Изменить стиль страницы

— Зеркало! — громко и властно сказал «Старик», и только сейчас сотрудники вспомнили, что он не «Старик», а академик Коршунов, смелый ученый и энергичный организатор, веселый и напористый человек.

Наталья Степановна вытащила из своей сумки маленькое зеркальце и протянула его «Старику».

— Я молод! — закричал он. — Молод! Слышите?! Друзья! Я не могу прийти в себя от счастья… Это драгоценные листики, — сказал он, отбирая у Пшеничного заявку Человека, — драгоценные. И наш институт непременно займется этим вопросом.

— Но мне кажется, что… — начал было Пшеничный. Но академик Коршунов его прервал:

— А мне кажется, товарищ Пшеничный, что в этом институте все-таки я директор. И с сегодняшнего дня считайте, что я вернулся из отпуска — …

— Э, нет! — воскликнул Пшеничный, быстрым, как молния, движением вырвав заявку Человека из рук академика. — Нет, нет! Еще нужно доказать, все доказать! Вам нужно уйти на покой. По старости, по старости…

— Но я молод… Черт возьми, я ужасно, ужасно хочу есть, не просто есть, а ужасно… Я молод, великолепно себя чувствую. Мы еще поработаем, товарищи…

— А ваши документы! — Теперь Павел Александрович уже кричал. — А ваши документы, ведь вам за девяносто, за девяносто! За девяносто!

— Да, моим документам за девяносто, а мне, мне двадцать пять!

Зал разразился громом аплодисментов. Разгневанный Пшеничный выбежал из зала заседания.

Долго еще шумели сотрудники, а потом допоздна горел свет в зале, и Наталья Степановна все носила и носила папки с делами и отчетами за прошлые годы… Академик Коршунов время от времени хватался за голову и говорил:

— Вот проходимец, вот проходимец этот Пшеничный!.. А вы, Наталья Степановна, завтра же разыщите этих авторов. Завтра же, слышите?

КУБИК

Есть между утренним и вечерним приемами час, когда в отделении милиции все затихает. Исчезают прописывающиеся, выписывающиеся и взволнованные подростки с новенькими паспортами; разбегаются хохотуньи-комендантши с пухлыми, похожими на старинные рукописи домовыми книгами; медленно и важно проходят по коридору ответственные дворники; метеором проносится санитарный врач — женщина огромного роста с твердым взглядом и мужским голосом, — заглянет в каждый кабинет и что-то быстро-быстро скажет про акт или штраф, про мусор и копоть… И наступает тишина.

Именно в такой час Коля, Человек и Дмитрий Дмитриевич появились в дверях отделения милиции. Милиционер ввел их в большую комнату, остановился перед дверью с надписью: «Начальник отделения», сказал:

— Сюда, граждане, — и, поправив пояс, негромко постучал.

— Войдите! — послышалось из-за двери. Они вошли.

— Товарищ начальник, ваше приказание выполнено! — доложил милиционер. — Вот эти граждане…

— Можете идти, Авдеев, — сказал начальник отделения. Он внимательно оглядел всех троих, задержав на мгновение взгляд на лице Человека. — Садитесь, товарищи… Вы извините меня, но мне звонили из института, и я не мог не вмешаться… Так кто из вас без паспорта?

— Вот он, Человек, — сказал Дмитрий Дмитриевич, — а мы с ним…

— Где же ваш паспорт? Потеряли?

— Он не потерял паспорт, — сказал Коля.

— Не терял? Значит, украли?

— Он не знает, что такое паспорт.

— Я не совсем понимаю… На вид этому гражданину, — он кивнул в сторону Человека, — лет тридцать пять, сорок…

Все заулыбались.

— Я намного ошибся? — осведомился начальник.

— Во много раз, — улыбнулся Дмитрий Дмитриевич.

— Допустим… Как вы сказали? Во много раз?! — Начальник отделения взглянул на Дмитрия Дмитриевича. — Ну хорошо, во всяком случае, ему больше шестнадцати, а в нашем государстве паспорт дают с шестнадцати лет.

— Вы ему покажите и объясните, что такое паспорт, — сказал Коля. — Он понятливый.

— Покажите — пойму, — рявкнул Человек.

Начальник отделения вздрогнул.

— А почему у вас голос такой? — спросил он.

