— Третий в норме. Можно открывать. — Миллз налег на здоровенный рычаг, и тяжелая круглая крышка открылась. Затем он осветил фонарем трубу торпедного аппарата изнутри, выпрямился и доложил: — Чисто, как в аптеке.

— А ведь докладывать он должен совсем по-другому, — с досадой вздохнул Хансен. — Ну и молодежь пошла! Ладно, Джордж, теперь давай четвертый.

Миллз улыбнулся, наглухо задраил крышку третьего аппарата и перешел к четвертому. Подняв рукоятку пробного крана, он проговорил: — Ух ты! Вода.

— Много? Давай-ка поглядим.

— Да так, лужица..

— Дело плохо? — поинтересовался я.

— Бывает, — коротко ответил Хансен. — Он дернул рукоятку вверх-вниз, из крана вытекло немного воды, не больше столовой ложки. Потом сказал: — Если передняя крышка задраена неплотно, на большой глубине под сильным давлением вода, конечно, может попасть внутрь аппарата. Сейчас, похоже, так оно и случилось. А вот если бы крышка была открыта совсем, дружище, на такой глубине струя воды выстрелила бы вон из того отверстия, точно пуля. Так что давайте не будем рисковать.

— Центральный! — проговорил Хансен в микрофон. — Проверьте на всякий случай показания дифферентомера по вахтенному журналу.

После короткого молчания динамик проскрежетал:

— Говорит капитан. По записям в журнале, дифферент в норме, во всех аппаратах — «сухо». Подписано лейтенантом Хансеном и старшим механиком.

— Благодарю, сэр, — Хансен выключил микрофон и улыбнулся. — Ручательства лейтенанта Хансена мне вполне достаточно. Как там дела, Джордж?

— Течь прекратилась.

— Открой-ка крышку.

Миллз надавил на тяжелый рычаг. Тот опустился на дюйм-два — и застопорился.

— Странное дело, — проговорил Миллз.

— Что, твоим матросам никогда не приходилось слышать про смазочное масло? — спросил Хансен. — Сильнее нажимай.

Миллз навалился на рычаг всем телом. Тот опустился еще на пять дюймов. Миллз приготовился налечь на рычаг со всей силой, но тут Хансен закричал:

— Нет, стой, ради, Бога, постой!

Было уже поздно. Рычаг ушел вниз, какая-то чудовищная сила, ударив изнутри, резко открыла тяжеленную заднюю крышку, и из торпедного аппарата в отсек с ревом хлынула вода. Напор был такой сильный, что, казалось, бьет гигантский брандспойт. Шальной поток, обрушившись на Миллза, подхватил его, протащил через весь отсек, и со всей мощью швырнул о заднюю переборку. На какой-то миг лейтенант замер, будто его пригвоздили к стене, потом, когда сила потока ослабла, медленно осел на палубу.

— Продуйте весь главный балласт! — крикнул Хансен в микрофон, держась за заднюю крышку соседнего аппарата, чтобы избежать участи, постигшей Миллза. — У нас авария! Продуйте весь главный балласт! Четвертый аппарат открыт со стороны моря. Продуйте весь главный балласт!

Затем, опустив крышку и стараясь удержать равновесие, Хансен сделал несколько неуверенных шагов ко мне и воскликнул:

— Ради всего святого, скорее выбирайтесь отсюда!

Даже в таком критическом положении Хансен не терял присутствия духа. Я схватил Миллза под мышки и попробовал оттащить к выходу, но не тут-то было. Дифферентовочная система подводной лодки штука довольно чувствительная, и теперь, когда в носовую часть «Дельфина» залилась несколько тонн воды, корабль дал большой крен на нос. Сохранять равновесие в таком положении и одновременно тащить Миллза в ревущем потоке, доходившем уже до колен оказалось выше моих сил. Тогда Хансен, подскочив к нам, схватил Миллза за ногу, желая, как видно, мне помочь. Почувствовав облегчение, я тут же потерял равновесие и, споткнувшись о высокий порог двери торпедного отсека, упал в пространство между торпедными переборками, увлекая за собой Миллза.

