Этические принципы передовой морали «разумного расчета выгод» не терпят механического применения, без учета конкретных особенностей характеров в каждом отдельном случае.
«Нельзя приневоливать человека быть счастливым по — нашему, потому что у разных людей разные характеры» (43). Пока человек сам, на собственном опыте, не придет к сознанию невыносимости рабства, пока в нем не созреют глубокая потребность и решимость изменить условия своего существования, до тех пор ему никто не сможет помочь. Одно разъяснение истинных понятий не поможет делу.
В разговоре с женой Волгин упрекает себя за непростительные иллюзии, которым он поддался в истории с Савеловой, будто бы можно только добрыми намерениями и правильными советами изменить жизнь человека. Для Волгина этот бытовой случай явился новым подтверждением большой и глубокой мысли, имеющей значение применительно не только к бытовой, но и к общественной жизни. Изменить условия существования общества также невозможно до тех пор, пока в самом обществе не выработаются сознание необходимости коренных перемен и решимость непримиримо бороться за изменение жизни. Как бы правильны ни были идеи передовых людей, как бы ясно ни понимали они пути революционного преобразования жизни, но пока основная масса общества — народ не придет в практике борьбы к сознанию необходимости перемен, сам не возьмется за решение своей судьбы, до тех пор никакая высокая и правильная теория не поможет делу. Трагизм положения Волгина в том, что народ, подлинные интересы которого он так хорошо понимает, которому он готов служить всеми силами и самою жизнью, сам еще «не способен поддержать вступающихся за него», поэтому практически ему невозможно пока помочь, так как «один воин в поле не рать» (30).
Дальнейшее развитие событий очень быстро выводит сюжет далеко за пределы одних только бытовых коллизий и связанной с ними этической проблематики. Встреча и стремительное душевное сближение Волгина с Левицким вводит читателя в основную внутреннюю и по существу своему трагическую коллизию — в противоречивое положение идеологов революционной демократии: Волгин и Левицкий со всей ясностью понимают, что настоящее разрешение коренных вопросов русской жизни возможно лишь путем массовой крестьянской революции, но народ еще не готов к революционной активности, поэтому они вынуждены выжидать или ограничиваться печатной и устной пропагандой, деятельностью, которая представляется им слишком мелкой и незначительной по сравне нию с подлинными задачами, которые стоят перед страной, тем более что эта пропаганда обращена не прямо к народу и урезана цензурой. Поэтому Волгин отговаривает Левицкого от журнальной деятельности и отсылает его в поместье Илатонцева в качестве гувернера. Он не сомневается, что при первых признаках революционной грозы будет схвачен, и думает при этом не о себе, даже не о семье, а в первую очередь о том, чтобы движение не было обезглавлено, чтобы подготовить и сохранить достойную смену. Левицкий в его глазах — единственная подходящая замена на случай, если развернутся события, потому что он правильно понимает интересы народа и способен их непоколебимо отстаивать.
Этот эпизод первой части романа строится па внешне незначительном фабульном материале — встрече с Илатонцевой, катании на лодке, неловком полояшнии Волгина, видящего, что его попытка скрыть от жены, куда и почему уехал Левицкий, может каждую минуту оказаться несостоятельной. Волгин пытается объяснить жене, в чем дело, как только убеждается, что обман с отъездом Левицкого неизбежно должен раскрыться: «Одно может повредить тебе с Володею: перемена обстоятельств. Дела русского народа плохи. Будь что‑нибудь теперь, нам с тобою еще ничего. Обо мне еще никто не позаботился бы. Но моя репутация увеличивается. Два, три года, — и будут считать меня человеком со влиянием. Пока все тихо, то ничего. Но, как я говорю, и сама ты знаешь, дела русского народа плохи. Перед нашею свадьбою я говорил тебе и сам думал, что говорю пустяки. Но чем дальше идет время, тем виднее, что надобно было тогда предупредить тебя. Я не жду пока ровно ничего неприятного тебе. Но не могу не видеть, что через несколько времени…» (70).
