— Наш бой только выглядел поединком, — сказал Хасан. — Я убиваю наверняка. Так же, как ты. Но ты стреляешь, и это происходит быстро. А я отрубаю голову. Это занимает больше времени, потому что жертва какое-то время пытается защищаться. Не ты не успеваешь, мальчик мой, Хольгер не успел. Если бы ты зарубил его, ты чувствовал бы себя иначе?

— Если б мы с ним подрались? Да. Пожалуй, да. Scheiße, — Заноза остановился, — так и есть. Это не я не успел, а он.

— Ты сформировал общественное мнение в той среде, с которой никогда не имел дела раньше, и использовал для того, чтобы заманить Хольгера в ловушку. Ты тонкий манипулятор, искусный психолог, настоящий мастер, и все свое искусство приложил для поимки этого ублюдка, — не улыбнуться в ответ на сияющую улыбку Занозы стоило труда. Принимать похвалу так искренне и без тени сомнения — это тоже искусство, и мальчик владеет им в полной мере. — А он умер, понятия не имея об этом. Попробуй в следующий раз взять на вооружение методы злодеев из комиксов, и перед тем как убить врага — расскажи обо всех претензиях к нему и коварных планах на будущее.

Заноза угрожающе лязгнул зубами, но улыбаться не перестал.

— Злой турок, — заявил он с восхищением. — Ладно, я понял. Лучше слишком быстро стрелять, чем самому словить пулю, пока читаешь приговор.  

— Жалеешь его? — спросил Хасан чуть позже, когда, взяв Мухтара на поводок, они пошли к выходу из сквера.

— Жалею художника, — отозвался Заноза, подумав. — Он был настоящим мастером. Правда. Но если б можно было убить его дважды, я бы убил. 

Глава 26

Шиаюн хотела проследить за своим письмом. Оставила метку, чтобы знать, где оно. Вампир ведь не ожидал, что она сразу поверит и доверится? Ну, конечно, не ожидал. Он сам ей не верил. И, обнаружив метку, не удивился бы.

Но оказалось, что крысы, собаки и кошки боятся его. Вампира. Странное дело, когда Шиаюн следила за боем в «Красном кабане», крысы слушались ее и не разбежались, даже когда начался пожар. Не потому не разбежались, что остались под контролем, а потому, что просто не успели, но дело не в этом, а в том, что тогда они вампиров не боялись, хотя тех было двое. А сейчас Шиаюн смогла проследить письмо только до приемной Медвежатника, только до момента, когда вампир пришел туда. Как только он вошел в дверь, крыса, затаившаяся в лазе между стеной и деревянными панелями обшивки, испугалась так, что перестала слушаться и убежала. Шиаюн поискала среди кошек и собак кого-нибудь более смелого, кого-нибудь, кто не боится людей. Но даже ручные домашние кошки, даже бесстрашные уличные собаки не подошли к вампиру достаточно близко, чтобы следить за ним на кривых портовых улочках. Если бы под рукой была птица, она смогла бы вести слежку с высоты, с безопасного расстояния, но ни одна из ночных птиц не прилетела бы в Порт. А летучие мыши были слепы.

И Шиаюн почувствовала себя такой же слепой.

Что не так с этим вампиром? Даже звери боятся его настолько, что не хотят даже видеть.

Впрочем, возможно, что в «Красном кабане» дело было в том мальчике, в Занозе. Он умел ладить с животными, каким-то образом воздействовал на их инстинкты — так же, как действовал на инстинкты людей, вызывая любовь, вместо страха — вот крысы и не испугались. А старший вампир был настоящим. Даже не пытался притворяться человеком. Это чувствовали и звери, и люди, он пугал и тех, и других. Его только Медвежатник не боялся, но лишь потому, что выполнял приказ Шиаюн, любил ее и сделал бы все, чтобы порадовать ее.

Крысу, кошку или собаку так не зачаруешь. Им любить нечем.

Так она и потеряла вампира в путанице темных улиц. Но, признаться, не слишком расстроилась. Осторожность осторожностью, однако, сделка была чистой. Ни с ее стороны, ни с его — никакого подвоха. Нет пространства, чтобы схитрить, вильнуть, перевернуть правила. Нет угла, из-за которого можно ударить.

