Изменить стиль страницы

Чем оборачивалась кадровая политика

Сам не умея воевать по-современному, пресловутую «соринку» он искал в «глазу» руководящего состава фронта, в первую очередь, командующего. Пользуясь возможностью прямого доклада Верховному главнокомандующему, представитель Ставки неоднократно пытался убедить его в необходимости сменить Козлова.

Из телеграммы Мехлиса и Вечного на имя Сталина от 9 марта 1942 года: «…Вследствие того, что и сам командующий Козлов — человек невысокой военной и общей культуры, отягощать себя работой не любит, исходящие от командования документы редакционно неряшливы, расплывчаты, а иногда искажают смысл. Во избежание неприятностей их приходится часто задерживать для исправления…»[145] Вероятно, представитель Ставки пришел к выводу, что комфронтом, хоть и удобен своей податливостью, но очень уж зауряден. Рядом с ним победы не видать.

29 марта в Москву ушел новый доклад с просьбой сменить Козлова. Лев Захарович суммировал выводы о нем: ленив, неумен, «обожравшийся барин из мужиков». Кропотливой, повседневной работы не любит, оперативными вопросами не интересуется, поездки в войска для него «наказание». В войсках фронта неизвестен, авторитетом не пользуется. К тому же «опасно лжив». Рисуя в негативном свете командующего фронтом, московский эмиссар в то же время не удержался от комплимента самому себе: «Если фронтовая машина работает в конечном итоге сколько-нибудь удовлетворительно, то это объясняется тем, что фронт имеет сильный военный совет, нового начштаба (имеется в виду назначенный к тому времени генерал Вечный. — Ю. Р.), да и я не являюсь здесь американским наблюдателем, а в соответствии с Вашими указаниями вмешиваюсь в дела. Мне кажется, что дальше оставлять такое положение не следует, и Козлова надо снять».[146]

Последующий трагический исход Керченской оборонительной операции, в котором во многом повинен командующий фронтом, казалось бы, делает честь прозорливости представителя Ставки. Но ведь не сбросить со счетов и то обстоятельство, что многие ошибки и просчеты Козлова — следствие жесткого пресса и неквалифицированного вмешательства со стороны Мехлиса. Так что еще вопрос, кого из них следовало для пользы дела отзывать.

У генерал-лейтенанта Козлова были свои и плюсы, и минусы. Он не участвовал в оборонительной кампании 1941 года, будучи вплоть до декабря командующим Закавказским военным округом, а затем фронтом, который прикрывал госграницу с Ираном, поэтому имел приблизительное представление о вермахте. Но, с другой стороны, в его активе было руководство успешной высадкой большого десанта в ходе Керченско-Феодосийской десантной операции. Поэтому Сталин полагал, что Козлов сумеет справиться с делом, и на предложение Мехлиса заменить командующего генералами Н. К. Клыковым или К. К. Рокоссовским согласием не ответил.

Большего Лев Захарович добился в отношении других руководящих лиц. Он послал в Ставку шифровку с предложением снять с должности начальника штаба генерал-майора Ф. И. Толбухина. 10 марта 1942 года генерал Василевский сообщил ему, что Сталин поддержал это предложение и исполнение обязанностей НШ фронта возложил на генерала Вечного. Мехлис воспротивился предложению Военного совета фронта оставить Толбухина на Крымском фронте в должности помощника командующего фронтом по укомплектованию и формированию или заместителя командующего 47-й армии. Он обратился к начальнику Генштаба маршалу Шапошникову с просьбой проследить, «чтобы Толбухин вновь не устроился в ЗакВО, ибо там собираются опять гнилые и никчемные работники, снимаемые здесь с работы».

По инициативе представителя Ставки полностью сменился и состав военных советов Крымского фронта и всех трех входивших в него армий. Постановлениями ГКО от 11 и 13 февраля 1942 года членами ВС фронта в дополнение к Шаманину были назначены секретарь Крымского обкома ВКП(б) B.C. Булатов и полковой комиссар Я. С. Колесов.

Сомнительная, с точки зрения конечного результата, перетасовка кадров коснулась и командующих армиями. Ее избежал лишь командарм-51 генерал-лейтенант В. Н. Львов, несомненные достоинства которого не мог не оценить даже весьма мнительный Мехлис. Он даже упомянул Львова в телеграмме Сталину в числе тех лиц, которые могли бы сменить Козлова.

