— Тебе чего? — спросил человек, не отпуская края дощечки; очевидно, он сразу понял, что разговор будет коротким.

— Мне нужна работа, — проговорила Тоня.

— Грузчиком пойдешь? — спросил тот с издевкой.

— А что, разве нет другой?

— Нет! А девушек вообще не принимаем! — И дощечка наглухо захлопнулась, отрезав Тоню от огромного дымного порта.

Какая же она дура! Дура!.. Дура!.. Геня говорил ей, что следует обратиться за помощью к Бирюкову… Что же теперь делать? Сама все испортила. Идти к Дауме? Он, конечно, поможет, но, наверно, сразу же накинет петлю потуже той, от которой едва избавилась.

Что же теперь сообщать Савицкому? Сунулась в порт — и не пустили!.. Нет, второй такой самоуверенной дуры на свете нет. Надо искать выход! Самой, ни к кому не обращаясь.

Она стояла у входа в отдел кадров, на верхней ступеньке каменной лестницы. День уже не казался ослепительно счастливым. Люди и машины, как тени, скользили мимо, и она их не видела. Сосредоточенная на одной мысли, она не двигалась с места. Она должна! Ее не могут не принять на работу!..

По ступенькам лестницы медленно поднимался суховатый человек в морском кителе. У него было недоброе морщинистое лицо, и поджатые губы словно застыли в высокомерной усмешке. Если бы Тоня знала, кто этот человек, то, завидев его издали, постаралась бы не попадаться ему на глаза. Во всяком случае, не обратилась бы к нему за помощью.

Но она увидела его впервые и сразу определила, что он наверняка обладает в порту административной властью. Новый, тщательно отутюженный китель, хорошо начищенные ботинки, уверенная поступь человека, сознающего свое высокое общественное положение.

— Господин! — робко проговорила Тоня, когда моряк уже потянул на себя входную дверь.

Морщинистое лицо обернулось. Тоне показалось, что сероватые глаза словно чуть улыбнулись. Он задержал в руке дверную скобу.

— Что тебе, девушка?

— Вы, наверное, здесь начальник? — проговорила Тоня.

Неподдельное отчаяние, прозвучавшее в ее голосе, могло растопить и глыбу льда.

— В некоторой степени. А что случилось?

— У меня все погибли, господин начальник! И отец и мать… Я хочу работать. Мне надо работать!.. Помогите мне, господин начальник!

— Но почему именно в порту? Разве нет других мест? Иди на Дерибасовскую. Поступишь в какой-нибудь магазин продавщицей. Хорошенькие девушки везде нужны.

— Нет!.. Нет!.. Мой отец был моряком. Где и когда он погиб, я даже не знаю!.. Он был моряком на сухогрузе, господин начальник.

— Сколько же тебе лет?

— Двадцать один!

— Ты умеешь печатать на машинке?

— К сожалению, нет…

— Может быть, ты знаешь бухгалтерию?.. Ну, простым счетоводом ты можешь быть?

— Я этого никогда не изучала, — тихо проговорила Тоня, чувствуя, как рушатся последние надежды.

Моряк пожал плечами:

— Ну ладно, иди за мной. — И он быстро направился в противоположный конец коридора, к уже знакомой неприветливой двери.

Подойдя, он не стал стучать в окошко, а просто сильным ударом ладони откинул фанерную заслонку внутрь комнаты.

— Сколько раз я тебе говорил, Серегин, что надо сделать настоящую дверцу!

— Простите, Петр Петрович, — послышался знакомый голос. — Никак не соберусь.

— Вот что, Серегин, эту вот девушку, что стоит в коридоре, оформи уборщицей или посыльной.

— В управление?

— Куда хочешь. С завтрашнего дня. — Он повернулся к Тоне: — А про меня все тут говорят — изверг! — И, не простившись, направился к лестнице, которую Тоня заметила в начале коридора.

Через полчаса у нее в кармане уже лежал заветный документ — пропуск в порт. Посыльная. Самая лучшая должность! Весь порт — поле ее деятельности. Всюду ее появление вполне естественно. «Иван Иванович, вас требует к себе начальник!», «Сергей Сергеевич, вам пакет!»

Перед комендантским часом она оставила в «почтовом ящике», которым служило дупло дерева невдалеке от Ланжерона, сообщение для радистки, назначив ей свидание на Приморском бульваре у Пушки через пять дней в шесть часов вечера.

Она договорилась с Егоровым, что как только он наберется сил, то присоединится к ней, поступив в порт. Для этого ему придется постричься наголо, сбрить свои усики, которые, кстати, ему совсем не идут, и заменить документы.

Первые дни она просто ходила по порту, по причалам, вживаясь в новую обстановку. И действительно, стоя у парапета Приморского бульвара, с птичьего полета нельзя представить себе и десятой доли того, что можно рассмотреть вблизи. Сразу начинаешь понимать, в какую сторону дуют ветры войны.

Удивительно было то, что в порту почти не осталось румын. Как рассказала секретарша Петра Петровича Корабельникова, в помощь которой Серегин и определил протеже своего весьма строгого начальника, немцы в течение нескольких дней убрали из управления всех румынских специалистов и заменили их своими. А что касается Корабельникова, то в отношении него действовали совершенно иные нормы. Он остался в Одессе, прятался где-то, пока советские войска еще находились в городе, а как только власть взяли гитлеровцы, сразу же предложил свои услуги. В далеком прошлом, говорят, он был врангелевским офицером, но не отправился в эмиграцию, а остался, явился с повинной и был амнистирован, так как больших провинностей за ним не числилось. И вот этот затаенный враг дождался своего часа.

Сменялись начальники порта, а он оказывался незаменимым и при румынах, и при немцах.

Сначала грузчики еще терпели его жестокость, но когда он избил одного из них на причале за то, что тот уронил в воду мешок с мукой, ненависть к нему стала стойкой. Но тогда, как рассказывала секретарша, он был еще начальником хлебных складов. Вскоре после этого кто-то покушался на его жизнь. В виде поощрения его возвели в ранг заместителя начальника порта.

— Чудеса! — сказала Мария Семеновна, когда выслушала Тонину историю.

Это была пожилая женщина, уже бабушка. Дочь с детьми эвакуировалась, а Мария Семеновна как раз в эти дни тяжело заболела, и пришлось остаться.

Появление Тони ее насторожило — уж не готовит ли начальник замену? Но бесхитростный, открытый характер девушки ее подкупил, и постепенно они подружились.

О Петре Петровиче у нее было собственное мнение, отличное от установившегося.

— Он не добрый, — говорила она, — но и не сделает подлости. Нет, нет, на это он не способен. Где-то в глубине души он совсем другой. Поверьте, уж я-то в людях разбираюсь. Но он словно все время чего-то ждет.

— Как — ждет?.. Волнуется?

— Нет, все гораздо сложнее, Тонечка! Сколько раз я замечала, что, как только появляется незнакомый человек, Петр Петрович пристально следит за ним, изучает.

— Значит, любит новых людей.

— Нет, этого тоже сказать нельзя… Он быстро теряет к ним интерес… Что за натура такая, не пойму!..

Работы у Тони оказалось много. Корабельников управлял всем складским хозяйством, писал много распоряжений. К вечеру первого дня у Тони, как говорится, «гудели ноги». Она побывала на четырех самых отдаленных причалах, разыскивая всяких мелких начальников, которым и вручала под расписку запечатанные пакеты, и во многих других местах.

Да, первое же ее сообщение через линию фронта порадует Савицкого. В порту разгрузилась немецкая пехотная дивизия, прибывшая из Франции; двадцать одна самоходка и шестьдесят четыре орудия. Штаб дивизии на машинах отбыл на вокзал. Ночью в Варну выйдет корабль «Христина», груженный пшеницей и машинами; на верхней палубе — около трехсот раненых. В порту большое скопление самых разных грузов, в том числе подбитые танки, — их Тоня насчитала семьдесят шесть, искалеченные орудия, требующие капитального ремонта. Жаль, не сумела сосчитать солдат прибывшей дивизии. Разгрузка шла третий день, и многие части уже покинули порт. Впрочем, счет, конечно, мог быть только примерным. И все же он необходим.

Работа есть работа, и Тоня постоянно находила свои маршруты, стараясь сохранять силы и в то же время держать под наблюдением территорию порта.