«Если», 1995 № 03

Джон Браннер

ПОСЛЕДНИЙ ОДИНОКИЙ ЧЕЛОВЕК

Давненько вас не было видно, мистер Хэйл, — сказал Джерати, ставя передо мной мой стакан.

— Да, года полтора будет, — ответил я. — Просто жена уехала, ну я и решил заглянуть к вам, как в добрые старые времена.

Я кинул взгляд вдоль длинного прохода бара, оглядел кабинки у стены напротив и добавил:

— Похоже, сюда вообще давненько никто не заглядывал. В жизни не видел, чтобы в этот час здесь было так пусто. Выпьете со мной?

— Стаканчик содовой, если позволите, мистер Хэйл, большое вам спасибо.

Джерати взял с полки бутылку и налил себе. Я ни разу не видел, чтобы он пил что-нибудь крепче пива, и то редко.

— Времена изменились, — продолжал он, помолчав.

— Вы ведь понимаете, о чем я говорю. Я покачал головой.

— Контакт, разумеется. Похоже, он вообще все перевернул. Контакт сделал людей в чем-то более осмотрительными, в чем-то менее. Но он, по большей части, уничтожил причины, по которым люди ходили в бары и выпивали. Вы ведь знаете, как оно было. Бармен был чем-то вроде большого уха, жилеткой, в которую можно было поплакаться. После появления контакта это продолжалось недолго. Люди больше не приходят, чтобы выговориться. Необходимость, в общем-то, отпала. Исчезла и другая немаловажная причина ходить в бары пообщаться. Теперь, когда люди знают, что им нечего бояться самого большого, последнего, одиночества, они стали спокойными и более уверенными в себе. Я вот присматриваю себе какое-нибудь другое дельце. Бары повсюду закрываются.

— Из вас получился бы неплохой консультант по Контакту, — попробовал пошутить я. Он, однако, воспринял мои слова без улыбки.

— Я уже думал об этом, — ответил он серьезно.

— Пожалуй, я мог бы этим заняться. Да, мог бы.

Теперь, когда Джерати растолковал мне, я начал понимать, как это все получилось. Мой собственный случай, хоть я и не сознавал этого до сих пор, мог служить примером. В свое время и я шатался по барам, спасаясь от одиночества. Контакт появился примерно три года назад, еще через год он набрал силу и все до единого оказались им охвачены, а еще через несколько месяцев я перестал бывать здесь, где прежде был столь же неотъемлемой частью обстановки, как какой-нибудь табурет. Тогда я не задумывался, почему — свалил все на женитьбу, наг ожидаемое рождение детей и на то, что деньги нужны на другое.

Но дело было не в этом. Просто необходимость отпала.

В стене над стойкой по прежней моде было вделано зеркало, где отражались некоторые кабинки. Все они пустовали, кроме одной, где сидела пара. Мужчина был самый обыкновенный, но девушка — нет, женщина, — привлекла мое внимание. Не так уж молода, лет сорок или около того, с хорошей фигурой, худенькая, но главное было в ее лице. С ярким ртом и смешливыми морщинками вокруг глаз, она явно наслаждалась тем, о чем говорила. Приятно было видеть, как она наслаждается. Я не сводил с нее глаз, пока Джерати продолжал:

— Так вот я и говорю, это делает людей и более, и менее осмотрительными. Они более осмотрительны по отношению к окружающим; ведь иначе их контакторы могут запросто вычеркнуть их, и что тогда с ними станет? И менее осмотрительны по отношению к самим себе, поскольку они теперь не особенно боятся смерти. Они знают, что это произойдет быстро и безболезненно: все просто начнет расплываться, потом смешается, а затем снова сложится в цельную картину и перельется в кого-то другого. Ни резкого обрыва, ни остановки. А вы уже подхватывали кого-нибудь, мистер Хэйл?

— А как же, конечно, — ответил я. — Моего отца, как раз около года назад.

— Ну и как, нормально?

— О, гладко, словно нож в масло. Поначалу немного мешало — так, будто что-то зудит, а потом он просто слился со мною, и все.

