Через сутки к нему в Лондон является брат, прибывший две недели назад из Амстердама, чтобы вести переговоры с рядом фирм относительно продажи своего каучука, добытого из смоковницы.

Роберт, внешне мало изменившийся за последние годы, в бешенстве покусывает усы.

— Что, плохо идут дела? — интересуется Джордж.

Роберт начинает рассказывать. Ему и в самом деле стоит изрядных трудов сбыть свой каучук хотя бы с минимальной выгодой. Один из фабрикантов даже заявил, что через десять лет вообще будет мало шансов найти покупателя на этот «эрзац».

— Этот тип прочитал в газете о твоем каучуке из гевеи, — заканчивает Роберт. — Тебя он, пожалуй, встретил бы с распростертыми объятиями.

Через несколько недель фабрика Джорджа Даллье начинает выпускать изделия из вулканизированного плантационного каучука. Директоров осаждают репортеры. Пресса подробно освещает это событие.

Товары Джорджа продаются по высоким ценам. Оказывается, что его каучук ничуть не хуже качеством, чем бразильский, полученный из дикорастущих деревьев.

В приподнятом настроении он отправляется однажды вечером в западное предместье, где в новой вилле живет Роберт. Но слуга, появившийся на звонок, с сожалением разводит руками.

Роберт внезапно вернулся в Амстердам.

Джордж посылает ему письмо. Роберт не отвечает. Джордж пишет еще раз. Роберт снова молчит.

Наконец Джордж уезжает обратно в Сингапур, а оттуда — к себе на плантацию.

Тут он узнает, что Тао Чжай-юань уже успел закончить устройство своей новой огромной плантации.

Однако в Британской Малайе вражда между плантаторами, возделывавшими каучуконосы, и колонистами, разводившими чай, кофе, пряности и сахарный тростник, не угасала. Но в 1894 году колония подверглась опустошительному нашествию жуков; это коренным образом изменило ведение хозяйства на многих плантациях.

Миллионы прожорливых коричневых насекомых величиной с желудь набросились на участки чайного куста и пряностей и в короткий срок совершенно уничтожили эти культуры. Они гнездились на корнях и на листьях, забивались под кору, кусали, грызли, пожирали, откладывали желтовато-белые яйца и размножались с ужасающей быстротой. Деревья теряли листву, кора отваливалась, кусты приобретали болезненно-желтый вид и погибали.

Через несколько месяцев на всех чайных плантациях и на большинстве плантаций пряностей Британской Малайи торчали одни лишь гниющие, больные, умирающие и засохшие растения.

24

Робертс и ван Ромелаар впадают в полное отчаяние при виде своих начисто опустошенных плантаций. Они вырывают из земли обглоданные деревья и кусты, складывают их в кучи и сжигают. А затем садятся и пишут письма в Сингапурский ботанический сад, в которых просят как можно скорее прислать им саженцы гевеи и специалистов. Между тем на плантацию Джорджа Даллье на Ист-Ривере нежданно-негаданно приезжает его брат Роберт. Он идет навстречу Джорджу — почти не постаревший, бодрый, полный энергии, но несколько смущенный. Брат с удивлением смотрит на него.

— Что-то ты не очень часто давал о себе знать, мой милый.

— Я ездил в Лондон, — извиняется Роберт.

— Чего ради? Ко мне?

Они садятся, курят, разглядывают друг друга.

— Разве ты не должен быть сейчас в Амстердаме? — спрашивает Джордж.

— Я продал свою долю одному голландцу.

— Ты?!

Роберт равнодушно кивает.

— Под конец дело шло отвратительно. Честное слово! Ты и представить себе не можешь. С меня довольно.

— Ну, а теперь?

В голосе Роберта звучит решимость.

— Хочу пойти к тебе в компаньоны.

Молчание.

Затем Джордж укоризненно произносит:

— Надо было сделать это гораздо раньше.

— Значит, надо понимать это так… — начинает Роберт.

— Значит, надо понимать это так, — раздраженно перебивает его Джордж, — что я, конечно, не откажу тебе! Но я хочу напомнить, что разошлись мы тогда по твоему собственному желанию. И вот теперь — впрочем, ладно! Хорошо!

