Пес упорно шел за ними.
Лес кончился.
Граф увидел работающего в поле крестьянина.
— Послушай! — крикнул он.
— Что угодно вашей милости?
— Не знаешь ли ты эту собаку?
— Знаю, как не знать!
— Чья она?
— Нашего господина, герцога Норберта де Шандоса.
Диана вздрогнула, как от электрического тока.
— Действительно, — сказала вдруг она, — я теперь припоминаю, что ее, кажется, зовут Бруно. Бруно, ко мне!
Пес подбежал.
Диана наклонилась — не столько, чтобы приласкать его, сколько для того, чтобы скрыть свое смущение.
Октавий взял жену под руку и они пошли домой.
Подозрение запало в его душу.
Он не мог объяснить себе сильное волнение Дианы и непонятную привязанность к ней чужой собаки.
Мадам де Мюсидан тоже была встревожена: случай с Бруно показал ей, что опасные сюрпризы подстерегают ее повсюду.
Диана упрекала себя в трусости. Как она, женщина с сильным характером, могла до такой степени растеряться? Если бы она сразу спокойно узнала собаку, то все было бы в порядке!
Неужели это правда, что голос совести может заглушать голос разума?
Её ложь и смущение превратили пустяковую встречу в важное событие.
С тех пор Октавий стал иным: сдержанным и задумчивым. Временами жена чувствовала на себе его испытующий взгляд.
На всякий случай она решила делать вид, что вообще боится собак. Стоило ей увидеть на улице какого-нибудь щенка, как она начинала громко кричать.
Октавий велел держать на цепи всех псов в имении.
Но ничто не помогало. Диана видела, что первая же ее оплошность может превратить его сомнения в уверенность.
Надо было срочно уезжать отсюда.
В самом ее желании покинуть Беврон ничего подозрительного не было: они с Октавием давно решили, что после свадьбы поселятся в Париже.
Как только они оставались наедине, Диана начинала искусно внушать мужу, что жизнь их в Мюсидане полна неприятностей, что опека родителей совершенно невыносима и что они были бы самыми счастливыми людьми, на земле, если бы жили отдельно и вели свое собственное хозяйство.
Виконт отвечал, что это вполне соответствует его желаниям.
— Я бы давно уехал, если бы наши отцы уладили свой бесконечный спор о деньгах.
— Надо их поторопить, — говорила жена.
Она чувствовала, что вот-вот произойдет какое-то несчастье.
Интуиция ее не обманула.
…Это случилось двадцать шестого октября.
Диана была в своей комнате и, услышав сильный шум. выглянула в окно.
Двор замка был полон людей. Все суетились. Некоторые женщины плакали, утирая слезы передниками.
Что все это значит?
В ворота вошли несколько крестьян с носилками.
На них лежал человеческий труп, покрытый окровавленной простыней.
Диана похолодела от ужаса.
Утром Октавий де Мюсидан отправился на охоту в сопровождении своего друга де Кленшана и двоих слуг — Людовика и Монлуи.
Кто же из них лежит на носилках?
В воротах показался бледный, едва держащийся на ногах Октавий. Его поддерживали под руки господин де Кленшан и Людовик.
Значит, Монлуи.
Монлуи мертв!
Теперь нечего бояться, что он расскажет графу о прошлом графини де Мюсидан!
Эта подлая радость придала Диане сил. Она спустилась по лестнице навстречу мужу.
Увидев жену, Октавий кинулся к ней, обнял ее, прижал к своей груди и заплакал.
— Слава Богу, он плачет! — прошептал де Кленшан. — А я уже думал, что он помешался…
— Что с ним? — перебила Диана.
— Ужасное несчастье… — покачал головой де Кленшан. — Я советую вам отвести мужа к себе. Он вам все расскажет, когда успокоится.
После долгих расспросов и бессвязных ответов Октавия Диана поняла, что он на охоте нечаянно убил Монлуи выстрелом из ружья.
Людовик всем рассказывал, как это произошло и даже изображал в лицах. Он уверял, что так уж было суждено и господин граф ни в чем не виноват.
Диана так и не узнала правды.
