Взгляд изображения сосредоточился на мне.

— Йоси, ты настойчивый искатель приключений. Ты как никто другой заслуживаешь обожествления. К несчастью, без твоего согласия я не могу тебе помочь. Правила игры предписывают: боги Чайла должны оставаться в неведении о том, кто они.

— Сколько здесь истинных реальных душ, а не фикций? Сколько индивидов получили длинное сообщение несколько месяцев назад — на языке, которого они не знали, — и которое было написано не поддающимся расшифровке кодом?

— Не знаю. На языке ваших оскорбительных дихотомий я и сам не «реален», — признало лицо. — Мои функции ограничены.

— Выходит, нет способа созвать их всех сюда? Вывести из игры?

— Тот, кто пожелает, может выйти. Кайко решила выйти, и вот она здесь. Ты ценишь себя, Кайко? — вопросило изображение. — Если нет, то нет нужды в самоубийстве. Я могу забрать у тебя прошлое и превратить тебя в богиню.

— Долгий путь подошел к концу, — сказал я Кайко. — Наш звездолет на геосинхронной орбите Синей планеты. Планету обустраивают для приема будущих колонистов. Многие души покинули виртуальность. Они возродились в телах роботов или в выращенной в автоклавах плоти.

— Если ты излагаешь мне исходные данные другой игры, эта шутка в дурном вкусе, — отрезала Кайко. — Ты насмехаешься над тем, ради чего я жила когда-то. Над давней-давней надеждой.

— Проверь, какой сейчас год. Наш корабль должен был прибыть в систему Эпсилон Эридани в 3083.

— Я… я забыла, как управлять виртуальностью, как узнавать время. Давай посмотрим. 3175. Господи, ну и число! — Она захлебывалась переполнявшими ее чувствами. Некоторое время спустя она прошептала: — Я постарела на столетия и даже не была это время сама собой. Я была кем-то, кто вообще не имеет ценности!

Я повернулся к изображению.

— Мне бы хотелось дополнить твое меню. Я хочу, чтобы ты сообщал всем, кто придет сюда, что из виртуальности есть выход, но этот путь опасен. Те, кто изберет его, подвергнутся допросам, их могут блокировать или даже убить. Возможно, я преувеличиваю, наверняка я этого знать не могу. Я неудачный кандидат на роль разведчика, так как именно от меня желают избавиться леди Мидори и лорд Хидеяки.

Кайко покачала головой:

— Ты говоришь, Казуми мертва?

— Таково мое объяснение произошедшего.

— Ты любил ее? — спросила Кайко.

— Думаю, она любила меня, — и немного подумав, я добавил: — Но не одного меня. Между нами существовала такая связь, какая существует между солдатами на войне, которые сделают друг для друга все, что угодно.

— И с тех пор, как ты послал свое великое сообщение, ответом тебе было только молчание? Как ты это объяснишь?

— Твои уши в то время были глухи. Глухи к японскому. Думаю, многие из игроков оглохли по собственному желанию. Правда, я удивлен, что леди Мидори не послала всем ответ. Возможно, ее молчание — заранее рассчитанный ход. Любая ее фраза — источник информации для меня, а она желает оставить меня в неведении.

— Давай уничтожим эту игру, Йоси, — решительно заявила Кайко. — Давай прервем ее и соберем все играющие в нее души. Расскажем им то, что ты только что рассказал мне. Давай отыщем и уничтожим другие игры и спасем всех игроков.

— И что потом?

— Ты ведь знаешь, не так ли? Ты-то знаешь, что тебе надо сделать. Я не хочу, чтобы ты делал это ради меня одной.

— Ты помнишь, как вызвать функцию «Переход»? — спросил я.

— Мы здесь в заточении. Чтобы собрать силы, нам нужно отправиться в другое место.

…День спустя в небе над городом Чайл появились два супермена в развевающихся плащах. Мы сорвали дуриумиевые пластины (каждая четыре на восемь метров) с крыш различных храмов. Взвыли сирены, возвещая ежедневное Перемирие, но Пурпурный Крестоносец — ваш покорный слуга, окруженный победным ореолом, как и подобает герою комиксов — продолжал трудиться, бросая вызов богам. Я выкрал все шлемы, какие смог найти, и сбросил их в горах за восточной окраиной.