Двадцать лет он шел к цели — осторожно прощупывая почву, рассчитывая каждый шаг, подчас рискуя. И все время отчетливо представлял себе широкие возможности увеличения продукции, открывающиеся перед каучуковой промышленностью благодаря созданию плантаций, понимал превосходство каучука из гевеи над всеми другими сортами и предвидел необычайное повышение спроса на каучук, связанное с развитием медицины, транспорта, предметов ухода за детьми, военной техники, расширением выпуска спортивных товаров, фотоаппаратов, изделий текстильной промышленности, со спросом косметики, садоводства и парикмахерского ремесла. В 1880 году Джордж Даллье услыхал об удачном эксперименте ирландского врача — ветеринара Джона Бойда Данлопа, который надел на ободья колес велосипеда наполненные воздухом резиновые трубки, значительно облегчающие езду. С тех пор Джордж с особым вниманием следил за всеми новинками в области дорожного транспорта. Он выяснил, что еще сорок лет назад купеческий сын Роберт Уильям Томпсон из Шотландии, сжалившись над выбивающимися из сил лошадьми и быками своего отца, намотал на колеса телеги надутые кишки, а когда они лопнули, заменил их наполненными воздухом каучуковыми трубками, снабженными вентилями. Джордж Даллье изучил также историю велосипеда. Сначала это была так называемая дрезина, изобретенная в 1817 году немецким лесничим Драйзом; ее приводили в движение, отталкиваясь от земли ногами. В Англии «игрушечную лошадку» Драйза снабдили педалями. Француз Мишо сделал переднее колесо меньше заднего. И, наконец, англичанином Стерли была сконструирована «костотряска» с железными ободьями на колесах, которая содействовала распространению велосипеда в Европе; на ней тщеславные ездоки устраивали отчаянные гонки по дорогам Англии. Беспримерную победу одержал шотландец Шортленд, который в 1890 году явился на соревнования на велосипеде с резиновыми шинами, был осмеян соперниками, но уже через четверть часа заставил их отказаться от борьбы, обогнав всех на шесть кругов. Весть эта дошла до Джорджа Даллье одновременно с сообщением об австрийце Маренсе, который еще в 1875 году носился по улицам Вены на четырехколесном чудовище, распространявшем грохот и зловоние, пока магистрат города под угрозой наказания не запретил ему нарушать общественное спокойствие. Затем Джордж узнал, что одиннадцатью годами позже Даймлер в Каннштадте и Бену в Маннгейме одновременно пришли к удовлетворительным результатам в своих попытках использовать мотор внутреннего сгорания в качестве двигателя на дорожном транспорте.

Два автомобиля американского фабриканта Дьюрайя, снабженные литыми резиновыми шинами, произвели сенсацию в Англии на состязаниях с машинами европейских конкурентов; в Европе с недавних пор эти шины применили на мотоциклах; наполненные воздухом велосипедные камеры после победы Шортленда стали изготавливать во всем мире, такие же шины приспособили для конного транспорта; и, наконец, француз Мишлен упорно, но безуспешно пытался оборудовать надувными резиновыми шинами и автомобиль. Все это окончательно убедило Джорджа в правильности его прогноза: развитие средств транспорта за последние годы во много раз увеличило мировую потребность в каучуке, а высокие требования, предъявляемые к материалу в этой области, позволяют использовать для производства шин только каучук самого лучшего качества. Следовательно, возросло значение плантационного каучука вообще, а каучука из гевеи — в особенности.

Многие производители каучука начинают следовать примеру Джорджа. Вот и Роберт снова хочет объединиться с ним после восемнадцати лет раздоров и разногласий.

Джордж спокоен.

— Момент как раз благоприятный, — говорит он. — В колонии страшная паника из-за жуков. Даже самые заядлые противники каучука начинают разводить гевею.

Он протягивает Роберту руку. Тот спрашивает:

— А как с твоей лондонской фирмой? Я не прочь снова войти в нее.

— Пожалуйста, если хочешь.