Чем оборачивалась кадровая политика
Сам не умея воевать по-современному, пресловутую «соринку» он искал в «глазу» руководящего состава фронта, в первую очередь, командующего. Пользуясь возможностью прямого доклада Верховному главнокомандующему, представитель Ставки неоднократно пытался убедить его в необходимости сменить Козлова.
Из телеграммы Мехлиса и Вечного на имя Сталина от 9 марта 1942 года: «…Вследствие того, что и сам командующий Козлов — человек невысокой военной и общей культуры, отягощать себя работой не любит, исходящие от командования документы редакционно неряшливы, расплывчаты, а иногда искажают смысл. Во избежание неприятностей их приходится часто задерживать для исправления…»[145] Вероятно, представитель Ставки пришел к выводу, что комфронтом, хоть и удобен своей податливостью, но очень уж зауряден. Рядом с ним победы не видать.
29 марта в Москву ушел новый доклад с просьбой сменить Козлова. Лев Захарович суммировал выводы о нем: ленив, неумен, «обожравшийся барин из мужиков». Кропотливой, повседневной работы не любит, оперативными вопросами не интересуется, поездки в войска для него «наказание». В войсках фронта неизвестен, авторитетом не пользуется. К тому же «опасно лжив». Рисуя в негативном свете командующего фронтом, московский эмиссар в то же время не удержался от комплимента самому себе: «Если фронтовая машина работает в конечном итоге сколько-нибудь удовлетворительно, то это объясняется тем, что фронт имеет сильный военный совет, нового начштаба (имеется в виду назначенный к тому времени генерал Вечный. — Ю. Р.), да и я не являюсь здесь американским наблюдателем, а в соответствии с Вашими указаниями вмешиваюсь в дела. Мне кажется, что дальше оставлять такое положение не следует, и Козлова надо снять».[146]
Последующий трагический исход Керченской оборонительной операции, в котором во многом повинен командующий фронтом, казалось бы, делает честь прозорливости представителя Ставки. Но ведь не сбросить со счетов и то обстоятельство, что многие ошибки и просчеты Козлова — следствие жесткого пресса и неквалифицированного вмешательства со стороны Мехлиса. Так что еще вопрос, кого из них следовало для пользы дела отзывать.
У генерал-лейтенанта Козлова были свои и плюсы, и минусы. Он не участвовал в оборонительной кампании 1941 года, будучи вплоть до декабря командующим Закавказским военным округом, а затем фронтом, который прикрывал госграницу с Ираном, поэтому имел приблизительное представление о вермахте. Но, с другой стороны, в его активе было руководство успешной высадкой большого десанта в ходе Керченско-Феодосийской десантной операции. Поэтому Сталин полагал, что Козлов сумеет справиться с делом, и на предложение Мехлиса заменить командующего генералами Н. К. Клыковым или К. К. Рокоссовским согласием не ответил.
Большего Лев Захарович добился в отношении других руководящих лиц. Он послал в Ставку шифровку с предложением снять с должности начальника штаба генерал-майора Ф. И. Толбухина. 10 марта 1942 года генерал Василевский сообщил ему, что Сталин поддержал это предложение и исполнение обязанностей НШ фронта возложил на генерала Вечного. Мехлис воспротивился предложению Военного совета фронта оставить Толбухина на Крымском фронте в должности помощника командующего фронтом по укомплектованию и формированию или заместителя командующего 47-й армии. Он обратился к начальнику Генштаба маршалу Шапошникову с просьбой проследить, «чтобы Толбухин вновь не устроился в ЗакВО, ибо там собираются опять гнилые и никчемные работники, снимаемые здесь с работы».
По инициативе представителя Ставки полностью сменился и состав военных советов Крымского фронта и всех трех входивших в него армий. Постановлениями ГКО от 11 и 13 февраля 1942 года членами ВС фронта в дополнение к Шаманину были назначены секретарь Крымского обкома ВКП(б) B.C. Булатов и полковой комиссар Я. С. Колесов.