Жрецы потрясали кулаками, грозя Кайко. Ужасающая вонь наползала с запада, где Рудная гора взорвалась вне плана. Клирики Чайла карабкались на стены башни, чтобы спастись от стелющегося бурого смрада, и оттуда снова грозили нам божественным наказанием.

Мы особенно потрудились над Рудной горой. Из расщелин скал извергались потоки фекалий, погребая под собой дворцы, виллы и, конечно же, храм Техто. Беженцы трусили прочь, прижимая носовые платки к ошарашенным лицам.

Как вульгарно! Гораздо элегантнее было бы разрушить игру изнутри, подменив существующие шлемы изделиями нашего собственного производства, но мы с Кайко отчаялись выяснить, как работают эти проклятые штуковины, чтобы достаточно быстро внести нужные изменения. Во внутренностях реального шлема может покопаться, вооружившись отверткой, любой желающий, но рабочие части виртуального шлема — просто компилированный код, сплошные нули и единицы.

Где-то в Чайле обитала душа, которая рано или поздно вспомнит, кто она есть, вспомнит, что она та личность, которая захватила мой сценарий пятисотлетней давности и добавила в него шлемы. Я надеялся, что это будет так, и намеревался заручиться поддержкой этой души. Способность Казуми копировать воспоминания в собственную душу, умение Йото возвращать воспоминания независимой жизни, а теперь еще и это! Ступенчатый процесс избирательного подавления памяти и подмена истины ложью!

Все это — программы, но я раз за разом становился вторичной жертвой особой их категории, которую назвал душеграмма. И по мере того, как распространялся этот код, жизнь обитателей виртуальности изменялась до неузнаваемости. Границы определения личности расплывались. Эмиграция на Синюю планету становилась как никогда необходимой.

Мы с Кайко покончили с разрушениями и, вернувшись в горы, принялись относить нашу добычу — шлемы — подальше. Тем временем в городе Чайле вспыхнули беспорядки, стали возникать партии и фракции. В стремлении достичь Ганда беженцы запрудили дороги на юг.

Мы устроили так, чтобы ночью с небес падала манна. Боги, и в лучшие времена любящие анонимность, держались тише воды и ниже травы. Все равно они не могли помешать нам летать, где вздумается. С воздуха мы выступали с великолепными речами.

Наши слова мало что значили для умов, одурманенных недавним богослужением. Мы просто разбрасывали семена. Пройдет немало дней, прежде чем эти семена дадут ростки. По моим подсчетам, истинные души были в меньшинстве. Только это меньшинство могло измениться так, как изменилась Объект А, вспомнив наконец свои реальные имя и биографию.

Дни шли. Течение времени показало, что в своих подсчетах я ошибся на порядок. Я полагал, что в этом конкретном мире фэнтези обитало с десяток душ. На деле сюда мигрировало около сорока, но самая большая моя ошибка заключалась не в этом.

Я заблуждался по поводу последствий беременности. Вот вам еще один пример душеграмм в действии: они позволяли двум некогда умершим эмигрантам со Старой Земли создать третье существо, состоящее из слившихся воспоминаний, — слившихся, но по сей день подавленных. За пятьсот лет сорок потерянных душ породили четыреста «детей».

Имейся в виртуальности правительство, такие душеграммы объявили бы вне закона. Как могу я претендовать на уважение, если сегодня жив, а завтра мертв; то заключен в себе самом, то являюсь частью кого-то другого?

Когда слились реальности Йоси Ясода и Кайко Иейаматсу, стало образовавшееся целое менее реальным? Наша дочь так вовсе не считала. Айано слишком рано вышла из младенчества и начала говорить, тут же подтвердив, что часть ее произошла от меня: описала мой бесполезный иск против доктора Котобуко тысячу лет назад.

Айано была мной и одновременно не мной. Я оглядывался на свой недавний путь неповиновения и смерти, нового неповиновения и вновь угрожающей смерти. И решил, что, пожалуй, во мне все же есть что-то от самоубийцы. Меня затронуло заболевание тысячелетней давности. Но к Айано это никак не относилось. Она обладала духом более юным, более жизнеутверждающим, нежели я.