Шиаюн отдала Медвежатнику письмо, потеряла вампира, и все равно спокойно ждала ответа. Знала, каким он будет. Она указала в своем послании место и время встречи, на которой они скрепят сделку. И после этого… о! после этого останется только дойти до Ядра. Шиаюн даже подумала, что сделает вампиру подарок: освободит его мальчика от всех обязательств. Правда, ей все еще хотелось распространить влияние на город, избавиться от обитателей Блошиного Тупика, которые мешали ее людям, но подарки тем дороже, чем больше в них вкладываешь.

Отказаться от Тарвуда…

Нет. По здравом размышлении, отказаться от Тарвуда Шиаюн была не готова. Даже когда станет Госпожой. Такие места, как этот остров — маяки, равноудаленные от любого мира — можно пересчитать по пальцам. И стать хозяйкой одного из них, значит, стать хозяйкой всех проходящих через Тарвуд путей сообщения, брать любую, какую захочется, пошлину с хаосшипов, разрешать или запрещать провоз любых товаров, иметь возможность попасть в любой из миров. А путешествовать между мирами, свободно странствовать через Хаос, не могут даже высшие демоны. Для того чтобы приходить куда-то в любой момент, когда заблагорассудится, им нужно сначала побывать там хотя бы один раз.

Нейд Алакран никогда не попал бы на Тарвуд, если бы старик-Хартвин не призвал его ритуалом. Шиаюн не оказалась бы на Тарвуде, если бы случайно не сошла здесь с хаосшипа. Она направлялась совсем в другое место. Да что там говорить, Тарвуд был нужен ей хотя бы как владение, которым можно ткнуть в нос другим высшим демонам Карианы.

Правда… души тарвудцев принадлежали Нейду Алакрану, но это до поры до времени. Все равно полукровка не знал, что с ними делать, и отпускал, не глядя. Он и не заметит, если души начнут уходить к Шиаюн. Что он, вообще, знает о душах? Он дракон, драконы — это даже не демоны, это что-то совсем другое.

Шиаюн хотела взять с собой Койота. Пока договор не скреплен, вампир представляет опасность. Кто знает, чего от него ждать? Она не могла забыть, как он взглянул на нее при той, единственной, встрече. Во взгляде было не обещание смерти, а сама смерть. Удар саблей, который Шиаюн ощутила раньше, чем пальцы вампира сомкнулись на сабельной рукояти. Тогда она успела стать невидимой, но сейчас он будет готов к встрече, и если он захочет убить ее — сделает это.

Койот мог бы ее защитить. Койот-Голем. Он был сильнее и быстрее любого из вампиров, и, главное, был неуязвим. Но для всех, кто знал его, Койот был мертв, а Голем — уничтожен. Он стал оружием, о котором никому не известно. По-настоящему секретным, а значит, по-настоящему могущественным. Покажись он вампиру, и тайна перестанет быть тайной. Шиаюн взвешивала «за» и «против». Оценивала свой страх перед вампиром. Был ли он страхом перед смертью? Да. Но могла ли она бояться смерти? Нет. В том-то и дело, что нет. Ни вампиру, ни человеку не под силу убить ее. Даже если ее тело будет уничтожено, рано или поздно она найдет другое.

Значит, страх был из тех необъяснимых и необоснованных, которые свойственны людям. Не демонам. Шиаюн ненавидела все человеческое в себе. Ненавидела слабость. И этот страх тоже начала ненавидеть.

Она пойдет на встречу без Койота. Одна. Вампир не убьет ее, даже если захочет. Но он и не захочет — он хочет стать демоном, и он прав, это достойное желание, прекрасное устремление, великая цель. Которой не достичь без ее помощи.

А Койот останется на верхних этажах Адмиралтейства. И в этот раз, уходя, Шиаюн запрет двери снаружи. Просто на всякий случай. Секретное оружие должно оставаться секретным. Можно приказать Койоту не выходить, но куда надежнее — просто закрыть его на замок. Заодно это избавит от лишних вопросов. Койот, вернувшись из Хаоса, слишком много думает и слишком о многом спрашивает. Как будто забыл, кому принадлежит его сердце.