Хансен остался по ту сторону переборки. Я слышал, как он ругался на чем свет стоит, тщетно пытаясь открыть вертикальную задвижку и освободить тяжелую дверь, но из-за сильного крена ему это никак не удавалось. Тогда, бросив Миллза, я кинулся на помощь, Хансену, и вскоре совместными усилиями мы освободили дверь. Она тут же отбросила нас под ледяную струю морской воды, бившую из трубы четвёртого торпедного аппарата. Отплевываясь и отфыркиваясь, мы все же добрались до выхода, перелезли через порог и попытались закрыть за собой дверь. Наши усилия оказались напрасными, поскольку носовой крен все увеличивался. Вода прибывала на глазах — вскоре она уже кипела на уровне порога. Крен «Дельфина» увеличивался с каждой секундой, и мы уже едва могли устоять на ногах.

Вскоре вода хлынула через порог и растеклась по палубе между таранными переборками. Повернувшись ко мне, Хансен улыбнулся. «Слава Богу, у него еще хватает сил улыбаться», — подумал я, глядя на стиснутые зубы старпома. Стараясь перекричать рев бурлящего потока, он воскликнул:

— Ну же, еще разок! Или сейчас, или никогда!

С ним трудно было не согласиться. Что правда, то правда: или сейчас, или никогда. По команде Хансена мы вдвоем с большим трудом протиснулись в дверной проем.

— Сможете удержать ее хоть немного? — прокричал я.

Хансен кивнул. Опустившись на пол, я вцепился обеими руками в левую нижнюю ручку, уперся ногами в порог и изо всех сил начал тянуть дверь на себя. Хансен сделал то же самое. И дверь наконец стала на место. Мы с Хансеном одновременно повернули две ручки, и дверь оказалась задраена наглухо. Теперь можно было и дух перевести.

Оставив Хансена закрывать остальные ручки, я бросился открывать дверь в задней таранной переборке. Не успел я дотронуться до первой ручки, как она и все остальные повернулись сами по себе — старшина Боуэн и его парни спешили нам на выручку. Меньше чем через минуту вторая дверь была открыта, и тут я услышал, как сжатый воздух со свистом ворвался в цистерны, которые еще час назад были заполнены балластом. Я приподнял Миллза за плечи, чьи-то сильные руки тотчас подхватили его, увлекая за вторую переборку, а через две минуты там же оказались и мы с Хансеном.

— Слава Богу! Что случилось? — обратился Боуэн к Хансену.

— Передняя крышка четвертого аппарата открыта.

— О Господи!

— Задрайте эту дверь. Только как следует! — приказал Хансен и бросился вверх по наклонной палубе из отсека запасных торпед. Взглянув на лейтенанта Миллза, я не спеша двинулся вслед за Хансеном.

Корабль дрожал от рева сжатого воздуха, быстро заполнявшего балластные цистерны, но «Дельфин» неумолимо продолжал погружаться в мрачные глубины Ледовитого океана. И, судя по скорости погружения, было ясно, что он не остановится даже тогда, когда воздух заполнит все балластные цистерны до отказа. Я шел по коридору, цепляясь за поручни, и чувствовал, как сотрясается корпус лодки. Причину вибрации понять было нетрудно: пытаясь любым способом остановить наше падение в черную бездну, капитан Свенсон приказал увеличить обороты двигателя до максимума, и теперь гигантские бронзовые винты с огромной скоростью вращались в обратном направлении.

А еще я чувствовал запах страха. Особенно на центральном посту, куда вскоре добрался. На меня здесь никто не обратил ни малейшего внимания — напряженные взгляды офицеров были прикованы к стрелке глубомера, которая уже перевалила за отметку шестьсот футов.

Шестьсот пятьдесят футов. Я представил, какое огромное давление сжимает корпус «Дельфина» снаружи, и мне сделалось не по себе. Но не только мне. Я увидел молодого офицера, стоящего рядом с креслом командира поста погружения и всплытия: тот с такой силой сжимал кулаки, что побелели суставы пальцев, а на шее пульсировала вена. Всем своим видом он напоминал человека, глядящего в лицо смерти.

Семьсот футов. Семьсот пятьдесят. Восемьсот. Что правда, то правда — никогда прежде я не слышал, чтобы подводная лодка могла опуститься на столь чудовищную глубину и уцелеть. Капитану Свенсону, очевидно, тоже не приходилось слышать ничего подобного.

— Ребята, мы установили новый рекорд погружения, — сказал капитан бесстрастным голосом, который в обстановке крайней напряженности прозвучал довольно странно. Разумеется, Свенсон отдавал себе отчет в серьезности создавшегося положения и ему было страшно, как и любому, из нас, однако с виду он был совершенно спокоен. — Какова скорость погружения?