Норберт направился во дворец.

Ему хотелось верить, что Каролина Шимель сдержит свою клятву Деньги и страх — могущественные повелители человеческих душ!

Но женщины болтливы… Она может нечаянно сказать лишнее в разговоре с подругой или в порыве страсти поделиться тайной с женихом. Хорошо еще, что он в Америке…

Вот до чего дошел потомок славного рода герцогов де Шандосов! Его честь и свобода зависят от ничтожной кухарки…

Норберт чувствовал себя как связанный пленник, сидящий на бочке с порохом, у фитиля которой дети играют со спичками.

Теперь он — раб этой уродины… Когда она это поймет, малейшее ее желание будет равносильно приговору суда!

Чего только не взбредет в голову женщине, получившей власть…

Герцог вспомнил, что его тайна известна не одной лишь кухарке Каролине. Есть еще женщина, приславшая анонимное письмо, есть его жена и Жан, которому придется все рассказать.

В Жане он не сомневался. Старый слуга не раз доказал свою преданность и осторожность. Но три женщины… Боже мой, три женщины, когда достаточно и одной, чтобы завтра же все полицейские ищейки Парижа наизусть знали, в каком углу его парка зарыт труп!

Де Круазеноа был прав: лучше смерть, чем такая жизнь…

С этой мыслью Норберт вошел в спальню герцогини.

Она сидела в кресле у камина и уже не плакала.

При появлении де Шандоса Мари встала и посмотрела ему в глаза.

Герцог невольно отвел взгляд в сторону, но тут же снова устремил его на жену, стыдясь минутной слабости.

— Я убил вашего любовника, мадам. Моя честь отомщена.

Мари не упала в обморок, потому что была готова к самому худшему. Слез у нее тоже почти не было: бедняжка выплакала их за долгие месяцы своего замужества.

Герцогиня де Шандос с презрением отпарировала:

— Маркиз де Круазеноа не был моим любовником.

— Не лгите!

— А зачем? Чего мне теперь бояться?

Непривычная твердость ее голоса раздражала Норберта.

— Я вас ни о чем не спрашиваю, — грубо ответил он.

— Но вы же хотите знать истину. Так я вам ее скажу. Жорж пришел сегодня сюда по моему приглашению, хотя и уверял вас в обратном, защищая меня. Я назначила ему это свидание и специально для него оставила незапертыми ворота.

— Замолчите!

— Почему? Мне нечего скрывать, поскольку я перед вами ни в чем не виновата. Маркиз пришел ко мне…

— Говорите хотя бы потише: слуги уже возвращаются со свадьбы!

— Маркиз пришел ко мне в первый раз, — продолжала Мари, ничуть не понизив голос, — и вошел всего за минуту до вашего прихода. Я признаюсь, что могла бы вам изменить, но Жорж был слишком благороден, чтобы пойти на это. Когда вы появились, он как раз умолял меня уехать с ним навсегда. Если бы я согласилась, то он был бы жив и мы оба были бы счастливы.

Взбешенный де Шандос напрасно пытался подобрать достаточно язвительное выражение, чтобы вывести жену из этого непонятного и грозного спокойствия. Он чувствовал, что в этой дуэли побеждает она.

— Я любила его.

— И вы осмеливаетесь говорить это мне?

— Я полюбила Жоржа задолго до того, как, на свое горе, узнала о вашем существовании. Если бы не злая воля моего отца, который готов был продать родную дочь за право нарисовать на дверцах своей кареты герцогскую корону, то я бы никогда не вышла ни за кого, кроме Жоржа. Вы думаете, что убили его? Нет. В моем сердце жив он, а мертвы вы.

— Берегитесь! — вскричал Норберт. — Не то…

— Что? Вы и меня хотите убить? Начинайте! Я не буду защищаться, потому что я и так уже убита вами. Смерть — это единственное благо, которое вы можете мне дать. Соедините нас с Жоржем на небе, раз уж нам не суждено было соединиться на земле. Убейте меня — и я, умирая, благословлю вас!

Герцог был усмирен.

Он слушал ее, разинув рот от изумления: неужели эта смелая и страстная женщина — его жена, которую он всегда сравнивал со льдом?… Он забыл обо всем, любуясь ею.

Красота преобразившейся Мари казалась неземной. Как сверкали ее черные глаза, как прекрасны были рассыпавшиеся по ее обнаженным плечам густые темные волосы…

Вот женщина, умеющая любить! Не то, что Диана, для которой любовь — всего лишь игрушка.

Сколько времени он потратил на погоню за призраком счастья, а оно, быть может, ожидало его здесь, в собственном доме…

Если бы можно было вернуть прошлое!

Если бы жена простила его!

Норберт шагнул к герцогине.

— Мари!

Она обожгла его взглядом, полным непримиримой вражды.

— Я запрещаю вам называть меня по имени.

Очарованный де Шандос подошел еще ближе и попытался ее обнять.

Она отшатнулась от него и громко вскрикнула:

— Ваши руки в крови Жоржа!

Герцог взглянул на руки.

Мари сказала правду.

Не только ладони, но даже манжеты его были в крови.

Все-таки он осмелился бросить на нее умоляющий взгляд.

Герцогиня указала ему на дверь.

— Уходите! — приказала она. — Уходите. Я не выдам вас, скрою ваше преступление. Больше не требуйте от меня ничего. Помните, что между нами труп и что я вас ненавижу!

Гнев и ревность разрывали сердце Норберта.

Мертвый Жорж де Круазеноа победил его…

— А вы, мадам, не забывайте, что я — ваш муж и вы принадлежите мне! Завтра в десять часов я буду здесь. До свидания!

Герцог выбежал из дворца.

…На Доме Инвалидов пробило два часа, когда он подошел к солдату, чтобы забрать свою лошадь.

— Долго же вы ходите в гости, — сказал тот. — Мне давно пора быть в казарме. Теперь придется сидеть под арестом. Вы думаете, это приятно?

— Я тебе обещал двадцать франков?

— Да.

— Вот тебе сорок.

— Благодарю вас. Если еще соберетесь в гости, можете на меня рассчитывать. Я по вечерам всегда в этом кабачке…

Норберт, не дослушав солдата, вскочил в седло.

Через час он уже стучал в окно Жана.

Утром горничная вошла в спальню герцогини де Шандос и увидела, что госпожа, совершенно одетая, лежит на полу без сознания.

Герцога еще не было.

Слуги растерялись. Сразу четыре лакея побежали за врачом.

В десять часов, как и обещал, приехал Норберт.

Герцогиня открыла глаза, но не узнала его.

Де Шандос заволновался. Что могла означать внезапная болезнь жены? Не приезжала ли в его отсутствие полиция? Не было-ли, не дай Бог, обыска?

Он стал осторожно расспрашивать горничных.

Они ничего не знали.

Герцог несколько успокоился.

Ему доложили, что приехали сразу два врача. Они осмотрели мадам де Шандос и заявили, что болезнь очень серьезная и что больная может уже не встать. Ее надо вовремя поить лекарством и нельзя оставлять одну.

Последнее распоряжение было излишне. Норберт не отходил от жены, боясь, что она в бреду выдаст его.

Он не ошибся.

Ему множество раз пришлось выслушать историю ее любви и своего преступления.

Герцог вспомнил, как он когда-то так же сидел у постели отца, чтобы никто другой не услышал о яде. Если бы не Жан…

Норберт выглянул в коридор.

— Жан!

— Его нет, ваша светлость, — ответила горничная герцогини.

— Как только он вернется, пришлите его ко мне.

Этот диалог повторялся потом через каждые полчаса.

Жан появился только к вечеру.

Де Шандос отошел с ним к окну.

— Ну, что? — спросил вполголоса Норберт;

— Все идет на лад, господин герцог, — шепотом ответил слуга.

— Каролина?…

— Уехала.

— Сколько ты ей дал?

— Двадцать тысяч.

— Ты уверен, что ее уже нет в Париже?

— Я сам посадил ее в почтовую карету.

Норберт с облегчением вздохнул.

— А второе мое поручение?

Старый слуга печально покачал головой.

— Опасное дело, ваша светлость.

— Ты мне это уже говорил.

— И еще раз повторяю.

— Но я ведь тебе приказал!

— Ваше повеление выполнено. Но…

— Никаких "но"! Что ты сделал?