Правда и то, что когда-то у нее была совсем другая жизнь, но это было так давно, что она и сама, иной раз, забывала об этом.

Давным-давно, когда ее кожа еще не успела потемнеть от старости, глаза не утратили способность метать молнии, а щеки вспыхивать румянцем от радости или гнева.

Но какое теперь это имело значение?

Кого интересовала сейчас вся эта суета?

Она находилась в своем любимом кабинете, обставленном дорогими ее сердцу предметами.

Вдоль стен стояли массивные шкафы черного дерева с металлическими, некогда позолоченными ручками, украшенные причудливым восточным орнаментом; огромный сервант на крошечных ножках с встроенным зеркалом; несколько резных книжных полок, на стенах между которыми развешаны старинные медные подносы, начищенные до ослепительного блеска.

Хануман — обезьяний бог, простерший свою лапу над домашним очагом, священная кобра в угрожающей позе, с ее семью капюшонами. Старые кофейники, антикварный потрескавшийся фаянс и фарфор. Это был ее дом! Все старые вещи напоминали ей о другой жизни и иной земле, которые давно стали ее прошлым.

Миссис Байрес поудобнее расположилась в своем кресле.

И сейчас где-то еще крутились опахала из перьев тропических птиц, разгоняя душный воздух, и перешептывались с деревьями из окружающего дом сада, и лучи солнца по-прежнему пробивались сквозь опущенные жалюзи.

Миссис Байрес грустно улыбнулась.

Много, очень много лет назад она вместе с мужем установила статуэтку младенца Будды в тени яблочного дерева. Они оба понимали, что тем самым помогли Земле и Космосу еще более упрочить свои традиционные связи.

Она прикрыла глаза и покачала головой.

Что и говорить, это были золотые, хотя теперь уже такие далекие, денечки из ее прежней жизни, когда она была молода и даже не знала, что такое боль.

Они сохранились в ее памяти наряду с воспоминаниями о сияющих чистотой больничных палатах, в которых ей приходилось работать, и галантных молодых людях в белоснежной униформе, пытавшихся ухаживать за ней.

Разумеется, она понимала, что на самом деле все обстояло далеко не так безоблачно, но что из этого? Молодость тем и хороша, что позволяет видеть жизнь в розовом свете.

Мать миссис Байрес, обычно сдержанная в проявлении своих чувств, часто предупреждала о необходимости для молодой девушки ее происхождения соблюдать особую осторожность в общении с особами противоположного пола. Порой обычные деликатные намеки кончались бурными вспышками гнева. Но все ее отчаянные усилия оказались тщетными.

— Никогда не забывай, кто ты такая, — много раз предупреждала мать. — Помни, что ты никогда не должна улыбаться. Никто не должен видеть твоих зубов… По их виду они могут понять, что ты…

Как мало она тогда знала жизнь, которая казалась ей такой безоблачной.

Неужели страх никогда не покидал ее?

Детские страхи — особая вещь, которую даже умудренные опытом мужи не всегда способны понять.

Темные тени в углах комнаты, клыки, горящие жутким пламенем круглые глаза…

Да мало ли что еще может привидеться в детском возрасте.

А ведь это было только началом. Верно говорят, что у каждого возраста свои проблемы.

К сожалению, эту нехитрую истину обычно начинаешь постигать лишь тогда, когда твой собственный возраст начинает приближаться к последней критической черте.

Цветы, бесконечные приглашения на вечеринки, от которых порой очень трудно отказаться, но на которые так страшно идти. Сколько раз она разрывалась между этими двумя крайностями, смущенно опуская глаза, не имея ни малейшего представления о том, как ей следует поступить в том или ином случае. Но такое поведение делало ее многочисленных поклонников более настойчивыми. Один из них особенно докучал назойливым вниманием.

Она пыталась сопротивляться, но в конце концов вынуждена была уступить.

Следствием этого согласия стало продолжительное путешествие по морю в компании своего избранника в незнакомую чужую страну и незнакомый холодный дом, где она появилась в качестве невесты.