Сомнительная, с точки зрения конечного результата, перетасовка кадров коснулась и командующих армиями. Ее избежал лишь командарм-51 генерал-лейтенант В. Н. Львов, несомненные достоинства которого не мог не оценить даже весьма мнительный Мехлис. Он даже упомянул Львова в телеграмме Сталину в числе тех лиц, которые могли бы сменить Козлова.
А вот на командующего 47-й армией генерал-майора К. Ф. Баронова пало особое подозрение. К его «разработке» представитель Ставки ВГК подключил особый отдел НКВД фронта, откуда вскоре получил компромат на Баронова. Генерал — член ВКП(б) с 1918 года, в 1934 году «за белогвардейские замашки» (? — Ю. Р.) был исключен при чистке, потом, правда, восстановлен. Родственники подозрительны: брат Михаил — участник кронштадтского мятежа, «врангелевец», живет в Париже. Другой брат, Сергей, в 1937 году был осужден за участие в контрреволюционной организации. Жена — «дочь егеря царской охоты». Сам Баронов изобличался в связях с лицами, «подозрительными по шпионажу». Сильно пьет. Штабом почти не руководит. Часто уезжает в части и связи со штабом не держит.
Участь генерала была решена. В феврале 1942 года он был переведен на Закавказский фронт заместителем командующего армией, где в следующем году умер. В командование 47-й армией вступил генерал-майор К. С. Колганов.
В 44-й армии после того, как получил тяжелое ранение командарм генерал-майор А. П. Первушин, его обязанности выполнял начальник штаба полковник С. Е. Рождественский. Мехлис резко возразил против утверждения его в этой должности, и командармом-44 стал генерал-лейтенант С. И. Черняк. Об истинной оценке обоих представителем Ставки свидетельствует сделанная им, правда, уже после эвакуации из Крыма запись: «Черняк. Безграмотный человек, неспособный руководить армией. Его начштаб Рождественский — мальчишка, а не организатор войск. Можно диву даваться, чья рука представила Черняка к званию генерал-лейтенант».
Очень многие факты говорят о том, что шедшая уже почти год война не научила Льва Захаровича верить людям. Скорее наоборот: неудачи первых месяцев явно обострили традиционную для него подозрительность. С тем же жаром, с каким в свое время он слушателем Института красной профессуры разоблачал скрытых троцкистов, а редактором «Правды» громил «правый уклон», представитель Ставки выявлял и выкорчевывал теперь «чуждые элементы», повинные, по его мнению, в неудачах Крымского фронта. Он насадил атмосферу самого настоящего сыска, наушничества и негласного надзора, о чем свидетельствует приводимый ниже документ — спецсообщение начальника особого отдела НКВД 44-й армии старшего батальонного комиссара Ковалева от 20 апреля 1942 года:
«Согласно вашего распоряжения мной изучены настроения командующего 44 армией — генерал-лейтенанта Черняка и члена военного совета 44 армии — бригадного комиссара Сердюкова в связи с состоявшимся заседанием военного совета Крымского фронта 18 апреля с.г. После заседания, возвратившись к себе в землянку, Черняк в беседе с начальником штаба Рождественским, высказывая свое недовольство, заявил так: «Как мальчишку гоняют при всех подчиненных. Если не ладно — научи, а зачем это делать на совещании». И далее: «Хоть иди ротой командовать. Засыпался, но ничего, в Москву отзовут»…
На второй день, днем в беседе с генерал-майором Нанейшвили Черняк жаловался на придирчивое к нему отношение со стороны тг. Мехлиса и Козлова…»[147]
Из текста специального сообщения ясно, что подслушивались разговоры и других должностных лиц, в том числе члена Военного совета армии, начальника политотдела. Слежка была тотальная. В результате под горячую руку представителя Ставки попали и были заменены начальник политуправления фронта бригадный комиссар П. М. Соломко, начальник отдела кадров фронта подполковник И. А. Локтионов и ряд других должностных лиц.
Сохранились записные книжки, в которые Лев Захарович заносил свои оценки командиров и политработников. Они интересны, прежде всего, тем, что дают представление о качествах, которые в первую очередь привлекали в людях внимание сталинского эмиссара. Бросается в глаза также, что здесь нет ни единой положительной оценки. Приведем несколько записей (подчеркивания и сокращения Мехлиса):