей удостоенный премии «Оскар») и создавший десятки персонажей на театральной сцене; режиссер, ставивший нашумевшие фильмы и спектакли — в том числе по собственным сценариям и пьесам (напомню: последняя его, девятнадцатая по счету, пьеса «Десятая Бетховена», где он перенес в наше время великого Немецкого музыканта и сам сыграл его роль, стала «гвоздем» лондонского театрального сезона и выдержала более ста представлений); автор, режиссер и участник телепрограмм, оригинальных и острых, не раз отмеченных премиями; мастер устного рассказа — его «театр одного актера» часами держит в напряжении аудиторию, заставляя смеяться до упаду самых серьезных и невозмутимых…

Прерву на минуту наш перечень. Здесь уместно добавить два слова об одном из проявлений таланта Питера Устинова — его комическом даре. Ирония, юмор, сарказм по-разному преломляются в искусстве. У одних авторов, да и исполнителей тоже, они становятся как бы самоцелью — развлечь во что бы то ни стало, рассмешить, позабавить. Но часто смех обретает функцию иную — критическую, обличительную. Послушаем самого Устинова. «Комедия, — утверждает он, — просто один из способов оставаться серьезным. Честно говоря, это единственный известный мне способ оставаться серьезным». Слова его искренни, в «серьезности» юмора Питера Устинова — применительно и к рассказам, которые вы намерены прочитать, — убеждаешься сразу. Равно как по мере чтения все сильней проникаешься притягательной силой его юмора, весьма трудно определимой, но явственно ощущаемой, которую рецензент одной из устиновских книг ненаучно, но зато, на мой взгляд, верно назвал «очарованием»…

Вернемся, однако, к первоначальному предмету нашего разговора и, упомянув еще об Устинове — живописце, мастере сценографии и театрального костюма, назовем, наконец, Устинова-писателя. Он автор не только рассказов — ироничных, порой язвительных, проникнутых поистине чеховской добротой и вниманием к «маленькому человеку» и неприятием социальной несправедливости, лицемерия, стяжательства, — но и романов. Приведу как пример лишь два из них: «Крамнэгел»,[1] в чем-то, мне кажется, созвучный творениям «старых» классиков Г. Филдинга, Т. Смоллетта (мотив «путешествия», нарочитая подчас обнаженность сатирического приема и проч.), и второй — своеобразную, полную иронии и парадоксов романизированную автобиографию «Уважаемый Я».

Склонность к парадоксу — будь то суждения, расходящиеся с прописными истинами, или неожиданные, нелогичные даже на первый взгляд повороты действия, повествования — свойственна и пьесам Устинова, и его прозе. Парадоксальность эта ощущается и в построенной им, так сказать, художественной проекции его собственного бытия. Вот, скажем, исторический экскурс, из коего мы узнаем о прапрадедах автора: первый был венецианским музыкантом, второй — помещиком в Поволжье, третий — директором школы неподалеку от Парижа, четвертый — добропорядочным швейцарским бюргером, пятый жительствовал в экзотической Эфиопии… Сколько возможных загадочных вариантов было под рукой у Природы не сосчитать! Далее мы узнаем, что сам Питер Устинов стал англичанином лишь волею случая. Отец его, Иона фон Устинов, корреспондент одного из немецких информационных агентств в Амстердаме, предпринял путешествие по России, где встретил Надежду Бенуа, дочь архитектора Леонтия Бенуа (среди построенных им зданий — западный корпус Русского музея, возведенный в Петрограде в 1914–1916 годах. Дядей же Надежды Леонтьевны, добавлю я прежде, чем закрыть скобки, был знаменитый русский художник, теоретик искусства и театральный деятель Александр Бенуа). Иона фон Устинов обвенчался с Надеждой Леонтьевной, и вскоре они уехали в Лондон, куда он направлен был на работу. Там в 1921 году родился у них сын Питер. Его отдали учиться в Вестминстерскую школу, одну из старейших и самых престижных привилегированных частных школ, выпускники которых со временем занимают обычно ключевые посты в политике и экономике, становясь элитой и опорой британского истеблишмента. Но Питер Устинов — вновь парадокс! — по окончании школы поступает в Лондонскую театральную студию. В двадцать лет он уже профессиональный актер, режиссер и подающий надежды драматург. Сценическую карьеру его прервала вторая мировая война. С 1942-го по 1946 год Устинов прослужил в армии рядовым. Сдать экзамены на офицерский чин ему так и не удалось — за недостатком способностей, такова была официальная формулировка. И тут парадокс? А может, и не парадокс это вовсе, а логическое проявление рутины и консерватизма, присущих ревнителям воинской славы и традиций, позднее высмеянных Питером Устиновым?