— Это не мое изобретение. Я не говорю в вашем диапазоне частот.

— В диапазоне… А что такое паспорт — не знаете, — заметил начальник отделения, вглядываясь в его лицо.

— Он не с нашей планеты, — сказал Дмитрий Дмитриевич. — Он неземной.

Наступило продолжительное молчание. Затем начальник попросил не морочить ему голову.

Тогда Коля и Дмитрий Дмитриевич рассказали все: о появлении Человека, о его столкновении с электричкой, о больнице, о заявке на «Способ физического бессмертия» и о сегодняшнем ученом совете.

Начальник отделения качал головой недоверчиво, насмешливо улыбался, но каждый раз, когда глаза его встречались с зелеными, без зрачков, глазами Человека, улыбка его исчезала, и он принимался усиленно тереть лоб.

— Понимаю, — сказал наконец он. — Все теперь понятно. Ну и ну! Никогда в жизни не поверил бы…

Он достал из стола чей-то паспорт, показал его Человеку и пустился было в объяснения, но Человек перебил его.

— Понимаю, — сказал Человек, — понимаю… Они у нас были в то время, когда появились первые атомные двигатели, как раз накануне открытия способов полета в воздухе.

— Как поздно! — удивился начальник отделения. — Что же вы так опоздали с воздухоплаванием? У нас атомные двигатели только сейчас, а летаем давно.

— Не совсем так, — сказал Дмитрий Дмитриевич. — Радиоактивность была открыта в тысяча восемьсот девяносто шестом году, то есть тогда, когда еще летали только первые модели самолетов.

— Нам было сложно подняться в воздух. Наша планета в пять раз массивнее вашей, оторваться от нее было труднее. Только в недавнее время, за сотню тысяч лет до моего… отлета мы совершили первый прыжок над планетой. Вот тогда у нас были книги. Были книги, высеченные на камнях, стенах древних городов, были и тетрадки, тот уровень, на котором вы сейчас находитесь.

— Но разве потом исчезли писатели? Разве необходимость в писании… ну, скажем…

— Протоколом, — подсказал Дмитрий Дмитриевич, и начальник отделения рассмеялся.

— Вы, люди Земли, пользуетесь спичками. Добывали огонь трением, так мне сказал Коля. От огня не отказались — спички удобней. Мы отказались от написанного, напечатанного слова, но не от слова вообще. И ничего из созданного не было упущено. У нас есть азбука, и у нас должен пройти некоторый промежуток времени, прежде чем тот, кто не умел читать, научится читать.

— Но ведь книга, — сказал Коля, — это так удобно! Взял под мышку и пошел.

— В ваших библиотеках уже хранятся миллионы томов. Попробуй их взять…

— А зачем? Все равно всего не прочтешь. Если читать непрерывно, по книге в день, и то за год только триста шестьдесят пять книг. За тысячу лет — триста шестьдесят пять тысяч книг, до половины миллиона не дотянешь, — сказал Коля.

— Да, — вмешался начальник отделения, — и потом, у нас же тысячу лет никто не живет.

— Будут, — сказал Коля.

— Вот из-за этой тысячи лет мы к вам и попали, — заметил Дмитрий Дмитриевич.

— Я не жалею, — сказал начальник отделения, — все это неслыханно, но любопытно… Так что у вас, — обратился он к Человеку, — заменяет книгу?

— Вот это. — Человек вытащил из своих пугающе бездонных карманов плоский, похожий на удлиненную коробочку предмет и поставил его на стол.

Поверх коробочки у всех на глазах вырос студенистый, совсем прозрачный кубик. Внутри его переливались какие-то фигурки, треугольники и квадраты, переплетались змеиными хвостами какие-то значки, по-видимому, математические. Комок знаний неведомого мира дрожал внутри кубика и сверкал неожиданными сочетаниями цветов.

Начальник отделения нагнулся всматриваясь, и Коля и Дмитрий Дмитриевич также почувствовали, что не могут оторвать глаз от хаотической жизни внутри кубика.

— В нем, — Человек указал на кубик, — все, что мы знаем. Все, что знаю я. Все, что было написано, высечено, нарисовано до меня; потом сюда вошло все то, что было сделано уже на моей памяти.

— Здесь ничего нельзя разобрать, — сказал Дмитрий Дмитриевич.