ЕКАТЕРИНА ТАУБЕР. НЕЗДЕШНИЙ ДОМ
Четвертая книга стихов (Мюнхен, 1973)
Памяти мужа
«Не скажешь любящим: Забудь…»
Не скажешь любящим: «Забудь.
Она не стоит… он не стоит…»
Ведь в муке, раздавившей грудь,
Быть может, самое святое.
Им не избыть ее вовек.
Они ее приносят Слову,
Как выкуп. Счастлив человек,
Здесь ставший выкупом другого!
«Что знаем мы о них, прошедших с нами рядом…»
Что знаем мы о них, прошедших с нами рядом
Большой и трудный путь, безропотно, в тиши,
Не выдавших себя ни жалобой, ни взглядом —
Простосердечием распахнутой души?
Что можно разгадать в небрежнейших намеках,
В молчаньи зреющим, в подчеркнутых стихах
О счастье и о том, что до него высоко,
Что «синей птицей» лишь… Да что о пустяках!
И недосказанность душе невыносима,
Когда ответа нет, и некого спросить,
И шаришь, как слепой, то около, то мимо,
Осколков не собрав, чтоб все соединить.
«Море цвета серебра и стали…»
Море цвета серебра и стали.
Парусник. Закат.
Мы с тобой давно другими стали.
Мы устали, брат.
Все молчать, улыбкой прикрывая
Годы дум и мук.
А душе нужна душа живая
На путях разлук,
Чтоб отдать нательный даже крестик,
Даже детства клад,
Чтоб глядеть, не отрываясь, вместе
На морской закат.
«Когда последний дачник с парохода…»
Когда последний дачник с парохода
Платком помашет, покидая юг,
И опустеет пристань на полгода,
И жизнь войдет в определенный круг, —
Безлюдные тогда дичают горы.
И вот бредешь с утеса на утес, —
Дождей осенних слушать разговоры.
Недоуменье. Жалобу. Вопрос.
И летописи летних дней листая,
С непоправимым встреч не избежать.
Все повесть усложняется простая,
Ее стереть — не жалко жизнь отдать.
К неведомому близишься с боязнью:
Душа и осень нынче заодно.
И северное небо неотвязней
Заглядывает в южное окно.
Наш дом
Он — детище игры, любви, досуга,
Неистощимой творческой мечты
С настойчиво-нетерпеливым: «Буди!»
Ненужное не пустит в нем ростки,
Пядь каждая — лишь памятка о чуде.
Скитанья, книги, вешний пир земли, —
Все, что позвало и остановило, —
К его порогу руки донесли,
Как утешенье в горький день унылый.
Ты видишь дверь? Читали сказку мы
Про братьев гномов тайное жилище…
Соседей двери, словно дверь тюрьмы,
А наша… И во сне такой не сыщешь!
В мое окно гляжу я вновь и вновь.
И юность в нем, и лунная дорожка.
В бессмертный час по ней пришла любовь
К иному, бедному окошку.
Большой ковер — цветущие луга,
Исхоженные в детстве босоногом.
Их смысла ночь. Их занесли снега.
Не занесут за этим лишь порогом!
Из дней войны
Храня табак в коробке от халвы,
Скромнейшей «gris» — и тот ты экономил.
Затяжки две, шуршание травы,
И быстрый шаг, и смех, как ветер в поле.
Всегда в движеньи, в радостном труде,
Усовершенствуясь, презревши неудачи,
Влюбленный в жизнь, ты словно шмель гудел,
Как тот в деревне, на отцовской даче.
А я сидела где-нибудь на пне
С починкой, иль вязаньем бесконечным.
Стихи, как тучки, проплывали вне,
Вдруг разряжаясь ливнем быстротечным.
И мы читали вместе, притаясь
В густой тени, то радуясь, то споря…
Двух жизней ненарушенная связь,
Ты над разлукой, старостью и горем.
«Здесь травы сухие сжигают зарею…»
Здесь травы сухие сжигают зарею, —
Восходит прозрачный дымок.
Окно моей спальни пошире открою, —
Большое окно на восток.
И запах костра, и травы, и деревни,
Как память утерянных дней,
Где столько любви и печали, и терний,
И нежности мудрой твоей.
«Слушай долгою ночью, как ливни идут…»
Слушай долгою ночью, как ливни идут,
Размывая дороги, замывая следы
Тех, что больше сюда никогда не придут
Поглядеть на надежды свои и труды.
А пришли бы, не скажут, что сад одичал,
Что давно не протерто большое окно.
Тот, кто долго боролся один и устал,
Понимает, как трудно бороться одной.
Только светлое слово услышишь опять, —
(Тем словам не забыться, не перевестись)
Невозможное можно с тем словом принять
И тебе улыбнуться, жизнь.