Итак, послевоенные годы. Здесь начинается творческий взлет, определивший всю последующую жизнь Устинова. И пусть какие-то годы самому ему кажутся более плодотворными, другие — менее, все они были наполнены поисками, трудом, свершениями и оставили свой след в искусстве, в том числе и искусстве слова. Однако Питер Устинов — человек незаурядного не только художественного, но и общественного темперамента. Ему ясно: судьбы культуры сегодня неотделимы от глобальных политических и социальных процессов и прежде всего — от борьбы за мир. «Если не заниматься этим, — говорит он, — то никому из нас не придется больше заниматься чем-либо вообще». Вот почему столько времени и творческой энергии отдает он работе, помогающей лучшему взаимопониманию между народами. Еще одно высказывание Устинова. «Я, — говорит он, — горжусь тем, что работаю для ЮНЕСКО. Не надо разрушать мосты, соединяющие разные страны в единое человечество». И среди премий его и наград две не совсем обычные: международная премия Детского фонда ООН (ЮНИСЕФ) и орден Улыбки — им правительство Польши награждает за особые заслуги в воспитании подрастающего поколения (Устинову орден был вручен во время его поездки в эту страну).

Тут, пожалуй, надо упомянуть о вышедшей в прошлом году книге Питера Устинова «Моя Россия», где он как бы размышляет вслух о прошлом России и ее культуре, о русском характере, о социализме, преобразившем жизнь России, и ее месте в современном мире, противоречивом и сложном. Можно принять или оспорить иные из конкретных его оценок, главное — его позиция вдумчивого и непредвзятого свидетеля Истории, отбросившего нелепый жупел «советской военной угрозы» и видящего, откуда на самом деле исходит угроза миру, кто в ослепленье готов поставить на карту судьбу человеческой цивилизации. Вот пример аргументации Устинова. Он рассказывает об иностранной интервенции против Советской России в 1918–1920 годах (на Западе, подчеркивает он, вспоминать об этом не принято) и далее пишет: «Прошло всего лишь двадцать лет, и все началось снова, на этот раз с потерями не в один миллион, а в двадцать миллионов человек. И вновь была одержана победа после начального периода неудач. Неужели после этого нужны еще какие-то доказательства того, что русским следует находиться в состоянии постоянной готовности, а не уповать на добрые намерения Запада? Имеется гораздо больше аргументов в пользу искренности русских, заявляющих о стремлении к миру, чем в пользу доброй воли Запада». Устинов предлагает читателю представить себе гипотетическую картину — Соединенные Штаты, окруженные плотным кольцом советских военных баз, и вообразить, сколь яростной была бы реакция американцев. Как и многие европейцы, Питер Устинов возмущен беспардонным «выкручиванием рук», применяемым Америкой к ее собственным союзникам, и лихостью, с которой официальный Вашингтон решает мировые проблемы. Заключая книгу, он пишет: «Хочу вновь повторить, что я не испытываю страха перед моей Россией. Это страна с трудной историей, с мучительной историей выживания. Я не верю в превосходство народов и тем более в их неполноценность. Русские — люди, подобные другим, с их достоинствами и недостатками, и мир без них обеднел бы».