Паркер, плантация которого находится всего в нескольких километрах, узнал о пожаре лишь утром.

— Невероятно! Невероятно! — повторяет он то и дело.

Гопкинс подзывает стоящих неподалеку малайцев, Они нерешительно приближаются. Он пристально смотрит им в глаза.

— Кто первый это заметил?

Отзывается молодой парнишка.

— А что ты заметил? Что? — спрашивает Гопкинс.

— Огонь. Дом горел.

— И что ты сделал?

— Я побежал сюда вместе с другими.

— А потом?

— Надсмотрщики туана бросали в огонь землю и лили воду. Мы помогали им.

— Ну, а дальше?

— Больше ничего не было, туан.

— И ты больше ничего не видел?

— Нет, туан.

— А чужих людей здесь не было на моей плантации?

— Не было, туан.

— Не вздумай только врать!

Юноша прикладывает обе руки к груди. Гопкинс жестом велит ему и всем остальным малайцам удалиться и произносит вполголоса:

— Вот кто радуется! Чертова банда!

Браун неожиданно разражается угрозами в адрес Шаутера.

— Старая гиена! — кричит он в ярости. — Проныра проклятый!

Плантаторы заходят в дом.

Через несколько дней Браун снова едет в Сингапур. Его сопровождает Гопкинс.

Прибыв в столицу, они наносят визит губернатору. Затем отправляются к адвокату. Они возбуждают судебный процесс против Эмери Шаутера, владельца кофейной плантации в Уэллсли.

Начинается следствие. Производятся допросы. Чиновник в сопровождении шести полицейских едет в провинцию и беседует с обвиняемым.

Браун и Гопкинс все это время остаются в Сингапуре.

Через шесть недель назначается предварительное слушание дела. Шаутер, равнодушно воспринявший вызов в суд, не моргнув глазом выслушивает текст искового заявления.

Затем спрашивает:

— Что все это значит?

— Мистер Шаутер! — обращается к нему судья. — Вы обвиняетесь в поджоге плантации мистера Кристофера Джонатана Гопкинса! Вы обвиняетесь в разрушениях, произведенных на плантации мистера Симона Ричарда Сэмюэля Брауна в ночь с девятнадцатого на двадцатое июня!

Шаутер ворчит:

— Я знать ничего не знаю.

— В одном из преступников опознали вашего слугу.

— Чепуха!

— Его видел мой кучер! — вмешивается Браун.

Судья стучит по столу и укоризненно смотрит на Брауна.

— Его видел кучер мистера Симона Ричарда Сэмюэля Брауна, — говорит он затем, снова обращаясь к Шаутеру.

Шаутер молчит.

Судья спрашивает Брауна:

— Как зовут человека, которого опознал ваш кучер?

— Патани.

— Что вы можете сказать по этому поводу, мистер Шаутер?

Лицо Шаутера наливается кровью.

— Пусть мне его покажут, сэр. Я не знаю человека с таким именем!

Через полтора часа заседание откладывают. Браун и Гопкинс, под конец вышедшие из себя от гнева, возвращаются в отель.

Проходят недели.

В других районах колонии начались аналогичные процессы. Нескольким каучуковым плантациям почти одновременно был нанесен более или менее значительный ущерб. Подозрение падает на плантаторов, которые до тех пор отказывались возделывать гевею на своих плантациях. В первую очередь подозревают наиболее упорных противников каучука.

Но полиции не удается уличить ни одного из числа лиц, замеченных и опознанных на месте преступления.

Подвергнутые допросу темнокожие рабочие с плантации Шаутера в страхе уверяют, что никогда не слышали имени Патани.

Но тут одному младшему инспектору из провинциальной администрации Уэллсли, которого очень беспокоит вся эта история, удается выяснить у жителей соседней деревни, что «старый белый туан» недавно уволил нескольких слуг.

Шаутер рычит в ответ на расспросы:

— Один меня обворовал, а в других нужды не стало. Где они? Да почем мне знать, куда их черт унес!

В провинцию командируют тайного агента уголовной полиции, который появляется в больших населенных пунктах под видом надсмотрщика с плантаций или приказчика, ищущего работы, а в кампонгах — под видом странствующего фокусника.