Так раскрывается еще одна сторона этой коллизии: Волгин горячо мёчтает о могучей революционной грозе, сознавая, что для него лично и для его семьи она неизбежно принесет величайшие испытания и утраты. И чем больше он успеет сделать для этого, чем значительнее будет влияние его на общество, тем скорее и неизбежнее грозят эти испытания его близким.
Следующий этап сюжетного действия выводит на арену представителей либерального лагеря, с тем чтобы со всей ясностью обнаружить перед читателем противоположность взглядов и характеров либералов и демократов уже не в частном быту, но в общественной сфере. Чернышевский раскрывает противоположность их взглядов на положение русского общества, на задачи и возможности раскрепощения народа.
В разговорах с Нивельзиным Волгин высмеивает либеральное фразерство Рязанцева и компании, подчеркивая, что оно способно принести только вред русскому обществу, потому что внушает ложные надежды и сбивает с толку людей. Он разъясняет Нивельзину, что нельзя переходить к революционному действию, пока общество не готово к нему, пока нет массового революционного движения. Причины поражения революции 1848 года во Франции именно в том, что массы народа не были подготовлены к сознательному осуществлению революционных задач: «Возьмите вы наш вчерашний разговор о 1848 годе. Как я бранил французских демократов за то, что они сочинили февральскую революцию, когда общество еще не было приготовлено поддеря? ивать их идеи. Так‑то оно, так; разумеется, вышла мерзость» (106). Без сознательного участия широчайших масс трудового народа невозможны никакие серьезные и глубокие преобразования. Поэтому и в России нельзя ожидать ничего, кроме мерзости, от «освобождения», проводимого реакционным самодержавием. «Так вот оно и у нас. Толкуют: „Освободим крестьян“. Где силы на такое дело? — Еще нет сил. Нелепо приниматься за дело, когда нет сил на него. А видите, к чему идет: станут освобождать. Что выйдет? —
Сам судите, что выходит, когда берешься за дело, которого не можешь сделать. Натурально, что испортишь дело, выйдет мерзость» (106).
С четвертой главы романа в сюжетное действие вступает новое лицо — Болеслав Иванович Соколовский, в котором отражены черты друга Чернышевского — польского революционера 3. Сераковского, героя восстания 1863 года. Он находится под сильнейшим влиянием либеральных иллюзий, носится с проектом положения об отмене телесных наказаний в армии, включается в ту суетливую и бесплодную деятельность, которою заняты Рязанцев и его компания. Но по силе и энергии характера, по темпераменту политического борца, агитатора и организатора, по пламенной преданности интересам народа Соколовский с самого начала оказывается на три головы выше всех либеральных болтунов.
Такой человек не может долго оставаться в плену либеральных иллюзий, они чужды самому существу его характера. Но даже и ему недостаточно теоретически разъяснить его ошибки. Соколовский — практик, и только на практическом опыте борьбы он может и должен убедиться в фальшивости либералов и либеральных идей. Поэтому Волгин отказывается и от общения с Соколовским, не хочет спорить с ним, разъяснять ему свои взгляды на крестьянский вопрос. «Он и не похож на нашу дрянь, но в таком же одурении, как они» (141), — резюмирует Волгин свои впечатления от первой встречи с Соколовским. После целого ряда разочарований Соколовский увлекся новым проектом — выступить с адресам от лица русской общественности, и опять на личном опыте убеждается, что либералы «умеют только вешать носы и хныкать» (187), что он не найдет сочувствия в их среде.
Только «тогда Волгин пошел дальше» (187) и попытался впервые объяснить ему, почему и адрес не нужен, как не нужны вообще правительственные реформы, выгодные только помещикам. В этом разговоре Волгина с Соколовским с исключительной ясностью и силой раскрывается подлинная классовая природа либеральных надежд и «освободительных» планов самодержавия. В. И. Ленин в работе «Что такое „друзья народа“ и как они воюют против социал — демократов?» полностью цитирует и подробно комментирует этот разговор, как классическое выражение революционно — демократической позиции Чернышевского в крестьянском вопросе: «… Волгин (в уста которого Чернышевский вкладывает свои мысли) говорит: