— И сразу записал тебя в друзья?

— Федор Михайлович… Не так это все… Я должна вам рассказать.

— Говори.

— Федор Михайлович, — помедлив, сказала Тоня, — вы только поймите правильно… Меня вызывали в комендатуру… Они предложили мне… Короче, предложили на них работать…

— Так! — Он пристально глядел ей в лицо. — И что ты ответила?

— Сказала — подумаю…

— Значит, сразу не дала согласия?

— Нет.

— Правду говоришь?

— Федор Михайлович…

— Ну хорошо! — сказал он. — Как же ты думаешь поступить?

— Не знаю. Не поможете ли запросить Савицкого?

— С батареями дела неважные. Новых еще не достал. Связи пока не имею. Придется решать без Савицкого.

— Трудно, Федор Михайлович!

— А нужно. Раз они за тебя взялись, в покое не оставят.

— Что же теперь? Соглашаться?

— Да!.. Но только учти, что тебе придется ходить по тонкой проволоке. Оступишься — по обе стороны смерть. — Он замолчал, побарабанил пальцами о край стола. Взгляд его из-под набрякших, в складках век казался Тоне тяжелым. — Мы, конечно, будем тебе помогать, Тоня. А теперь послушай меня. Они угоняют тысячу двести девушек и парней. Послезавтра к девяти утра состав из тридцати товарных вагонов будет подан к грузовой станции порта. Надо что-то делать…

Надо что-то делать… Но что? Она уже видела однажды с высокого обрыва парка Шевченко, как это происходит. Десятки немецких солдат, многие из которых держат на ремнях рвущихся собак, оцепляют огромную территорию, закрывая к ней доступ родным. Тех, кого угоняют в Германию, привозят в грузовиках, крытых брезентом, и тут же заталкивают в вагоны. Затем вагоны наглухо запираются, и автоматчики не разрешают узникам даже глядеть в крохотные оконца, обшитые железными решетками.

— Ты поняла меня? — спросил Федор Михайлович.

— Да, — проговорила Тоня и, подняв глаза, встретилась с его упрямым, требовательным взглядом.

— Мы должны их спасти! Я связался со штабом армии и получил разрешение на операцию. Когда эшелон достигнет Днестровских плавней, он будет остановлен. Мы подорвем рельсы…

— Но ведь эшелон будет сопровождать сильная охрана.

— Это естественно! А наша группа будет небольшой. Мы не сможем выиграть бой. Но есть другой план, его-то и надо осуществить. Среди угоняемых два хлопца из нашей группы — Коля Грачев и Васька Якименко. Сначала я хотел их в катакомбы упрятать, а потом решил, что они как раз подойдут для дела. Но ребятам надо помочь.

Он поднялся, вышел на кухню и долго чем-то громыхал, очевидно, в кладовке, а Тоня сидела у стола и напряженно прислушивалась. Она еще не понимала, какое поручение ей дадут. Если он возьмет ее с собою в плавни, она, конечно, согласится. В разведшколе ее учили закладывать под рельсы мины, и она сможет справиться с этим не хуже, чем любой минер из группы.

Она разглядывала старые громоздкие вещи — буфет с деревянными гроздьями винограда на потрескавшихся дверцах, большую кровать с когда-то никелированными шишками и стертый, траченный молью коврик на стене. На нем была выткана сцена средневековой охоты. Рыцари в латах, на конях, окруженные свитой и псарями, мчатся через поле за лосем с величественными ветвистыми рогами.

Тихая мещанская квартирка на Пересыпи! Кто может подумать о том, что здесь решаются большие дела и старик, медленно передвигающийся на склеротических ногах, на самом деле полон сил и энергии!

Наконец она услышала приближающиеся шаркающие шаги и оглянулась.

Федор Михайлович подошел к столу и положил на него два небольших, глухо стукнувших топора.

— Вот, — сказал он, — топоришки! Заржавели, правда, немного, но вполне еще подходящие.

Тоня взяла в руки один из них. Действительно, топорище солидное, увесистое — спрятать такое нелегко.

— Сучья рубить? — спросила она, стараясь разгадать замысел Федора Михайловича.

— Зачем рубить сучья?.. — Федор Михайлович иронически кашлянул. — Сучья нам рубить ни к чему. А вот доски в полу вагонов…

Конечно, до этого Тоня никогда бы сама не додумалась. Топоры следовало как угодно доставить в вагоны, где среди других угоняемых на чужбину будут Николай Грачев и Василий Якименко. Нет никакой надежды на то, что они сами смогут пронести топоры на территорию порта, — все вещи тщательно просматриваются охраной. Но топоры должны тем не менее оказаться в вагонах. После того как на рассвете эшелон застрянет среди плавней и внимание охраны будет отвлечено перестрелкой, которую затеет группа Федора Михайловича, молодые подпольщики прорубят в полу вагонов люки и через них выйдут. Затем они откинут засовы на соседних вагонах, и, если все пойдет, как задумано, ребята сумеют скрыться в плавнях.

А через несколько часов с парашютами будет сброшено снаряжение, продовольствие, медикаменты, к спасшейся молодежи спустится группа командиров, которая выведет ребят из плавней. В дальнейшем из них будет создан отряд. Теперь, когда гитлеровскую армию преследуют неудачи и в Одесском порту все больше кораблей, груженных ранеными, берут по ночам курс на Констанцу, такой отряд внесет сумятицу в немецкие тылы. Этот план был тщательно продуман и согласован со штабом армии.

— Итак, первая проблема — доставить топоры в вагоны, — повторил Федор Михайлович, пытаясь засунуть один из них под пиджак, однако топорище предательски высовывалось. — Вот дьявольщина! Знаешь что? — помолчав, сказал он. — Иди к Бирюкову… Он сцепщик вагонов в порту. Правда, вряд ли его допустят к этому эшелону, но, может быть, он что-нибудь и посоветует. Живет на Военном спуске… Пароль: «Дома ли Мария Михайловна»… И обязательно загляни к Зинаиде Тюллер.

На улице Тоня почувствовала некоторое облегчение. Трудный разговор наконец-то состоялся. Ах, как не хочется заходить к Зине! И зачем Федор Михайлович настаивает? Нет, это добром не кончится!..

В сейфе разведотдела армии хранится письменное обязательство Зинаиды Тюллер помогать разведчикам, которые будут являться к ней по условленному паролю. Однако не прошло и года, как в душе девушки возникли сомнения. Нужно ли их ждать, этих разведчиков? Фронт откатился уже далеко на восток, новая власть утвердилась как будто прочно. К тому же время от времени в «Молве» [2]печатались сообщения о том, что по приговору военного трибунала расстреляны разоблаченные подпольщики. Неужели так и пройдет ее жизнь в тягостном ожидании каких-то неизвестных людей, появление которых и ее приведет к гибели?

Когда в теперь уже далекий осенний день, подавленная сумятицей отступления, она дала свое опрометчивое согласие, все вокруг говорили о том, что не минет и нескольких месяцев, как Одесса будет освобождена. Но месяцы растянулись в годы. Зина работала в порту учетчицей на складе. Каждый день команды русских военнопленных покорно перетаскивали грузы в трюмы кораблей. Она жалела солдат, но все же незаметно для себя приучилась говорить: «Они русские», словно между нею и ими пролегла пропасть.

Что ждет ее завтра? Кто постучит в дверь и спросит: «Здесь ли живет Анатолий Иванович Королев?» А едва только она ответит: «Анатолий Иванович переехал на шестнадцатую станцию», как каждый час может стать для нее последним.

В то давнее утро в штабе армии, защищавшей Одессу, подполковник, назвавший себя Корневым, обстоятельно растолковывал Зине, что предстоит делать, когда в город придут немцы. Она слушала, не чувствуя страха. Стать разведчицей — да она мечтала об этом с юности! Когда-то случайно ей в руки попала книга о красавице танцовщице Мата Хари, которую французы казнили за шпионаж в пользу немцев. Нет, казненной ей, конечно, не хотелось быть, упаси бог, но во всем остальном она завидовала судьбе Мата Хари. К тому же и она, Зина, тоже красивая. У нее светлые вьющиеся волосы, темные глаза. В восемнадцать лет она уже знала, что такое успех и как трудно отбиваться от навязчивых поклонников. Она давно могла бы выйти замуж, если бы кого-нибудь полюбила. Но ее жизнь сложилась совсем нелегко. Отец, из обрусевших немцев-колонистов, расстался с ее матерью, когда девочке не исполнилось и двенадцати лет. Он был мастером по изготовлению сувениров. И еще долгое время она не могла глядеть на целлулоидные кораблики и на аистов из искусственного перламутра, заполнявших полки галантерейных магазинов. Все, что было связано с отцом, у нее вызывало глухую ненависть.