С минуту я размышлял об этом. Собственно, думал я о том удивительном чувстве, которое испытываешь, вспоминая, как ты склонялся над собственной колыбелью. Но, несмотря на всю свою странность, чувство не тревожило, и сомнений, чьи это воспоминания, не возникало. Все воспоминания, вливавшиеся в тебя после совершения Контакта, имели смутную ауру, которая отличала их, помогая воспреемнику оставаться в здравом рассудке.

— А вы? — спросил я. Джерати кивнул.

— Парень, с которым я служил в армии. Всего пару недель назад он гробанулся на своей машине. Бедняга прожил еще десять дней с переломанным хребтом, пройдя через муки ада. Он был совсем плох, когда перешел в меня. Боль — это было ужасно!

— Вам нужно написать в Конгресс, вашему депутату, — заметил я. — Оформить заявление в связи с новым законодательством. Слыхали о нем?

— Это какое же?

— Легализовать укол милосердия, обеспечивающий человеку достойный Контакт. Теперь все так делают, а почему бы и нет?

Джерати, казалось, задумался.

— Да, я слышал об этом. Не могу сказать, чтобы я был в восторге. Но с тех пор, как я подхватил моего приятеля, а с ним и его воспоминания — да, теперь я, пожалуй, последую вашему совету.

Мы немного помолчали, размышляя о том, что дал миру Контакт. Джерати признался, что он поначалу был не в восторге от этого закона об умерщвлении безнадежно больных; что ж, и я, и множество других людей не были поначалу убеждены и в необходимости самого Контакта. Затем мы поняли, что он может нам дать, и у нас было время как следует обдумать все это. Теперь я просто представить себе не могу, как я умудрился прожить без Контакта чуть ли не половину своей жизни. Я просто не мог вообразить себя снова в том мире, где все заканчивалось с твоей смертью. Это было ужасно!

С появлением Контакта смерть становилась чем-то вроде пересадки. Сознание затуманивалось, быть может, ты проваливался во тьму, зная, что очнешься (оно и происходило), глядя на мир глазами того, с кем у тебя был Контакт. Ты уже ни над чем не будешь властен, но он или она обретут твою память, и месяца через два-три ты приспособишься, подладишься к твоему новому партнеру, а затем мало-помалу произойдет перемена во взглядах и, наконец, полное слияние щелчок — и створки захлопнутся. Никакого вторжения; всего лишь мягкий, безболезненный процесс, возносящий тебя на новую стадию жизни.

Для воспреемника, как я узнал на собственном опыте, это было не слишком удобно, но ради того, кого любишь, можно вытерпеть и куда большее.

Размышляя о том, какой была жизнь до Контакта, я почувствовал, что весь дрожу. Я заказал еще одну порцию — двойную на этот раз. Давненько я не пил в барах.

Я болтал с Джерати, должно быть, уже около часа и пил третью, а может, и четвертую рюмку, когда дверь бара открылась и вошел какой-то мужчина. Он был среднего роста, довольно невидный, и я не обратил бы на него внимания, если бы не выражение его лица. Пришелец выглядел рассерженным и несчастным. Он направился к кабинке, где сидела та женщина, которой я любовался, и остановился прямо перед нею. Лицо женщины померкло, и ее спутник чуть приподнялся, встревоженный.

— Знаете, — тихо сказал Джерати, — похоже, дело пахнет жареным. У меня в баре уже больше года не было потасовок, но я помню, как выглядит человек, когда затевает скандал.

Он предусмотрительно слез со своего табурета и прошел вдоль стойки, чтобы суметь быстро выскочить из-за нее, если понадобится. Я обратился в слух.

— Ты вычеркнула меня. Мери! — говорил мужчина с несчастным лицом. — Это правда?

— Послушайте! — вмешался другой. — Это ее дело.

— А вы помолчите! — оборвал его новый посетитель. — Так что же. Мери? Ты это СДЕЛАЛА?

— Да, Мак, сделала, — сказала она. — Сэм тут совершенно ни при чем. Это исключительно моя идея — и твоя вина.

Лица Мака я не видел, но тело его напряглось, вздрогнуло, и он вытянул руки, точно намереваясь стащить Мери со стула. Сэм — я решил, что мужчина в кабинке и есть Сэм, — с криком перехватил его руку.