А вот на командующего 47-й армией генерал-майора К. Ф. Баронова пало особое подозрение. К его «разработке» представитель Ставки ВГК подключил особый отдел НКВД фронта, откуда вскоре получил компромат на Баронова. Генерал — член ВКП(б) с 1918 года, в 1934 году «за белогвардейские замашки» (? — Ю. Р.) был исключен при чистке, потом, правда, восстановлен. Родственники подозрительны: брат Михаил — участник кронштадтского мятежа, «врангелевец», живет в Париже. Другой брат, Сергей, в 1937 году был осужден за участие в контрреволюционной организации. Жена — «дочь егеря царской охоты». Сам Баронов изобличался в связях с лицами, «подозрительными по шпионажу». Сильно пьет. Штабом почти не руководит. Часто уезжает в части и связи со штабом не держит.

Участь генерала была решена. В феврале 1942 года он был переведен на Закавказский фронт заместителем командующего армией, где в следующем году умер. В командование 47-й армией вступил генерал-майор К. С. Колганов.

В 44-й армии после того, как получил тяжелое ранение командарм генерал-майор А. П. Первушин, его обязанности выполнял начальник штаба полковник С. Е. Рождественский. Мехлис резко возразил против утверждения его в этой должности, и командармом-44 стал генерал-лейтенант С. И. Черняк. Об истинной оценке обоих представителем Ставки свидетельствует сделанная им, правда, уже после эвакуации из Крыма запись: «Черняк. Безграмотный человек, неспособный руководить армией. Его начштаб Рождественский — мальчишка, а не организатор войск. Можно диву даваться, чья рука представила Черняка к званию генерал-лейтенант».

Очень многие факты говорят о том, что шедшая уже почти год война не научила Льва Захаровича верить людям. Скорее наоборот: неудачи первых месяцев явно обострили традиционную для него подозрительность. С тем же жаром, с каким в свое время он слушателем Института красной профессуры разоблачал скрытых троцкистов, а редактором «Правды» громил «правый уклон», представитель Ставки выявлял и выкорчевывал теперь «чуждые элементы», повинные, по его мнению, в неудачах Крымского фронта. Он насадил атмосферу самого настоящего сыска, наушничества и негласного надзора, о чем свидетельствует приводимый ниже документ — спецсообщение начальника особого отдела НКВД 44-й армии старшего батальонного комиссара Ковалева от 20 апреля 1942 года:

«Согласно вашего распоряжения мной изучены настроения командующего 44 армией — генерал-лейтенанта Черняка и члена военного совета 44 армии — бригадного комиссара Сердюкова в связи с состоявшимся заседанием военного совета Крымского фронта 18 апреля с.г. После заседания, возвратившись к себе в землянку, Черняк в беседе с начальником штаба Рождественским, высказывая свое недовольство, заявил так: «Как мальчишку гоняют при всех подчиненных. Если не ладно — научи, а зачем это делать на совещании». И далее: «Хоть иди ротой командовать. Засыпался, но ничего, в Москву отзовут»…

На второй день, днем в беседе с генерал-майором Нанейшвили Черняк жаловался на придирчивое к нему отношение со стороны тг. Мехлиса и Козлова…»[147]

Из текста специального сообщения ясно, что подслушивались разговоры и других должностных лиц, в том числе члена Военного совета армии, начальника политотдела. Слежка была тотальная. В результате под горячую руку представителя Ставки попали и были заменены начальник политуправления фронта бригадный комиссар П. М. Соломко, начальник отдела кадров фронта подполковник И. А. Локтионов и ряд других должностных лиц.

Сохранились записные книжки, в которые Лев Захарович заносил свои оценки командиров и политработников. Они интересны, прежде всего, тем, что дают представление о качествах, которые в первую очередь привлекали в людях внимание сталинского эмиссара. Бросается в глаза также, что здесь нет ни единой положительной оценки. Приведем несколько записей (подчеркивания и сокращения Мехлиса):

вернуться

145

ЦАМО, ф. 32, on. 11 309, д. 139, л. 103.

вернуться

146

ЦАМО, ф. 32, on. 11 309, д. 139, л. 174.

вернуться

147

ЦАМО, ф. 32, оп. 11 309, д. 139, л. 502–504.