Она и сегодня никого не осуждала. Правда, и ему самому следовало быть немного умнее. Но он не обращал внимания ни на ее смущенно потупленные глаза, ни на шушуканье ее подруг, ни на волосы цвета воронова крыла, ни на кожу, слишком быстро покрывавшуюся загаром.

Вероятно, ей самой следовало предупредить его, но ее язык отказался повиноваться. Так она и продолжала беспомощно молчать до самого решающего момента, когда отступать было уже некуда и разоблачение стало неизбежным.

Худшего с ней, наверное, никогда не происходило.

— Открой рот, — неожиданно приказал он, когда они на несколько минут остались вдвоем среди праздничной суеты веселого бала. — Немедленно открой рот!

Она молча повиновалась, и мгновенно звуки музыки маленького оркестра и светская болтовня гостей заглохли где-то далеко.

Он грубо взял ее за подбородок и развернул голову к свету, словно она была не человеком, а механической куклой. И тут же в испуге отпрянул назад.

Очнувшись от оцепенения, она выбежала в вечерний сад, оставив в чужом доме шаль, сумочку и свои несбывшиеся надежды. Ее роман был окончен.

Шип от розы больно поранил ей палец. Выступившая кровь была такой же красной, как у любой другой белой девушки, но это было слишком слабым утешением.

Ее репутация была погублена навсегда…

Дракона мучили кошмары.

Его лапы свела судорога, дыхание стало неровным, и наконец он приоткрыл глаза.

Он готов был уже вскочить на ноги, хотя ничто, казалось, не предвещало опасности. Высокая трава оставалась неподвижной. Солнце стояло низко над горизонтом, тени стали длиннее, и поднявшийся ветер разогнал невыносимую духоту уходящего дня.

Дракон несколько раз недоуменно мигнул желтыми глазами, подозрительно втянул в себя воздух и еще раз огляделся вокруг.

Хуже всего было то, что, несмотря на все старания, он никак не мог припомнить суть своих видений. Кроме того, что они не сулили ничего хорошего.

Тени, страх, кровь…

Дракон поежился и медленно затрусил под защиту знакомых стен своего сарая.

Миссис Байрес выпрямилась в своем кресле и пожала плечами.

Индия всегда была страной призраков. Кто знает, может быть, некоторые из них увязались за ней и мирно провели эти годы среди привычной обстановки ее кабинета. Сейчас они, похоже, пробудились к новой жизни. Она вернула книгу на обычное место и медленно направилась в спальню. Уселась перед зеркалом, принялась аккуратно расчесывать волосы.

Разумеется, она не смогла оставаться на прежнем месте работы после того, как ее тайна раскрылась. Воспоминания даже сейчас будоражили душу. Ее брови гневно насупились, и пальцы судорожно сжали рукоятку щетки для волос.

Стыд — вот чего она так и не смогла позабыть.

Стыд и постоянное шушуканье за спиной. Презрительные взгляды бывших коллег: врачей, священников, сестер, даже уборщиц-неприкасаемых, приходивших раз в неделю, чтобы натереть паркетные полы больницы.

Боже, какая это была пытка!

Даже сегодня, спустя столько лет, она отчетливо помнила тот день, день своего постыдного бегства. Тогда оно оставалось для нее единственным выходом.

Несмотря на всю свою красоту, отныне она была здесь изгоем, черномазой девчонкой, попытавшейся обманом выдать себя за представительницу белой расы.

Именно тогда она и решила уйти в мир белого безмолвия, туда, где никого не интересовала чистота ее крови.

Она снова погрузилась в воспоминания.

Да, туземцам тогда приходилось нелегко в их маленьких поселениях на склонах высоких холмов. Там надо было иметь много сил, чтобы как-то выжить. Оставалось только благодарить Господа, что он дал ей эти силы.

Женщины приходили к ней даже из отдаленных поселков. Жизнь в этих краях была жестока. Она спасала их, спасала их детей. И скоро она стала чем-то вроде богини, сошедшей с небес на эту негостеприимную землю. Но она прекрасно понимала, что ее собственные бедные руки никогда уже не очистятся от скверны. Да и сами эти холмы навсегда потеряли свойственную им девственную белизну, обагренные пятнами крови, соперничать с которыми не могли даже лучи заходящего солнца.