Изменить стиль страницы

Вечный день

Берлин I{1}

Из темных складов вскатывались смоленые
Бочки[1] в пустые баржи. Буксир
За буксиром тянули их, и грива дыма
Оседала сажей на масляную волну.
Два парохода, и оба с музыкою,
Ломали трубы о выгибы мостов.
Дым, сажа и вонь ложились на сточную
Воду[2] из дубилен для бурых шкур.
По всем мостам, под которыми буксирчик
Волочил нас, сигнал откликался на сигнал,
Нарастая, как в барабанных пустотах.
Мы отцепились и медленно по каналу
Потянулись к парку.[3] Над ночной идиллией
На дымной трубе высился фонарь.

Берлин II{2}

Мы лежали на кромке, в белой пыли,
Высоко над улицей. Внизу, в теснине, —
Несметные людские потоки и толпы,
А вдали, на закате, — исполинский Город.[4]
Набитые людом, утыканные флажками,
Повозки протискивались меж пеших.
Омнибусы, набитые до самых крыш,
Автомобили с воем и бензиновой вонью —
Все текли в каменный океан.[5]
А по долгим берегам безлистые, голые
Деревья чеканились филигранью ветвей.
Круглое солнце свисало с неба,
Красными стрелами бил закат,
И дремотным светом кружились головы.

Дачный праздник{3}

Пестрыми гроздьями на длинных проводах
Поразвесились лампочки над клумбочками,
Над зелеными заборами, и с высоких столбов
Светятся сквозь листья электрические бобы.
На узеньких дорожках — жужжащий говор.
Гремят барабаны, дудят жестяные
Трубы, взлетают первые ракеты,
А потом рассыпаются в серебряный дождь.
Под троицыным деревом[6] пара за парой
Топчутся по кругу, пилит скрипач[7]
А дети смотрят, разинув рты.
В синем вечере дальние облачки —
Как будто дельфины с розовыми гребнями,[8]
Одиноко застывшие в темном море.

Поезда{4}

Клубы дыма, розовые, как весна,
Быстрые выдохи из черных бронхов
Паровозов, опускаются на могучую
Реку, гремящую ледоходом.
Зимний день, оседающий над простором,
Далеко просвечен их огненным золотом
Над снежной гладью, за которой в сумерках
Красное солнце окунается за леса.
Поезда грохочут по верстам, по насыпям,
Режущим лес полосами дня.
Дым их встает, как пламя,
Разевая клюв под восточным ветром,
И шумит к закату, как мощный гриф,
Широкогрудый, золотоперый.

Берлин III{5}

Дымовые трубы меж землей и небом
Взваливают и держат свой зимний груз —
Сумрачную палату о черном куполе,
Чей нижний край — как золотая ступень.
Вдали, где Город иссякает в отливе
Голых деревьев, домишек, сараев, заборов,
И по мерзлым рельсам, пыжась и тужась,
Только тащится длинный товарняк, —
Там дыбится плитами погост для бедных,
И покойники смотрят из своей дыры
На красный закат, крепкий, как вино.
Сидя под стеною, плечо к плечу,
Они вяжут из сажи на голые черепа
Колпаки для старой битвенной Марсельезы.[9]

Голод{6}

Он вбирается в пса и распяливает
Его красные десны. Синий
Язык наружу. Пес катается в пыли,
Из песка выгрызая сохлые травки.
Его глотка — как разинутые ворота,
Сквозь них по капле всачивается жар
И жжет желудок. А потом ледяная
Рука ему сдавливает огненный пищевод.
Он бредет сквозь дым. Солнце — пятно,
Печная пасть. Зеленый полумесяц
Пляшет перед взглядом. А вот — исчез.
Осталась черная дыра леденящего
Холода. Он падает, и он еще чувствует
Железный ужас, стискивающий гортань.