Однако ему так и не удается выведать ничего определенного.

После очередных двух заседаний судебное дело против Эмери Шаутера прекращают за недостатком улик.

Одновременно колониальные власти вводят смертную казнь для тех, кто будет изобличен в уничтожении деревьев.

После этого в колонии становится несколько спокойнее. Враждующие плантаторы обходят друг друга стороной.

Браун и Гопкинс, которым затеянный ими бесполезный процесс обошелся в сто восемьдесят фунтов, садятся вне себя от ярости в экипаж и уезжают восвояси.

Джордж Даллье при посещении ими его плантации заявляет:

— Я тебе мог заранее предсказать, Браун, чем дело кончится! Да и вам тоже, Гопкинс! Этого старого черта не так-то просто поймать! Хитрая бестия!

Он советует им просить администрацию провинции о новых саженцах, а также о присылке ботаников-ассистентов, чтобы скорее привести в порядок плантацию. Уолтер Ридли, от которого на следующий день приходит письмо, дает им такой же совет и добавляет, что правительство решило выдавать плантаторам, попавшим в затруднительное положение в результате возделывания каучуконосов, беспроцентные товарные ссуды для дальнейшего расширения посадок.

Браун и Гопкинс начинают восстанавливать свои плантации.

Одним из немногих людей в Юго-Восточной Азии, которые систематически заказывали в Сингапурском ботаническом саду семена и саженцы бразильской гевеи, был китаец Тао Чжай-юань с Малакки.

Это было в 1893 году.

Тогда же на европейский рынок поступили первые партии каучука, добытого из смоковниц на плантациях Нидерландской Индии.

Тогда же на нескольких участках в Британской Малайе созрели для подсочки первые гевеи.

23

На это ушло тринадцать лет.

Первый удар топора, прорубивший проход в колючих зарослях джунглей. Постройка первой хижины. Потом корчевка, осушение болот и посадка деревьев. Пожар 1881 года, уничтоживший то, что было сделано. И все сначала — новый управляющий, новые надсмотрщики, новые рабочие; расчистка руин и опять посадка при помощи ассистентов из Сингапурского ботанического сада. Строительство пароходной пристани и фабрики. Долгие годы следил Джордж Даллье за развитием своей плантации — беспокойно, нетерпеливо, заботливо, — следил за ростом деревьев, за их цветением, за постепенным утолщением их стволов.

Теперь он пожинает плоды.

С раннего утра и до тех пор, пока палящее солнце не достигнет зенита, он шагает вместе с обоими ассистентами, которых ему прислал Уолтер Ридли, вдоль выстроившихся длинными шеренгами деревьев и внимательно наблюдает за каждым их движением. Видит, как из косых надрезов сочится в подставленные банки густой белый млечный сок — латекс.

Его охватывает радостное волнение: вот оно, его «белое золото», принесшее миллионные прибыли бразильским предпринимателям!

Проходит немного времени, и рабочие-малайцы уже в состоянии обрабатывать каучук на фабрике без присмотра специалистов, а вскоре им удается и надрезать деревья, не нанося им излишних повреждений.

Ассистенты возвращаются в Сингапур.

Даллье отправляет в Лондон письмо, где извещает директора фирмы о своем предстоящем прибытии в Англию.

Однажды утром он поднимается на паровую яхту, груженную девятью с половиной тоннами каучука, и покидает плантацию, поручая заботы о ней новому управляющему.

В Сингапуре он узнает от Ридли, что Тао Чжай-юань заложил на Малакке свою собственную большую плантацию. Пока в порту перегружают его каучук на английское торговое судно, Даллье наносит визит губернатору.

И вот он снова в Лондоне.

Его директора не теряли времени даром. В четырех газетах были помещены статьи о предстоящем появлении на рынке каучука с плантации Британской Ост-Индии. На набережной Даллье встречают два представителя Королевского географического общества. Он вручает им образцы своего каучука и на следующий же день отправляется в Кью. Джозеф Хукер горячо поздравляет его.