На самом деле Монлуи погиб из-за нее, как и старый де Шандос.
Вот как это было.
За завтраком в лесу Октавий выпил много вина и стал подтрунивать над Монлуи.
Во время охоты де Мюсидан и де Кленшан решили разойтись на некоторое расстояние, чтобы вернее добыть дичь.
Октавий послал Людовика со своим другом, а Монлуи оставил при себе и продолжал смеяться сначала над ним, затем над его частыми отлучками из замка и, наконец, над женщиной, которую он любил.
Тут уже Монлуи не выдержал, вышел из себя и заговорил с хозяином довольно непочтительно.
Пьяный Октавий пришел в бешенство.
— Я не желаю иметь такого управляющего! — проревел он. — Считайте себя уволенным!
— Хорошо, — ответил Монлуи. — Но вы еще должны взять обратно те слова, которыми оскорбили мою женщину!
— Я думал, вы умнее. А вы докатились до того, что теряете отличное место из-за пустой, ничего не стоящей девчонки. Можете не сомневаться: эта дрянь гуляет с кем попало, когда вы на службе!
— Ни слова больше! — угрожающе закричал Монлуи. — Я запрещаю вам говорить о ней!
Граф хотел его ударить, но промахнулся.
Монлуи окончательно рассвирепел:
— Вам ли говорить о гулящих женщинах? Ведь вы сами женились на чужой любовнице! И вы еще смеете называть кого-то дрянью, когда ваша собственная жена…
Он не успел договорить.
Его сразила пуля Октавия.
Почему граф не дослушал своего бывшего слугу до конца?
Он сомневался в Диане. Но сомневаться — еще не значит знать.
Знать он не хотел.
Октавий страстно любил жену и готов был простить ей все, что угодно. При этом условии знание теряет всякий смысл.
Лишь бы оно отсутствовало у всех.
Вот почему Октавий не дослушал.
Вот почему погиб Монлуи.
Вот почему виконт ничего не сказал жене.
С помощью де Кленшана и Людовика Октавий избежал суда, но его не оставляла в покое совесть.
Он разыскал молодую женщину, честь которой защищал на роковой охоте Монлуи. Она недавно родила сына и при крещении дала ему имя Поль.
После гибели Монлуи у нее не осталось никаких средств к существованию.
Граф стал помогать этой женщине, не объясняя причин своего покровительства.
Вскоре молодые супруги де Мюсидан перебрались в Париж.
Диана рвалась в бой. Где-то здесь, в этом огромном городе, находится дворец герцогов де Шандосов, в котором ее законное место заняла эта потаскуха Мари!
…Перед отъездом Диана отыскала в Бевроне бывшую горничную мадемуазель де Пимандур и узнала, что ее бывшая хозяйка до замужества была влюблена в маркиза Жоржа де Круазеноа.
Что еще нужно умной женщине, чтобы отомстить своей сопернице?
Медовый месяц Норберта и Мари имел сильный привкус полыни.
С каждым днем они становились все более чужими друг другу или, вернее, их взаимная холодность становилась все более заметной. Чужими они были всегда. Даже в церкви, произнося "да", они лгали.
Граф де Пимандур их покинул на другой же день после свадьбы. Цель его жизни была достигнута: он разъезжал в карете с настоящими древними гербами, на которые имел полное право. Ну, если не он, так его дочь. И все наперебой приглашали его в гости. А он принимал все приглашения и за время визита успевал множество раз произнести слова "моя дочь, герцогиня де Шандос".
Палузат был на вершине блаженства.
Когда молодые уехали, он тут же переселился в замок Шандос, воображая, что занял в обществе место старого герцога.
Мари в это время страдала в чужом и неприятном ей Париже.
Войдя впервые во дворец де Шандосов, она растерялась.
Покойный герцог, отказывая во всем себе и сыну, был расточителен до сумасбродства, украшая дворец для внуков.
Сколько там было золота, серебра, дорогих картин и статуй, великолепных ковров и невиданных редкостей! Трое старых слуг встретили хозяев у парадного входа и доложили, что комнаты готовы, а обед подан.