Арестанты I{7}

По дороге, по рытвинам, дробный шаг —
Колонна арестантов марш-марш домой,
Через мерзлое поле, в огромный гроб,
Как бойня, углами в серую муть.
Ветер свищет. Буря поет.
Они гонят кучку жухлой листвы.
Стража — позади. У пояса звяк —
Железные ключи на железном кольце.
Широкие ворота разеваются до небес
И опять смыкаются. Ржавчина дня
Изъедает запад. В мутной синеве
Дрожит звезда — колотит мороз.
У дороги два дерева в полумгле,[10]
Скрюченные и вздутые два ствола.
И на лбу у калеки, черный и кривой,
Крепчает рог и тянется ввысь.
вернуться

1

Из темных складов вскатывались смоленые / Бочки… — Одной из особенностей поэтики Гейма является введение в текст слова-лейтмотива (Thema-Wort), которое затем возникает на протяжении всего стихотворения, зачастую проявляясь во второстепенных значениях других слов. В первом сонете Гейма такое слово-лейтмотив — бочка, традиционный символ бесцельности существования, замкнутости, стеснения, но так же и солярный символ. В немецком оригинале образ бочки снова появляется в последнем терцете в слове treiben, одно из значений которого — "набивать обручи на бочки".

вернуться

2

…ложились на сточную / Воду… — В оригинале "…lag auf den schmutzigen Wogen". Существенной чертой творческой манеры Гейма была травестия или пародирование традиционных и классических поэтических образов и метафор. Так, слово Wogen ("волна") в немецком поэтическом обращении часто употреблялось, например, с эпитетом schäumend ("пенная").

вернуться

3

Мы отцепились и медленно по каналу / Потянулись к парку. — В оригинале — "к садам" ("an Gärten"). Образ сада был чрезвычайно важен для немецкоязычной поэзии рубежа XIX–XX вв., где он наделен положительными значениями. В "Вечном дне" Гейм, в основном, следует за этой традицией. Кроме того, в контексте "Вечного дня" книги, упоминание о саде отсылает к центральному разделу книги, предполагаемое название которого было «Hortus» (лат. "Сад").

вернуться

4

А вдали, на закате, — исполинский Город. — В оригинале «Weltstadt» — так экспрессионисты (и Гейм) называют «демонические» большие индустриальные города, которые ассоциировались у них, в первую очередь с Вавилоном, "матерью блудницам и мерзостям земным" (Откр 17, 5), а так же Содомом и Гоморрой.

вернуться

5

Все текли в каменный океан. — В оригинале: "Dem Riesensteinmeer zu" ("К огромному каменному морю"). В 1910 году вышла одна из первых немецкоязычных антологий городской поэзии под названием "В каменном море" ("Im steinernen Meer"). Она открывалась гимническим стихотворением поэта-натуралиста Юлиуса Харта (1859–1930) «Берлин» (!), написанным в 1897 г.

вернуться

6

Троицыно дерево — украшенная венками и лентами деревянная мачта во время праздника весны.

вернуться

7

…пилит скрипач… — Эта строка в немецком оригинале — "Zu eines Geigers hölzernem Gestreich" (т. е. "под деревянный инструмент скрипача") — вызывает ассоциации с образом смерти, которую на средневековых гравюрах часто изображали в виде скелета, играющего на скрипке.

вернуться

8

Как будто дельфины с розовыми гребнями… — В христианской традиции дельфин является аллегорией Спасения. Дельфин символизировал Христа. Сравнение облаков со спящим дельфином может быть намеком на то, что Бог равнодушен ко всему происходящему на земле.

вернуться

9

Колпаки для старой битвенной Марсельезы. — Марсельеза — песня, сочиненная в 1792 г. во времена Французской революции Руже де Лилем и принесенная в Париж марсельскими волонтерами; национальный гимн Франции. Во времена Гейма среди рабочих Германии была популярна так называемая "Рабочая Марсельеза" Якоба Аудорфа, начинавшаяся словами "Вперед, кто уважает право и свободу!" ("Wohlan, wer Recht und Freiheit achtet!").

Фригийские колпаки красного цвета носили не только французские революционеры, но и корибанты, жрецы богини Кибелы, покровительницы городов.

вернуться

10

У дороги два дерева в полумгле… — В немецком оригинале заключительная строфа сонета отсылает к одному из писем Винсента Ван Гога, в котором художник описывал деревья в окрестности Сен-Реми: "Первое дерево — это гигантский ствол, в который ударила молния, расколов его на две части; боковой побег все еще торчит вверх, выпуская поток темнозеленых иголок. Это мрачный великан, побежденный герой, — его можно рассматривать как живое существо" (Van Gogh. V. Briefe. В., 1911).