На следующий день, как я и предполагал, не выспавшиеся, но отлично проведшие полагающееся для сна время, мы, по всей форме, заявились в управление. Давешний майор сдал дежурство. Поэтому сначала неполное оперативное подразделение провинциальных охотников предстало пред очами полковника Юдина — начальника оперативного отдела центрального управления по борьбе с генетическими изменениями. Юдин, быстро ознакомившись с делами командированного персонала, вызвал порученца и перепоручил нас молодцеватому капитану, которому пришлось нести тяжкую долю по знакомству пришлых варягов с "княжескою дружиной" и внесению заморских воев в различные гроссбухи. Пусть вносил не он, но за ошибки обещали строго спросить лично с носителя капитанских погон. Порученец оказался своим парнем. Не прошло и тридцати минут, как никто, кроме как Михалычем его не называл. Нас прогнали по кабинетам: завели на инструктаж, выдали чипы к тактическим шлемам, ознакомили с картой Москвы и закреплёнными участками работы, объяснили, как работать со схемами подземных жилых и промышленных уровней, внесли в графики дежурств, загнали в мед блок, где с каждого выкачали по литру соплей и ведру крови, сопроводили на стрельбище и проверили физическую подготовку на полосе препятствий. Апофеозом суматошного дня был поход в отдел собственной безопасности. Ради чего нас вызвали к безопасникам Михалыч не знал. На его памяти мы первые, кто удостоился столь пристального внимания полковника Бурмистрова, которого в народе за глаза кликают Буратиной. На вопрос, почему полкана сравнивают с деревянным героем, капитан усмехнулся, ответив, что скоро мы сами его увидим и все вопросы отпадут сами собой.

Мыхалыч как в воду глядел, вопросы отпали сами собой. За широким начальственным столом, нехорошо улыбаясь, восседал вчерашний длинноносый охотник до женского внимания, он же полковник Бурмистров, он же Буратино, он воняющий демоншей чел…

*****

Первым делом Бурмистров извинился за вчерашний инцидент, взмахнул пухлой ладошкой с короткими мясистыми пальцами, сказав, что он с друзьями не рассчитал коварства принятого на грудь "градуса" и потерял моральный тормоз. Слава Богу — нашлись те, кто смог вовремя остановить сорвавшихся офицеров. Ага, так я вам и поверил…, товарищ полковник.

Стелил полковник гладко, без единой складочки, ровно и красиво, смотря на мою команду глазами из которых выплёскивалась честность пополам с осознанием вины. Так хотелось поверить словам временного начальника, что я еле удерживал себя от откручивания лампочки на покатых плечах, прикрытых формой с тремя звёздами. Судя по едва слышному презрительному хмыку, прозвучавшему за моей спиной, Багира ни на йоту не поверила Буратино.

Театральность постановки сквозила в каждом жесте хозяина кабинета, я нутром, кишками и печёнкой чувствовал надвигающиеся неприятности. Не того мы полёта птицы, чтобы акцентировать на нас внимание высокого руководства, в то же время не замечалось никаких предпосылок, что длинноносый отрабатывает заказной наезд политических оппонентов отца. С этой стороны было чисто, я несколько расслабился, но как показал дальнейший спич, де6лать этого как раз не стоило.

Буратино говорил правильные вещи, опутывая мою боевую группу кружевной вязью слов. Мол, он рад, что в отряд московского управления попала одна из самых сильных и результативных оперативных единиц, для него будет честью работать с нами, а за красивым слогом прятался тонкий намёк о глазах и ушах, которые отныне будут преследовать провинциалов, где бы те не находились. Когда ему показалось, что мы достаточно обработаны, безопасник сбросил маску радушного хозяина, завуалировано намекнув, что ему доставит радость какая-нибудь ошибка оперативников и прямым текстом заявил, что, хоть он и относится к охотникам с должным уважением, но сдаст любого в лапы ликвидаторов, если заметит генную перестройку, характерную для йома. Сволочь! Буратино прекрасно знал, что самые результативные и опытные охотники биологически наиболее приближены к демонам, показывая, что крепко держит оных за некую часть тела, располагающуюся ниже спины.

Я тогда ещё не знал ужасающей статистики потерь среди боевых групп. Руководство Московского управления тщательно скрывало реальную обстановку. Знания пришли гораздо позже, когда мы немного пообтёрлись в столице, и обзавелись кругом знакомств среди таких же трудяг войны с йома. Мы узнали, что за полтора месяца охотники недосчитались трёх не самых последних групп, вооружённых по самому последнему слову техники и подготовленных по самым последним методам тренировки бойцов элитных спецподразделений. А сколько было единичных потерь — не сосчитать. Демоны, терроризирующие столицу, выкашивали охотников пачками. Творилось нечто невообразимое, но вся статистика оседала во властных кабинетах, дабы не шокировать население. А в тот момент я смотрел на толкающего речь полковника и думал о том, что таких тварей гуманней было бы душить в зародыше и зря государство запретило аборты. Где-то на периферии сознания крутилась странная мысль, которая пыталась связать воедино слова Буратино и его уверенность в своих силах. Слишком вольготно он себя чувствовал, даже для ликвидатора. Возможно, кто-то другой не обратил бы на это внимания, но я давно привык доверять шёпоту интуиции. Хлебнём мы ещё горя.

За предельно корректными фразами прятался ужасающий в своём цинизме смысл беседы — жизнь и свобода бойцов оперативных групп управления целиком и полностью в руках писклявого чурбака. Кто отказывается от сотрудничества с ним, тот больше ни с кем не сотрудничает, если только в качестве лабораторной крысы в одном из многочисленных институтов, а мы отныне находимся на особом контроле. Рыпаться не стоит, у него всё схвачено на самых верхах, в его силах устроить любому охотнику персональный ад на земле или поднять того из грязи в князи. На последнем слове он бросил многозначительный взгляд на Любаню. Я еле сдержался от смертоубийства одного похотливого козла. Да-а, ситуёвина…

Носатый чувствовал себя хозяином положения, иногда позволяя себе быструю, на уровне дёрганья уголков губ самодовольную ухмылку, на фоне которой чуждым элементом смотрелись глаза "деревянной игрушки", источавшие арктическую стужу. Было ясно одно — полковник объявил вендетту обидчикам.

Я слушал разливающуюся соловьем человекообразную скотину, проклиная себя за излишнее чистоплюйство. Лучший враг — мёртвый враг. Мог же прихлопнуть сволоту вчера? Мог! Конечно, неизвестно, чем бы завершилось расследование — в любом случае пострадал бы я один, а так под удар попали все.

— Что это было? — спросил меня Боха, когда мы покинули "гостеприимный" кабинет.

— На меня объявили охоту, — ответил я.

— На нас объявили охоту! — поправила меня Тень, Люба согласно кивнула:

— Надо было убить его вчера. Мразь! — М-да, теперь мне известно, кого Багира ненавидит больше, чем йома.

— Ты поняла, что он тебя хотел? — обратилась Надежда к напарнице.

— Не дура! Размечтался, козёл, что я раздвину перед ним ноги!

— Не дёргайся, — охолонул я подругу, терзая комм, который был заранее, перед входом в кабинет, включен в режим звукозаписи, но вместо голоса жертвы Караба-Барабаса компьютер на-гора выдавал треск электрических разрядов, разобрать что-либо было невозможно.

В уме полковнику не откажешь, подстраховался зараза, оборудовав личные апартаменты стационарной глушилкой и активным экраном, как только у нас коммы не погорели? Предъявить ему было нечего, прокуратура слова на веру не воспринимает, а считывать людскую память на Земле ещё не научились. Бурмистров со всех сторон был чист, что-то я сомневаюсь, что в ресторане сохранились записи камер видеонаблюдения, как пить дать, что официанты тоже ничего не скажут. Я раздражённо махнул ребятам рукой, чтобы они замолчали и не мешали своей трескотнёй думать о странностях в поведении безопасника.